Руки моей матери. Михаил Павлов.⁠⁠

Баянометр молчал!

Я слушал длинные гудки и ждал, когда мама наконец-то возьмет трубку. Не взяла. Наверное, просто не услышала. Только я уже представил, как она сидит на своей застеленной кровати, как рядом вибрирует и звонит телефон, и мама смотрит на него своими прозрачными серыми глазами, на экране мое имя, поэтому она не двигается. Конечно, это перебор. Просто не услышала.

Я отложил мобильник, попробую потом дозвониться. Улегся на диван, посмотрел в потолок, обвел взглядом комнату, просторную и почти пустую. Вещей у меня было немного, переезжал налегке. Рабочий стол покрывали раскадровки, аппаратура и снимки с красноватыми, почти марсианскими пейзажами. На кресле под скомканным свитером лежал открытый кофр с объективами. У стены на полу стояли стопки с книгами, никуда без них не могу, давно пора бы расставить по пустым полкам. Я снова взял в руку телефон, набрал номер старшего брата. Трубку сняли почти сразу. Кирилл явно соскучился, посыпались вопросы, как поездка в Австралию, как житье в Москве. Ну а я с удовольствием рассказал про пустыню Стшелецкого, про съемки, про то, что сейчас монтаж идет полным ходом, чтобы успеть к кинофестивалю, и про то, как страшно выдавать на суд критиков свою первую серьезную работу. Что уж говорить о режиссере и сценаристе – юной выпускнице ГИТРа, вот уж кто сейчас на взводе. Пока мы говорили, я вскочил с дивана, прошелся по комнате, перебрал фотографии с красными песками, плюхнулся на стул рядом со столом.

- Да пофиг, что там критики скажут! Тебе самому нравится? – спросил брат.

- Божечки! Да я сам не знаю уже! – У меня вырвался смешок. – Вроде нравится. В Австралии вообще в восторге был, когда смотрели отснятый материал! А сейчас даже немножко побаиваюсь снова идти в монтажную.

Мы поговорили еще немного, посмеялись, я пообещал скинуть фотки и наконец спросил про маму.

- Как раз вчера к ней заезжал. Все хорошо у нее, в основном сейчас у Ленки торчит, возится теперь с ее малышней. Мой-то уже большой. Ты б заехал, недолго же от Москвы, проведал бы нас.

- Ну как уж время будет. Я тут маме звонил, но она не взяла.

- Не слышала, наверное. – без особой уверенности сказал он.

- Наверное.

Я все еще улыбался, но уже чувствовал, как настроение соскальзывает вниз. Мы попрощались. Я встал, пошел на кухню, думая, как бы побыстрее переключиться на мысли повеселее. Я знаю, у нас хорошая семья. Многие позавидуют, пожалуй. И даже тот факт, что родители развелись, не очень портит картину. Пятерых детей вырастили и разошлись, в общем-то, по-человечески. А семья все равно крепкая. Старшие Кирилл и Лена в Туле живут, как и мама. Катька, самая младшая, недавно укатила поступать куда-то в Северной столице, девчачья болезнь по Питеру. А я вот вроде какой-то непонятный средний, болтаюсь по свету без места. Хотя, может, осяду теперь в Москве, кто знает. В любом случае мы все общаемся, ссоримся и миримся, всегда как-то вместе, всегда держимся друг за друга – только вот мы с мамой... Не знаю.

На кухне сделал себе бутер с помидором и сыром. С сыром вообще все лучше. Настроение тоже. Запил из чайника, посмотрел в окно на зеленый щебечущий двор и решил ехать к Инге. Позвонил ей уже на улице. По сути, монтажом она занималась сама, но опыта было маловато. Мы просидели до позднего вечера, она курила, я нет, потом я, потирая уставшие глаза, угостился предложенным пивом из холодильника и поехал домой, оставив юного режиссера с сосредоточенным лицом перед мониторами. Мне нравилось с ней работать, эта ее манера вдумчиво вслух разбирать все предложения, очень серьезная девочка. Большую часть моих идей она называла "тупо выпендреж", но фильм был снят на кодаковскую Вижин 250D 5246 в ярких перенасыщенных тонах, как я хотел, и одно это мне уже очень льстило.

