Суровая притча и жизнеутверждающая сказка⁠⁠

Все они прекрасны без исключения... ) Осторожно, это русские народные сказки без адаптации но мне особенно про курочку понравилось, тонкий мозговынос, просто жестью они уже немного достали.

Задали классе в 4 нам сказку русскую народную найти и пересказать.
взяла в библиотеке старенький сборник под редакцией Афанасьева.
заяц и лиса. Это была первая сказка, на которой моя детская психика начала ломаться) (там лиса застряла между деревьями, и заяц ее "любил").
Решила другую найти. Ей оказалась сказала "Воробей и Кобыла" - там они вроде поженились и Воробей ей с разлета в некое место влетал.
пришлось искать третью сказку. Там уже все нормально)
Лет в 20 интереса ради ее же взяла почитать все. Так вот подобных было две. И обе попались сразу. (Возможно потому что самые короткие, но это не точно)

О, мой первый брак

Нуууу уж. Не упырих сейчас пойди поищи (щутка!). Не повод это не жениццо.

Мораль на самом деле имхо такая: если после свадьбы жена стала резко меняться (ну там макияж перестала наносить, маникюр перестала делать, разжирела там, начала трогать тебе мозги провокативными вопросами), то не умничай, а быстро и решительно разводись -- щястя тебе с ней не будет, а то и вовсе сожрёт (метафорически естессно).

У Деминой в хельмовой дюжине есть момент, про навь и некроманта.

Очень похоже

...Рассказывай… я так и вижу, как свет проникает… а она лежит в гробу, вся такая прекрасная… в свадебном платье…

– И бледная…

– И юная… несчастная… и он не устоит…

– Извращенец. – Себастьян поерзал и поспешно добавил: – А что, если прямо там и не устоит, то точно извращенец. Вот у нас в Подкозельске был один, который могилки раскапывал. Нет, не некромант, а так… ненормальный. И главное, что ни бабами, ни мужиками не брезговал.

– Жуть какая!

Красавицы переглянулись и одновременно пожали плечами, верно решив про себя, что в страшный город Подкозельск они не заглянут.

– Он не в том смысле не устоит, – внесла ясность Эржбета. – В том очень даже устоит… сначала устоит, а потом… в общем, он влюбится. И вольет в нее свою силу, захочет, чтобы ожила… а она оживет…

…это вряд ли.

Будь в гостиной Аврелий Яковлевич, он бы сумел объяснить, почему невозможно поднять труп одним желанием, сколько силы в него ни вливай.

– Нет, так просто не интересно. – Мазена щелкнула пальцами. – Надо, чтобы как в сказке! Он ее поцеловал!

Себастьян мысленно, но от всей души посочувствовал несчастному, суровому, но очень одинокому и явно истосковавшемуся по бабам некроманту, которому придется целовать труп трехдневной давности.

– Да! – Идея Мазены красавицам пришлась по душе. – Он трепетно коснется мертвых губ ее…

…вдохнет запах тлена и бальзамического масла.

– И вглядывается в прекрасное лицо…

…подмечая бледность его, синеву трупных пятен и блеск воска, которым натирали кожу. В воображении Себастьяна несчастный некромант уже убедился, что не настолько он одинок, а по женской ласке и вовсе не тоскует, и попытался отстраниться. Но красавицы были беспощадны в своем неистовом желании устроить его личную жизнь.

– Он замрет, до глубины души пораженный неземною ее красотой…

…извращенец.

Некромант с Себастьяном не согласился, но послушно уставился на тело, оценивая изящество форм. Девица, как и положено приличному покойнику, лежала смирно, не возражая против этакого внимания.

– А потом… потом он все-таки поцелует…

Высказав все, что думает об этаких женских фантазиях, матерый некромант поцеловал-таки красавицу в восковую щеку. И, торопливо отстранившись, вытер губы.

– В губы… – Красавицы были непреклонны.

– Может, – попытался вступиться за несчастного Себастьян, – в губы не надо?

Его не услышали.

И некромант, изрядно побледневший от открывавшихся перспектив, торопливо чмокнул покойницу в губы. Та, естественно, не пошевелилась.

– Это будет долгий поцелуй…

…некромант оглянулся на Себастьяна в поисках поддержки, но тот лишь руками развел: мол, ничем-то помочь неспособен.

И бедолага, подчиняясь женской воле, приник к губам…

– …он будет длиться и длиться…

Некромант зеленел, но держался. Покойница лежала смирно.

– …длиться и длиться… – В приступе вдохновения Эржбета воздела очи к потолку. – Целую вечность…

Меж тем в Себастьяновом воображении некромант, благо матерый, опытный и с нервами крепкими, что корабельные канаты, постепенно осваивался. И вот уже на высокую грудь покойницы легла смуглая пятерня.

Нет, определенно, извращенец!

Некромант лишь плечами пожал: не он такой… жизнь такая.

– И он почувствует, как ее губы дрожат…

…не чувствовал, но, не прерывая поцелуя, вполне профессионально обшаривал тело, попутно сковыривая с платья жемчужинки, которые исчезали в широком рукаве.

Это не некромант, а мародер какой-то!

Впрочем, что Себастьян в некромантах понимает? Да и… должна же у человека быть материальная компенсация полученной в процессе творчества моральной травмы? Меж тем некромант увлекся, но отнюдь не поцелуем и не заметил, как темные ресницы покойницы дрогнули. Он опомнился, лишь когда тонкие руки обвили шею… острые коготки нави распороли и кожаную куртку, и рубашку, и темную шкуру некроманта. Тот попытался было вывернуться, но покойница держала крепко.

И губы раздвинула, демонстрируя острые длинные клыки.

– …она открывает глаза…

…черные из-за расплывшихся зрачков…

– …и тянется к нему…

…к шее, движимая одним желанием – вцепиться в нее, глотнуть свежей горячей крови. Некромант, все же матерый, а значит, бывавший во всяких передрягах, почти выворачивается из цепкого захвата, одновременно вытягивая из левого рукава осиновый кол…

– Тянется… – Кажется, на этом моменте вдохновение все же покинуло Эржбету, и она огляделась в поисках поддержки, которую получила незамедлительно:

– И видит его!

…в Себастьяновом воображении навь давным-давно жертву разглядела, оценила и почти распробовала на вкус. И от осинового кола отмахнулась играючи, только руку перехватила, сдавила до хруста в костях.

Некромант же зубы стиснул. Помирать просто так он не собирался, а потому, отринув всякое уважение к покойнице, которая, говоря казенным языком, выказывала реакции, несовместимые с человеческой сущностью, вцепился в волосы и приложил прекрасным лицом о край саркофага.

Навь взвизгнула не то от обиды, не то от боли и руки разжала… Впрочем, сопротивление ее лишь распаляло. Поднявшись в гробу, она села на пятки, широко разведя колени. Острые, посиневшие, они разорвали платье, которое повисло грязными пыльными лоскутами. Навь выгнула спину, опираясь на полусогнутые руки, и черные кривые когти оставили на камне длинные царапины. Змеиный язык скользнул по губам…