Секта. Глава 1⁠⁠

1

Мама показывает рукой на стену. На голове — пропечатанная шрифтом треуголка из газеты. На одежде — цветные пятна. Мама говорит мальчику:

— Если покрасить стены в белый, помещение увеличится в полтора раза.

Запишите в блокнот: визуальное восприятие.

Мама говорит, при желании можно раздвинуть даже горизонт. Все рамки — только у тебя в голове. Это не сложно: выбираешь светлые тона и дополнительно получаешь несколько квадратных метров.

— В идеале, — говорит мама, — стену рядом с кроватью оклеить обоями, две другие покрасить в белый, а четвертую — в какой-то гармонирующий оттенок.

Если обивка дивана серая, подойдёт пепельная палитра пасмурного неба. А ещё серебристый, кованое железо, маренго и перламутровый. Если у вас синяя подставка под телевизор — выбирайте васильковый, аквамарин, небесно-голубой, лазурный или цвет морской волны.

Откровенно говоря, белый цвет — это пошло: получается больничная палата. Используйте бисквитный или белоснежный. Спросите у консультанта из отдела красок: есть ли у них цвет жемчуга, сливок, кондитерского крема, магнолии, весеннего миндаля или лазури. Можно поискать на полках слоновую кость, морскую раковину и белый чай.

Тут уж кому что нравится.

За краткосрочную память на запахи отвечает пириформная кора мозга. Между собой ученые называют так её и называют — “обонятельный мозг”. Мальчик знает это, потому что в студенческие годы мама писала диссертацию по строению головного мозга. Мальчик помнит маму в треуголке из газеты, потому что тогда сильно пахло краской.

Летняя школьная практика. Завхоз без устали напоминает главную заповедь: “Не мажьте слишком густо, у нас всего двадцать три банки!”. И не красьте вон там, за выступом. Там будет граффити: светящиеся олимпийские кольца и герб школы. Кисточки, банки с краской. Ацетон, чтобы смыть краску, когда завхоз объявит: “Ладно, хватит на сегодня. Завтра к девяти”. Руки после школьной практики воняли ещё дней пять, сколько бы я не тёр их шампунем и гелем для душа. Тактика по вышибанию клина клином тоже не увенчалась успехом: хозяйственному мылу оказалось не по зубам перебить устойчивый красочно-ацетоновый флёр.

Формирование обонятельных воспоминаний во времени спасает людей от перегрузки фоновым шумом, ведь обоняние напрямую связано с дыханием, и мы постоянно воспринимаем запахи. Хотим мы того или нет.

Спасибо маме за информацию.

Мальчик стоит посреди свежеокрашенных стен, мама снимает треуголку и говорит:

— Иногда запахи несут сквозь воспоминания, как будто смотришь слайд-шоу.

Запах ацетона.

Запах хозяйственного мыла.

Запах краски.

Лучше запаха краски может только запах бензина. Так что я нагибаюсь ближе к горлышку канистры. Внутри непрозрачного пластика бьётся водопад. Андрей сказал наполнять доверху, все пятнадцать литров. Именно столько разрешено к провозу через границу: полный бак+ 15-литровая канистра.

К счастью, про допустимый объём топливного бака ничего не сказано. Старенький «Volkswagen Passat B3» вмещает в себя 85 литров. Обратитесь к механикам — и 85 легко превратятся в 110. Любой каприз за ваши деньги.

— В итоге можно слить сто двадцать с копейками, — рассказывал Андрей, пока мы ехали из Калининграда в сторону российско-польской границы. — Ну, вместе с канистрой.

Андрей Солодов, мой близкий друг, которого мы между собой называем Энди, не так давно уволился с работы и переехал. Из “трёшки” в центре города он перебрался с женой и дочерью в небольшой двухэтажный коттедж на окраине, рядом со мной.

Теперь мы видимся чаще. Энди сказал, надо выезжать в шесть утра, чтобы не простоять полдня на таможенном контроле: летом на выходные в Европу рвутся все кому не лень. Вот и я решил развеяться и пробежаться по дешёвым польским магазинам.

Не успело солнце выглянуть из-за лесных крон, как мы уже были у Андрея во дворе и удивлялись: цыплята всегда растут так быстро?

— Ну так это ж бройлерная порода, парни, — сказал Андрей, наливая воду в поилку.