Дома я выпил еще пива и завалился спать на диване. Под веками медленно угасала кроваво-красная пустыня Стшелецкого. Кажется, приснилось, будто я стал героем нашего фильма, только все время путался в своих непрерывных монологах, но никто не поправлял. Не знаю, сколько проспал – кажется, совсем немного. Что-то выдернуло из сна. Я лежал, пытаясь сообразить, что произошло. В комнате было темно и тихо, но в тишине как будто оседал тревожный металлический звон. Наверное, стало прохладно во сне, надо накрыться чем-нибудь, вот и все...

На кухне что-то громко звякнуло.

Я обмер и понял, что от похожего звука и проснулся. Следовало бы встать и пойти посмотреть, но я только лежал и прислушивался. Казалось, будто я слышу что-то приглушенное, будто на кухне кто-то есть. А потом раздался дикий оглушительный грохот, кастрюли, сковородки, все грянуло оземь. Я подскочил на диване. Сквозь гром посуды послышался топот, слишком частый, но гулкий, мне тут же привиделось, как уродливые короткие ножки с силой стучат по полу, и они приближались, шаги были уже здесь, в этой комнате! Низенькое нечто, тихонько подвывая, пробежало мимо дивана, еще секунда, забилось в угол и затихло. Ни дыхания, ни единого звука больше. Сердце избивало меня изнутри. Я осторожно спустил ноги с дивана, потянулся к телефону, и тут оно хихикнуло, гнусно, утробно. Я заорал, отпрянул назад, подняв ноги обратно, но тут же вскочил, прыгнул к выключателю на стене, что-то вцепилось в ногу... Вспыхнул свет. На пол грохнулся стул, который я умудрился зацепить в темноте ногой. Кроме меня в комнате больше никого не было.

Не помню, как снова отключился. Проснулся около полудня, весь мокрый от пота, с головой под зимним пуховиком и еще какой-то одеждой. Побрел в ванную, чувствуя засевшую в теле глубокую ледяную дрожь. Включил горячую воду в душе и, пока зеркало не заволокло влагой от пара, смотрел на свое хмурое отражение. Загорелый парень, атлетичный, камеру-то таскать надо, волосы почти белые от солнца, пора бы постричься, глаза иссера-голубые, лицо овальное, светло-русая щетина на щеках. Какие проблемы, мужик? Никаких проблем. Я забрался в душ.

Минут через сорок я уже выходил из квартиры, свежий, в желтой футболке, обрезанных джинсах и кедах, в ушах наушники от айпода, в руке ключи. Дверь распахнулась сантиметров на десять и отскочила назад, врезавшись в невидимую преграду. Я с досадой стянул наушники.

- Извините! – молодой женский голос донесся из-за двери. – Мы сейчас.

Это оказалась молодая мама с коляской, мне стало неловко, хорошо хоть, чадо в коляске не разревелось от удара дверью. Мы перекинулись с девушкой парой слов, приятная соседка как будто, симпатичная, невысокая, волосы темно-русые до плеч. Помог им загрузиться в лифт, а сам побежал вниз по лестнице.

Москва раскалилась под солнцем, все блестело и резало глаза. Трамвай дребезжал, будто замедленный взрыв, кусочки стекла и брызги металла, дрожащие в густом пластилиновом воздухе. Выскочив на остановке, я нырнул в метро. Воздух здесь всегда немного спертый, с тонким запахом жженой резины, зато прохладный. Голова прочищалась. Думал, поведать ли Инге о том, что приключилось ночью? Мы были знакомы около года, но я все еще боялся испортить о себе впечатление. История-то шикарная, только я в ней как малолетняя истеричка. Рассказать, что утром на кухне обнаружилась какая-то жалкая кастрюлька, вывалившаяся из ящика и напугавшая взрослого мужика до усрачки? Я усмехнулся.

В итоге за весь последующий день я ни разу больше не вспоминал о ночном кошмаре. Мы работали с Ингой в ее квартире, в ее сигаретном дыму, смеялись, пили минералку литрами, заказывали еду с доставкой, мне без мяса, приходили еще люди, еще смех, еще сильнее приятное напряжение в животе. У нас получалось кино. Это было потрясающе.

Ночью, вернувшись домой, я ощутил укол тревоги, поспешно включил музыку на ноутбуке, разложил диван, постелил свежее белье, потом принял душ и серфил по сети, пока не уснул.

Три сорок два. Посмотрел время на телефоне. Не знаю, почему я не спал. Никаких звуков. Я слушал мрак, скопившийся в комнате, в коридоре, сгустившийся в ванной и туалете. Никаких звуков на кухне. Я снова уснул, когда начало светать.

