Saude!⁠⁠

Несколько лет назад я работал в Бразилии, на местных военных, в составе ростовской гарантийной бригады. Эта история случилась именно тогда.

Мне пели ангелы. И голоса их были прекрасны.

Я как-то всю жизнь жил так, что рай мне не светил от слова совсем. В школьные годы я так и вовсе к Люциферу больше склонялся. А что? Люцик был нормальный пацан, ничего плохого и не делал, а потом он почти незаслуженно огреб люлей от одного эгоцентричного начальника. Потом я уже понял - что сатана, что бог - это две стороны одной и той же христианской религии, и двинулся куда-то в сторону атеизма.

Так что с раем для меня всё понятно. Access denied, forever. А поди ж, я где-то среди бесконечной темноты и мне поют ангелы.

Совсем херово мне стало накануне ангельского пения. Я к тому времени уже несколько дней болел, но в тот день окончательно потерял веру в полковых ветеринаров, которые мне обещали, что еще пара горстей таблеток и всё будет хорошо, и что полное выздоровление уже на горизонте. В тот день я добрался до военной части и как-то, через переводчика, сумел объяснить эскулапам, что горизонт – это мнимая линия, которая удаляется от меня снова и снова, а абзац творится вот уже прямо сейчас.

Врачи посмотрели на меня и на мои больные части тела, и согласились что да, это уже абзац и это уже хирургия. И пошли докладываться начальству.

Помнится, в то время у меня с бригадным толмачом периодически случались диалоги конфликтной направленности, потому как у нее местные военные шли по разряду лапочек и няшек, а я упорно считал их ублюдками. Без открытой фронды, но глубоко в душе или при общении с русскими. Как говорится, это раньше я относился к людям хорошо, а теперь только взаимно. В то утро бразильцы добавили мне в копилку пару аргументов.

Военные тогда посовещались и решили, что болезнь кого-то из обслуживающего русского персонала не их царское дело, а потому вот – меня сейчас проводят до КПП части, в качестве услуги могут вызвать такси, и вали отсюда нахер, решай свои проблемы сам. И да, вот тот красивый большой современный военный госпиталь, что находится в десятке километров от базы, мне не светит, потому как мордой не вышел.

Никуда я, естественно, не пошел. Я лежал в медчасти под капельницей и потихоньку галлюцинировал. Руководитель русской бригады в это время ругался с военными. Хорошо, что тогда в руководителях был нормальный дядька – он хоть что-то пытался сделать, а то парочка его предшественников были настолько трусливы, что только помогли бы меня за ворота выкинуть, чтобы не раздражать военных.

Ничего существенного начальник добиться от военных не смог (кроме того, что армия выделит мне машину – поверьте, с бразильцами даже это можно считать успехом). А вот в армейскую больничку меня отказались везти наотрез. То есть местные командиры ни в какую, а чтобы на них надавили сверху, нужно много времени.

Через пару часов пришли ко мне. Короче, говорят, диспозиция такая. Либо давим дальше на военных, и отправляем тебя в военный госпиталь, но это туманные перспективы и фиг знает чего по времени. Либо тебя везут в больницу для бомжей.

— Куда, блин, меня везут?

— Да есть тут в городе одна больница, куда принимают всех без документов. Нищебродов, бомжей, гастарбайтеров, фермеров без регистрации, и так далее. Теперь вот они готовы принять и русских специалистов. Но ты не переживай так – в той больнице лучшие врачи в городе. Там те же самые военные хирурги работают.

— И как они там очутились, эти ваши военные хирурги?

— А на лечении геморроя комполка в армейском госпитале карьеру хирурга не сделать. А в той, бомжацкой больничке операции идут на потоке. Вот хирурги себе там фраги набивают. Так что, едем?

— Да уже похер куда. Поехали к бомжам.

Как-то укладываюсь в нашей газельке-развозке, и меня везут в больницу. По приезду я понимаю, что я хоть и прожил в этом маленьком городке несколько лет, но в этих краях не бывал ни разу. Это, знаете ли, настолько дремучее гетто на окраине, что туда волки срать ходят.

Час в приемной покое, потом запускают внутрь. Заходим в общую приемную. Иисусья мать! Куда там Мемлингу, с его «Страшным судом».