Теперь Энди занимается не только приграничной торговлей, но и ведёт хозяйство: на продажу идут помидоры и огурцы, курица и яйца. Во дворе он устроил теплицу, огород и курятник с загоном.

В тачке нас ждут Серёга и Вадим. С Сергеем мы дружны со школьных времён. На уроках он рисовал в тетрадках треугольные горы и на полях изображал галочками стаи летящих чаек. Учителя бесконечно его ругали, звонили и вызывали родителей в школу. Однажды кто-то из мальчишек вырвал тетрадь у него из рук и начал бегать по классу, размахивая рисунками. Мы хотели проучить наглеца за такие выходки, но Серёга нас остановил:  "Хрен с ним".

Серёге нет дела до окружающих, и особенно до их мнения о нём. Замкнутый, он всегда молчит, и никто не знает наверняка, о чём он думает. После школы Сергей пытался поступить в художественное училище, но провалился. С тех пор он перебивается случайными подработками, хотя по его внешнему виду, по безукоризненной осанке, по выстиранной и выглаженной до хруста одежде, кажется, что он, как минимум, адвокат или авиапилот.

Сначала Серёга придумал устроиться уборщиком сразу в несколько офисов недалеко от дома. Приходилось вставать в полседьмого, зато он успевал обойти все точки за три-четыре часа, а затем садился за холст и готовился поступать в колледж на следующий год. Но накануне творческого конкурса Серёгу скрутило от боли в желудке, пришлось вызывать скорую. Врач долго и методично прощупывал живот и заключил: "Воспаление аппендикса. Возьми с собой что-нибудь из вещей".

УЗИ показало осложнение в лице перитонита. Операция потребовалась немедленно, так то мы навестили Серёгу только на следующий день. Мы ходили к нему всю неделю, приносили сигареты и его любимые зелёные яблоки.

Все экзамены Сергей провалялся в палате, разглядывая потолок. Потом несколько раз ходил в училище, ждал в коридорах и таскался за преподавателями, с больничной выпиской в руках он просил дать ему шанс и назначить дополнительный день. Результатов это не принесло. В итоге Серёга то ли перегорел, то ли повздорил с кем-то из приемной комиссии и попыток поступить больше не предпринимал. Писал портреты прохожих на променаде Светлогорска, затем трудился в мастерской плотника, рисовал комиксы для одного издательства, расставлял еду на полках супермаркетов по ночам, раскрашивал потолок старой часовни во время реставрации, пробовал себя в графическом дизайне, готовился пойти на курсы бортпроводников (но не прошёл по здоровью), был кассиром, грузчиком и внештатным иллюстратором архитектурного бюро, потом опять рисовал портреты, а недавно попал в Чкаловск на продуктовый склад.

Сейчас Серёга, по обыкновению, тихо ждёт в тачке и смотрит на нас сквозь стекло. А вот Вадим, расположившийся рядом на заднем сидении — лицо новое. Во всяком случае, для меня. Худощавый и ловкий, он двигает руками гладко и медленно, словно плавниками. Он вертится и сгибает шею, отчего сам похож на рыбу или дельфина. Может потому, что он занимается добычей янтаря. После каждого шторма на Балтийском море Вадим надевает гидрокостюм, садится в лодку и необъятным сачком цепляет рыжие камешки в мутной солёной воде. Иногда получается очень неплохо. Даже самый мелкий янтарь продаётся целыми тазиками — 150 долларов за килограмм. А белый камень, особенно крупные фракции, можно сказать, на вес золота.

В школе нас учили: в поселке Янтарный Калининградской области сосредоточено 95% всех мировых запасов янтаря. Его добывает единственный в мире янтарный комбинат и такие парни, как Вадим.

Пальцы крепко прижимают спусковой крючок “пистолета”, девяносто второй бензин вытесняет воздух из непрозрачной канистры. Энди заплатил за полный бак и вернулся к машине. С недавних пор в его образе наступили удивительные перемены: это уже не тот застенчивый и мнительный человек, которого мы знали раньше. К тому же, он здорово подкачался. Теперь рядом со мной стоит новый Энди, Энди 2.0. На место тонких ручонок пришли играющие мускулами ручищи, выступающие бицепсами из-под коротких рукавов. Плечи расширились, пузо превратилось в плоский живот, не лишённый пресса. Даже голос теперь кажется другим. При этом открытое лицо и честные глаза Энди, по которым мы его знаем с детства, никуда не делись.