За работой над фильмом прошло еще несколько дней. Предварительный вариант был готов. Инга оттачивала детали, ребята делали промо-материалы, пытались привлечь к нам внимание в сети. В нас теплилась надежда на хотя бы ограниченный прокат в кинотеатрах, все зависело от премьеры на фестивале. Это были прекрасные напряженные дни, кипящая лаборатория умов. А по ночам я спал как убитый. И ничего не слышал. Не было никаких звуков в темноте. Не было. Я уверен.

В один из вечеров позвонил брат, сказал, что будет на следующей неделе в Москве по делам, так что надо пересечься и треснуть по пиву.

- Никаких проблем, мужик! – засмеялся я в трубку. – По пиву – это мы завсегда!

Я находился в этот момент рядом с домом, остановился у подъезда и, улыбаясь, с телефоном у уха, смотрел, как солнечные лучи гаснут за крышами многоэтажек. По двору между деревьями, напоминая больных сомнамбулизмом, бродили собачники с мелкими питомцами на поводках. Игровые площадки располагались с другой стороны от дома, поэтому детей во дворе сейчас не было. По тротуару медленно приближалась женщина с коляской. Знакомо кольнула тревога, только с чего бы? Я не сразу узнал соседку. Закончив разговор с Кириллом, подождал ее, чтобы придержать дверь.

- Спасибо. – тихо поблагодарила она и улыбнулась, вкатывая коляску в подъезд. Блеснула карими глазами. Маленькая аккуратная девочка и уже мама.

- Оу, мы же соседи, а я даже не представился. – сказал я, помогая поднять коляску по лестнице. – Илья.

- Вероника. – Снова эта скромная улыбка, как бы не влюбиться, блин. – А это у нас Миша. Миша любит пошпать.

Я заглянул в коляску, и действительно, чадо сопело, отвернув круглую голову и закрыв глаза.

- И сколько Михе? – спросил я, все же спрашивают.

- Шесть месяцев будет. – ответила Вероника и так посмотрела, со смехом в глазах, будто прочитала мои мысли. Мое лицо чуть не трескалось от улыбки. Подъехал лифт.

- Давайте с нами, - Она вкатила коляску в разъехавшиеся двери, – все поместимся.

- Не, я по лестнице.

Когда я поднялся на четвертый этаж, соседская дверь уже закрывалась. Отпер свою и вошел. Даже немножко странно оказаться дома засветло, надо бы придумать, чем заняться, чтобы не залипнуть на весь вечер в интернете. По наитию решил пересмотреть «Жизнь как чудо» Кустурицы. Нашел его в сети, запустил и ткнул на паузу, чтобы подгружалось, а сам пошел на кухню соображать ужин. В холодильнике остались только овощи да банка пива. Не то чтобы я был вегетарианцем, но мясо как-то не любил. Достал все незамороженное, сполоснул, порубил в тарелку, немного соли, много перца, довольный, пошел со всем в комнату. Щелкнула пивная банка, ледяная жидкость прокатилась по горлу, ух, на глазах даже слезы выступили. Живем. Я устроился на диване, включил кино и принялся за еду.