Люди. Кучами. Штабелями. Лежат на каталках и на полу. У кого-то прямо в очереди берут кровь. Кому-то нашли свободный уголок у стены и делают ЭКГ. У противоположной стены, на колченогом стуле с отломанной ножкой, сидит дед, ему поставлена капельница. Судя по гвоздю, вбитому в стену над дедом, на котором и держится капельница - это штатное процедурное место и на стуле, скорее всего, даже инвентарный номер есть. Чуть дальше, на полу на картонке лежит женщина, также с поставленной капельницей. Схема та же – гвоздь в стене, да и на картонке инвентарный номер, наверное, также наличествует. Протискиваюсь сквозь этот ад, огибаю предметы и перешагиваю через людей. Вот и приемная хирургии.

Здесь народу поменьше, да и разложены больные все более-менее цивильно, по каталкам. Мне тоже находят какую-то каталку и откатывают в сторону. Врачам некогда. Слева от меня мужик верещит истошным криком, заходится в плаче и требует обезболивающего. За мужиком, на следующей каталке лежит какая-то бабушка и тоже громко плачет - именно ей и занимаются сейчас врачи.

Пока занимались бабушкой, привезли мотоциклиста. У него от левой ноги остались какие-то ошметки, и он не затыкаясь орет. Врачи переключаются на него. Пока копаются с первым мотоциклистом, привозят второго мотоциклиста. У него раздраконены нога, рука, и разбита голова. Он только стонет. Его каталку ставят рядом с моей, и я наблюдаю, как с его каталки на бетонный пол течет ручеек крови. И, по-моему, мозги. В метре от него, прямо на полу, расположилась медсестра. У нее перерыв, она пьет кофе и ест бутерброд.

Врачей много, но все крутятся, как белки в колесе. Ну и авгиева же у них работенка. Это я сейчас описал только наш небольшой закуток, слева от двери. В остальной части приемной творится тоже самое. Я это, пользуясь случаем, хочу обратится к мотоциклистам всего мира. Господа, вы можете при своих авариях подыхать прямо на месте? Вас всё равно, тупых двухколесных баранов, ни хера не жалко, а врачей вот вы потом отвлекаете от нормальных пациентов.

Ладно, дошла очередь и до меня. Врач смотрит и говорит, что будут резать. Но вот резать не прямо сейчас, а чуть позже. Потому как забито всё, там очередь на операционную на километр, а конкретно я прямо сейчас окочуриваться не собираюсь. Поэтому мне сейчас найдут место на отделении и я буду ждать. Найти место оказалось нетривиальной задачей – на отделении забито всё. И я сейчас не о палатах. Забиты все коридоры. Каталками, лавочками и инвалидными креслами. Меня прямо на каталке везут на отделение, долго ищут место и находят его в каком-то закутке практически у входных дверей. Бодро накатывают мне еще обезболивающего и каких-то капельниц, и оставляют в покое.

Заканчивается день, проходит ночь, я всё это время провожу в наркотном забытье. Утром меня трясут врачи. Говорят, что скоро будет операция. Что мол, я уже в очередь поставлен. Велят готовиться и крепиться. Готовлюсь, креплюсь. Потом приходят другие врачи, отбирают каталку и велят медленно ползти в сторону операционной. Ползу.

Операционный блок больницы представляет собой длинный коридор, с каждой стороны которого расположены штук по пять операционных. Да, где-то с десяток их там и было. И во всех одновременно идет резня. Перед коридором есть небольшой предбанник. В нем меня ждет медсестра с пакетом – велит сложить в пакет всю одежду и вещи. Раздеваюсь.

За этим процессом меня и застает влетевший в предбанник военный. Короче, военные согласны принять меня в своей больничке, и мы можем сейчас поехать туда. На прием, осмотр и консилиум. Спасибо вам, граждане военные. (Я даже примерно представляю, кто вас пнул, чтобы вы своими принципами поступились. Но не суть.) Но. Вот за этой дверью уже отполировали скальпель, на котором написано мое имя. А поскольку я уже без трусов, то сейчас могу пальцем показать, без всякого переводчика, вокруг какого места я вращал вашу несвоевременную доброту. Спрашиваю у медсестры, куда мне идти. Четвертая операционная с левой стороны. Иди, тебя там уже ждут.

Иду. Стол. Много суетящихся людей в белых халатах. Игла в вену. Наркоз. Еще одна маленькая смерть.

А потом были ангельские голоса и их прекрасное пение, посреди бескрайней темноты. Медленно прихожу в себя и пытаюсь сфокусироваться на окружающей действительности. Я на каталке, в коридоре. Позже я узнаю, что меня положили напротив сестринского поста – там такое место, куда кладут после операции тех больных, кому нужен присмотр, а напротив поста пациент всегда на виду.