Вместе мы жадно вдыхаем терпкие пары бензола, скользящие по ноздрям прямо в голову. Такая короткая цепочка между курком и мозгом: одно нажатие, и процесс запущен.

Отметьте на полях: обонятельные рецепторы.

— Что-то в этом есть, правда? — спрашивает Энди.

— Ага. — Отвечаю я, отрываясь от канистры. — Ну, кажется полная.

— Кидай в багажник, — говорит Энди, убирая пистолет на место.

Стоя перед зеркалом с зубной щёткой и заспанными глазами, я решил, что забью место на переднем сидении. Если кроме пунктов дом и офис у вас нет других точек на карте, тогда даже обычная 100-километровая поездка туда-обратно кажется настоящим приключением. Не хочу пропустить что-нибудь интересное. Только VIP-места.

Несмотря на раннее время, на границе торчит куча машин. Первым делом мы подъезжаем к маленькой будке и показываемся девушке в погонах.

Доброе утро, нас четыре человека.

Вот наши четыре загранпаспорта.

— Проезжайте.

Одна полоса для автобусов и грузовиков, другая — для граждан Евросоюза, третья — наша. Андрей, с полным баком и канистрой, приезжает сюда каждый день. На последней заправке перед границей литр бензина стоит 40 рублей, но на территории Польши — уже пять злотых. На наши бабки — плюс-минус 85 рублей в зависимости от курса. Спекулянты установили свою стоимость: 65 рублей за литр. Такой вот приграничный компромисс. Остаётся только познакомиться с нужным человеком, и у Андрея такой человек есть. 25 рублей прибыли с каждого литра. Три тысячи рублей за одну “ходку”. Полный бак +15 литровая канистра.

Главное — оставить немного топлива на обратный путь.

Энди мотается туда-сюда дважды в день. На розовых страницах его загранпаспорта практически не осталось свободного места. Сначала наш пограничник щёлкает печатью на российской стороне, затем то же самое проделывает его польский коллега. На обратном пути всё по новой — получается четыре печати за ходку. Восемь печатей за две. В последние годы мы почти перестали видеться с Энди. Работа-дом-семья — у каждого свои заботы. Но теперь, когда мы живём в пешей доступности друг от друга, ослабившийся-было контакт как будто начал восстанавливаться. К тому же, Энди 2.0 активно втягивает нас в свои движухи. Впервые за долгое время человек уверен в том, что делает и знает, чего хочет. А мы просто рады, что он нашёл что-то своё.

Когда мы помогали Андрею перевозить вещи, он сказал: "Мне нужно избавиться от хлама". Во дворе его старой квартиры стоит огромная строительная мусорка. Упаковки из-под цемента и огрызки гипсокартона срастаются с отходами обеденного стола: куриными косточками, банановой кожурой, пивными бутылками и прочей дребеденью. Андрей направляется к контейнеру с чёрным мешком. "Не хочу брать в новую жизнь ничего лишнего".

Потрескавшиеся керамические кружки.

Использованные батарейки.

Пустые банки для варенья, которое всё равно никто не варит.

Коробка из под-микроволновки, которая зачем-то два года простояла на балконе.

Лишняя посуда. Миллион вешалок для шкафа разных размеров. Китайские глиняные фигурки, подаренные соседями на год лошади или год свиньи. Открытки, чеки и скидочные карты. Древние CD-диски, которые больше некуда вставить. Андрей швыряет в мусорку набитый до отказа чёрный полиэтиленовый мешок. Раздаётся звук разбивающихся на части кружек, банок и глиняных свиней.

Родители Андрея пришли помочь со сборами. Наталья Алексеевна вздыхает, ей очень жаль: в этой квартире остаётся так много воспоминаний. Наталья Алексеевна, бойкая женщина с накрученными кудрями, постоянно твердит и всё повторяет, чтобы Андрей взялся за голову и не бросал перспективную карьеру в сфере IT.

Отец Энди, ИванОлегыч, выглядит не по годам молодо. Это загорелый и жилистый мужчина с густыми волосами. ИванОлегыч поблагодарил нас за помощь. Когда мы садились в машину, он отвел Андрея в сторонку. Оба отражались в зеркале заднего вида, и я поневоле и краем уха услышал, как отец Энди произнёс: "Независимость от чужого мнения — главное достоинство мужчины".