Сюжет фильма я знал и не следил за ним, больше воспринимая отдельные сцены, сделал добро — жуй говно, ракурсы, картинку. Думал о нашем кино, о съемках в жареной пустыне, потом еще о деньгах, которых оставалось не так много, а значит, нужно снова клянчить подработку, в рекламе или еще чего... Время от времени я надолго отвлекался на сообщения из контакта и скайпа, потом возвращался к Кустурице, поглядывая на ползунок снизу. Всегда смотрю кино в маленьком окошке, не разворачивая на весь экран. Пиво быстро кончилось, салат тоже, а затем, уже ночью – «Жизнь как чудо». Титры. Я опустил крышку ноутбука, тьма мягко прижалась к уставшим глазам. Казалось, сейчас усну, но не тут то было, я продолжал думать, снова о фильме, о фестивале, а потом – о маме. Мне так хотелось рассказать ей о том, что у меня происходит, хотелось показать, что я делаю. Может быть, я только ради этого что-то и делал вообще. Только она всегда была чуть дальше от меня, чем от других. Я ревновал, конечно, старался привлечь внимание. С отцом было проще, но он вообще был довольно простым. И скучным. Вроде и пытался когда-то понять мои интересы, только не смог, а мама вот могла, но... Она как будто делала вид, что меня не существует, хотя мы были так похожи, и в интересах, и даже внешне, с сестрами мы тоже были похожи, с братом чуть поменьше, он больше в отца пошел, но их всех мама любила, а меня, ну почему меня нет, неправда, неправда, конечно, и меня любила, я же помню, раннее-раннее воспоминание, младенческое... руки, теплые, сухие, даже немного шершавые, но мягкие-мягкие, гладят меня по щекам, нежно-нежно, и я засыпаю, маленький, в своей кроватке, в маминых руках... Похоже, я и впрямь задремал. Показалось вдруг, уже рассвет, как-то все посерело в комнате. Я нашарил телефон. Три пятнадцать. Отчего-то стало не по себе. Будто в комнате было что-то... Я даже знал, где именно – справа, наверху, в углу, у окна, под потолком. Что-то. Я не мог заставить себя посмотреть. Почему-то экран телефона выглядел бесцветным, я хотел было выйти вконтакт, но страница не загружалась. Это что-то неживое, вдруг подумалось мне, а потом все прошло, и в комнате как будто стало темнее. Три шестнадцать. Телефон загрузил мою страницу в социальной сети, там были новые комментарии, и я отвлекся, увяз в новостной ленте. Снова начали уставать глаза, сон был уже где-то рядом. В мочевом пузыре родились слабые, но раздражающие позывы. Вставать было лень, но позывы усиливались, и я пошлепал босиком в туалет. Справив нужду, решил попить воды перед сном и в темноте двинул по коридору на кухню. Щелкнул выключателем и будто бы вырубил собственное сердце.

Свет. Такой яркий. Кухня казалась белой, а существо, сидящее на тумбе около плиты – черным. Или черной, потому что оно напоминало маленькую скрюченную бабку. Сидела старуха по-птичьи, прижав коленки к груди, и перебирала что-то в руках. Вокруг лежали обрывки бумаги, пакетики с сушеным укропом, базиликом, чесноком, ящик со специями был открыт. Бабка резко повернулась ко мне. Морщинистая, носатая, с безумными бесцветными глазами, прозрачная радужка и крохотные черные точки зрачков, меньше секунды она глядела на меня, а потом заверещала, взмахнула руками, рассыпала какой-то темный порошок и спрыгнула на пол. Уродливая, низенькая, похожая на помесь вороны и пингвина в своих черных лохмотьях. Она побежала на меня. Это было нелепо и отвратительно, ее коленки все так же были прилеплены к груди, но она бежала и оглушительно, хрипло хихикала. Я только успел отпрянуть в сторону, тварь проскочила мимо, коснувшись моей ноги и скрывшись в темноте в коридоре. Наверное, она тотчас смолкла, не знаю, ее мерзкий смех продолжал ввинчиваться мне в уши. Я прижался к стене и сделал несколько шагов вглубь кухни, потом вдруг все качнулось, и я уже сидел на полу. В воздухе оседал черный молотый перец, рассыпанный ведьмой по комнате.

Так я и сидел, вперив взгляд в непроницаемо темный прямоугольник дверного проема. В какой-то момент заметил, что за моей спиной в окне уже светает, затем понемногу и мрак в коридоре стал проясняться. В голове как будто тоже. Я смог встать и осторожно прошел по квартире, догадываясь, что ничего не найду, но еще не понимая, что это значит.

Через пару часов я сидел в кофейне неподалеку от телецентра, в котором когда-то проходил практику. Сновали студенты, кто-то говорил по телефону, перешучивались официанты, гудели автоматы, пахло кофе. За большими окнами шуршали автомобили, спешили кто куда пешеходы. Кажется, тревога шла на убыль. Я пытался выдумать объяснение всему произошедшему, пролистывал контакты в телефоне, думал, с кем можно об этом поговорить. Выпил мятный латте, затем чайник молочного улуна и наконец набрал номер знакомого из телецентра. Спросил насчет подработки, ничего, но ты заходи как-нибудь, я не сказал, что мог бы дойти до него меньше, чем за минуту. Сходил в туалет, заказал еще чаю и снова стал звонить. В итоге нашлась небольшая шабашка, поснимать молодежное мероприятие, за квартиру этим не заплатишь, но уже кое-что. Тут позвонила Инга, стала что-то спрашивать, я не врубался и сказал, что сейчас подъеду.

День начал двигаться, мир заработал. Только я откровенно тормозил, часто переспрашивал, когда ко мне обращались, и вообще толку от меня было мало.