А дальше по коридору, метрах в пятнадцати, расположено культовое место – там собираются разнообразные сектанты христианской направленности и занимаются всяческим идиотизмом. И вот прямо сейчас человек пятнадцать в этой мини-церквушке хором поют свой религиозный порожняк. «Аве, Мария» и всё такое. Именно их слаженное пение в моем наркотическом отходняке и было воспринято как пение ангелов. Выгнать бы всю это мракобесную чухню на улицу, а помещение отдать под еще одну палату – пользы было бы больше.

В коридоре лежу до вечера, потом переводят в палату. Вот не знаю, кто-то из военных врачей с кем-то договорился за меня, или это какой-то дикий фарт, но мне досталась самая фильдеперсовая палата в отделении. Смотрите сами – в изначально двухместную палату поставлены всего три койки. Плюс еще четвертую и пятую койки периодически к нам притаскивали и умудрялись ставить их как-то по диагонали, но это когда совсем место на отделении заканчивалось. По сравнению с соседними палатами, в которым по восемь коек стояли плотно прижатыми друг к другу, и чтобы слезть с них, пациенты кооперировались, отталкиваясь друг от друга, расталкивали койки по сторонам и освобождая хоть немного места, чтобы ноги на пол опустить, мне достались апартаменты категории «Люкс+». А если учесть, что в коридорах лежало гораздо больше пациентов, чем в палатах, то…

С первого дня понимаю, что таблетки здесь не в моде. Игла в вену, наружу катетер, заклеить пластырем и обмотать бинтами. И только капельницы менять. Первое время – по двадцать капельниц в день. (Из них половина какие-то здоровенные банки, в которых только пиво таскать. Чего там внутри меня от моей собственной крови осталось после этого, не представляю.) Через несколько дней стали делать по пятнадцать капельниц, еще через несколько дней – по десять. Дня через четыре понимаю, что рука от этой иглы скоро отвалится. Жалуюсь врачам. Медсестры отработанной методикой перекидывают катетер на другую руку, а первая рука еще долго будет болеть, несмотря на изобилие притащенных мне медсестрами мазей. До выписки руки успели еще пару раз сменить.

Через несколько дней меня начинают напрягать врачи, чтобы я вставал с койки и хоть по чуть-чуть ходил по коридорам. Ребят, да у меня капельница из вены не вынимается. Как? А это нормально, держи ее в руках или обмотай вокруг шеи, так и ходи. Так и хожу. Пока хожу, понимаю одну вещь – мысль о том, что «чисто не там, где убирают, чисто там, где не мусорят» не есть народная мудрость, а просто отговорка лентяев, не желающих убираться. Вот в этой больнице – чисто. Но не потому, что здесь не мусорят. Здесь кровь, кишки, бинты, рассыпающиеся на куски люди. Здесь даже нет отдельных перевязочных, врачи всё делают прямо в палатах, кидая окровавленные бинты на пол. А всё потому, что врачи знают – в течение часа всё будет убрано. Да, вот так больницу и драют. Восемь утра – подмести. Девять утра – влажная уборка. Десять – подмести. Одиннадцать – влажная. И так до отбоя. После России, с ее «не мусорьте, и будет чисто, а тетя Клава раз в неделю только пыль протрет», мне бразильский подход понравился больше.

Больница одноэтажная, с длинными путанными коридорами. Гулять, огибая, да и просто смотря, на сотни людей разной степени покалеченности – удовольствия никакого. Особый паноптикум был, когда я, идя по одному из коридоров, понял, что бесконечная вереница каталок упирается прямо в двери с большой надписью «МОРГ» на португальском. Охренеешь под такой дверью с недельку полежать.

На входе в больницу стоит несколько охранников с указаниями не пускать никого. (И никого из пациентов не выпускать без разрешения врача.) Посетители тут вообще не в почете, никаких часов посещения и всего такого. Чтобы получить пропуск, нужна веская причина. Ко мне, по понятным причинам, был разрешен проход переводчику. К совсем плохому деду из моей палаты, с отрезанной ногой и вспоротым животом, допустили сына – якобы для ухода за стариком, но на самом деле эти двое были из какой-то дремучей деревни Гадюкино, куда добираться надо три дня на ездовых леопардах, денег у них не было, и сыну было просто некуда деваться. Вот он и спал на полу на картонке у койки отца.