Очередь на границе движется медленно. Чтобы убить время, мы занимаемся всем, чем только можно: слушаем радио, обсуждаем туристов, у которых с собой столько вещей, что часть приходится крепить на крыше, жуём бутерброды, слушаем байки Вадима про янтарь.

— Энди, выруби радио, что ли. Давайте отдохнём.

Сёрёга, как обычно, предпочитает молчать. Энди зевает. Я и сам почти задремал, когда с заднего сидения прилетел вопрос:

— Кстати, а янтарь-то в итоге в дверь упаковали? — спрашивает Вадим, примижамаясь щекой к подголовнику водительского кресла. — Или куда ты его засунул?

— Не, я так подумал, что это слишком палевно. Под переднюю панель, — отвечает Энди и стучит ладонью по чёрному пластику у подножия лобового стекла.

ЧТОЧТО

— Погодите, — мне приходиться делать усилие, чтобы преодолеть возникший ком в горле, — мы что, везём с собой янтарь?

— Ну да. Стасян, только давай без паники — говорит Энди отрывисто и твёрдо, повернувшись ко мне и глядя прямо в глаза. — Кшиштоф, польский барыга, купит у нас мешок янтаря и двадцать сигаретных блоков. Он живёт в Бранево.

Всё пройдёт гладко, вы понимаете, у них всё схвачено.

Кшиштоф. 65 рублей за литр. Что ж, зато теперь понятно, зачем с нами Вадим. В Калининградской области добывают почти весь янтарь мира. И с каждой пересечённой границей он дорожает в геометрической прогрессии.

— Вы в курсе, что это уголовка? Вдруг машину будут осматривать?

Я оборачиваюсь на заднее сиденье: Сергей и Вадим совершенно спокойны. Все, кроме меня, в курсе.

— Это такой розыгрыш, да?

Тишина. Энди возвращает радио и протягивает мне пластиковую бутылку.

— Стасян, дружище, попей лучше воды. Не напрягайся, реально.

После недолгого отрицания наступает гнев, и я хватают Андрея за рубашку.

— Да вы, что ли, совсем охуели?! Что вы делаете? Почему вы мне не сказали?! Что, если нас посадят?!

Энди продолжает сверлить меня синими глазами, я отмахиваюсь от воды, а Серёга произносит невозмутимо:

— Братан, реально забей. Мы уже не первый раз так ездим.

— А ЧТО, ЕСЛИ НАС ПОСАДЯТ? ВЫ ДУМАЕТЕ, БУДЕТ ПРОКАТЫВАТЬ КАЖДЫЙ РАЗ?

— Хз, — Серёга пожимает плечами. — А ты знаешь, что делать со своей свободой?

— Охуенный момент, чтобы пофилософствовать, чувак! — парирую я, огрызаясь на заднее сидение.

Серёга переглядывается с Энди и говорит:

— Надо было всё-таки взять с собой немного транков.

Я дышу быстро-быстро и чувствую, как разгоняется сердце. Я хочу бежать, но ищу защиты. Запишите: повышение артериального давления, выброс адреналина, выделение желудочного сока.

Запишите: страх.

Меня успокаивают.

— Вот если ты будешь орать и параноить, тогда пограничники точно что-то заподозрят. Возьми себя в руки, — декламирует Энди голосом, не допускающим возражений.

Энди оборачивается к Вадиму:

— Ох, ну и зря же ты ляпнул про свой янтарь.

Вдоль очереди уже расхаживает человек в зелёной форме с погонами. На поводке — служебная овчарка. Собачий нюх устроен так, что псина может ощутить присутствие одной молекулы вещества в литре воздуха. Собака может уловить запах в километре от его источника.

Ну вот, я же не хотел пропустить ничего интересного.

Овчарка нюхает бампер.

Овчарка нюхает колёса.

Овчарка нюхает двери.

Кажется, как будто во всем мире утих ветер, и только стрелка наручных часов упрямо продолжает свой патруль.

— Успокойся, бро, — Андрей смотрит на мои трясущиеся руки. — Янтарь унюхать нереально, а сигареты завернуты в плёнку. Страшнее всего только твой собственный страх.

Все рамки — только у тебя в голове.

— Мы делаем хорошее дело, — произносит Энди умиротворяющим тоном. — Дело, угодное богу. Не бойся.

Пограничник и собака идут к следующим машинам. Жёлтое пятно поднимается выше, в салоне становится душно.