Третьим жильцом в палате была женщина, тоже после какой-то полостной операции. Практически всегда спала и ничем не запомнилась. Да, разделения на мужские/женские палаты в больнице не было, где было свободное место, туда и кидали пациента. Позже женщину выписали, а на ее место положили очередного дядьку. К этому дядьке пришли вскоре местные менты и начали его допрашивать. Суть вопросов была такова – менты утверждали, что у дядечки пулевое отверстие в брюшине, и он должен им рассказать, где он в какой замес попал. А дядечка втирал ментам, что он простой фермер, а дырка в брюхе у него от того, что он триммером косил траву, леска поймала лежащий в траве гвоздь, и этот гвоздь воткнулся ему в живот. И, типа, пули не было, гвоздь он вытащил и выкинул, а что дырка большая, так и гвоздь немаленький был. Менты в лабуду не верили (впрочем, как и я) и продолжали допрос. Дядька, вроде, в процессе разговора пару раз по лицу выхватил, потом его приковали наручниками к койке на денек. Но потом отстегнули – как-то у них там конфликт разрешился. Или дядьку в момент выписки ждал сюрприз – не знаю, я выбрался оттуда раньше его.

Вообще, обращал внимание, что таких вот прикованных персонажей в больнице довольно много. Места дикие, неспокойные. И лучше не уточнять, после каких происшествий их сюда привозили. А менты здесь еще более дикие. Те, что вот здесь у нас болтались, больше похожи на горилл-переростков. А самое зверье в Бразилии - это всякие спецотряды по борьбе с бандами и наркотрафиком. Их иногда встречаешь в городе – после своих операций они любят возвращаться на базу на пикапах с открытыми багажниками, в которых на виду у всех свалены пострелянные бандиты.

В больницу было запрещено передавать почти всё. Никакой своей посуды. Никакой своей еды. В смысле вообще никакой, запрещено всё, от печенья до фруктов. Кормежка только больничная, ее приносили каждому в палату, на одноразовых подносах из фольги. Еда была говно. Понедельник – рис, вторник – рис с зеленым горошком, среда – рис с кукурузой, четверг - …ну, принцип вы поняли. Супы примерно из той же категории, и с какого-то дня стали давать небольшие кусочки вареного мяса. Зато молочки было хоть отбавляй. До больницы я еще иногда ел рис – после никогда.

В больницу было разрешено передавать одежду и электронику. Но тут была другая проблема – воровство. Не успеешь отвернуться и оп-па. Так что одежды был необходимый минимум, а из электроники только мобильник, который я вообще из рук не выпускал, ходил с ним и срать и мыться, а во время сна крепко сжимал зубами.

Во время всей этой больничной эпопеи из русских ко мне мотался только Володя. За что ему огромное человеческое спасибо. Это ростовский технарь, но уже акклиматизированный в Бразилии, и со знанием португальского. У него был тогда ремонт в доме, беременная жена из местных, собаки и хомяк. Понятно, что ему тратить время на мои проблемы было не очень интересно, но шеф нагрузил именно его, а Вова человек ответственный. Так что именно Володя дежурил у меня сутки до операции, пропуск в больницу тоже оформили на него, и он каждый день приезжал ко мне, потереть с врачами и рассказать мне, а затем и бригаде, мои текущие дела.

Выписывали меня из больницы на десятый день. И не потому, что было пора, а опять же из-за Вовы. Ему надо было срочно уезжать из города по военным делам.

Так что выставили меня на улицу с выпиской в руках. Вова пошел добывать мои вещи, забранные перед операцией и хранящиеся на каком-то складе больницы, а я тем временем закурил. Бразилия - страна, по отношению к курению, довольно толерантная. Но не в случае с больницами - здесь было запрещено, от слова совсем. (И на улицу не выскочить из-за охранников.) Так что курил в первый раз за эти десять дней - какой кайф, курильщики меня поймут. Заодно рассматриваю больницу снаружи - в день поступления мне было не до ее архитектурных изысков.

Над входом в больницу висит большой плакат с текстом медицинского характера. На плакате выделяется слово “Saúde” большим шрифтом. “Saúde” по местному значит “здоровье”. То бишь пожелание здоровья. (Еще это популярный тост со схожим посылом, но сейчас не об этом.) Вот уж действительно “сауджи”. Ну что, посмотрел я и на эту сторону жизни Бразилии. Это было… познавательно. А то ведь народ походит по пляжам Рио в белых штанах и считает, что знает о стране всё. Не-а, нихера вы не знаете.

А теперь кратенько о позитиве. Я выжил. И это для меня чрезвычайно позитивный момент. Сажусь в машину к Вове и еду домой. Saúde!