Ближе к вечеру я оказался у своего подъезда, но внутрь не зашел. Двор был пуст, издалека доносились детские голоса и звон качелей. Я двинулся в обход извивающейся многоэтажки. С противоположной стороны бурлила жизнь, бегали дети, чуть поодаль сидели на скамейках мамы и бабушки, по тротуарам шли из школы модные подростки. Это оживление немного подняло мне настрой, и еще больше я обрадовался, когда заметил Веронику, сидящую на одной из скамеек, с коляской рядом.

- Привет!

- Ой, привет! - Видно было, что она удивлена, но по-хорошему. Улыбнулась. Возможно, я ее немного смутил.

Мы прошлись по асфальтированным дорожкам, рассекающим двор, и поболтали. Миша елозил в коляске и глядел вокруг себя мутными космическими глазами, открыв слюнявый рот. Мне хотелось рассказать Веронике о том, что случилось со мной прошлой ночью, и одновременно не хотелось этого совсем. Не потому что она подумает, что я больной на голову, а потому что произошедшее, кажется, вдруг перестало иметь значение. Обычно я не мастак слушать других людей, но тут, наоборот, только задавал вопросы, чтобы Вероника рассказывала о себе. Она была не замужем, с отцом Миши они общались редко, без энтузиазма с обеих сторон, жили втроем с тетей. Наверное, не очень хорошо чувствовать облегчение от таких историй, но девушка говорила с улыбкой, и мне не нужно было скрывать свою. Миша уснул. Мы обошли детскую площадку, затем двинулись домой. В этот раз я втиснулся в лифт вместе с ними.

- Подожди секундочку. – сказала Вероника, вкатывая коляску в свою квартиру. Я отошел к перилам на лестничной площадке. В голове царил странный приятный хаос.

Показалось, будто кто-то что-то спросил. Я вздрогнул, оглянулся. Дверь в квартиру Вероники была все так же приоткрыта, а за ней полумрак. Ни звука больше.

- Что? – на всякий случай переспросил я. Подошел к двери, хотел заглянуть внутрь, но тут что-то больно ущипнуло меня за ногу чуть ниже колена. Раздалось хихиканье, и дверь с грохотом захлопнулась прямо перед моим лицом.

Я неловко отступил на шаг. Кажется, мой рот открывался и закрывался, но звуки застряли в горле. Надо было что-то сказать, что-то сделать, постучать, позвонить или, может, пойти к себе? Я поглядел на свою дверь.

- Ну нет, – протянул я и попятился к лифту. – нет-нет-нет-нет.

Помню, как шел по темнеющей улице, потом, как ехал в почти пустом светящемся изнутри трамвае, и как казалось, что окна сделаны из непрозрачного иссиня-черного стекла или пластика. В нем отчетливо отражались все сияющие внутренности трамвая, поручни, сидения, парочка последних пассажиров. И я там тоже отражался, мой силуэт, но лица как будто не было.

Хорошо, что у меня еще со времен учебы осталось немало знакомых, которые готовы были вписать меня к себе на ночь в случае чего. Не помню правда, как я их обзванивал. Но вот уже через полтора часа я лежал в разложенном кресле дома у своего бывшего одногруппника. Думал, мы с ним выпьем, очень хотелось промыть мозги алкоголем, но ему нужно было рано вставать на следующий день. И вот я лежал в разложенном кресле, под легким пледом, с мягкой подушкой под головой, пялился то в темный потолок, то в темную изнанку век. Вторая ночь без сна.

Весь следующий день, вторник, я был очень дерганным, болела голова, свет резал глаза. Я звонил брату, но у него не было времени. Я искал, где бы подработать, договаривался насчет аппаратуры на завтра, катался на метро почти бесцельно, к Инге не поехал, нашел, куда вписаться на ночь. Старый знакомый предложил вдарить по виски, пока супруги нет дома, и я был рад, но уснул, сидя у него на диване еще до того, как он принес стаканы. Очнулся, должно быть, через пару часов. В квартире было темно и тихо, знакомый спал. До утра я проторчал в интернете с телефона.

Затем была среда, много кофе, перехваченного то тут, то там, в груди гулко отстукивало сердце. Я таскался с тяжелой аппаратурой через весь город, снимал заказанное мероприятие, какой-то фриковый концерт в парке Горького, потом, выжатый, поехал на очередную вписку.

С Игорьком мы не виделись уже давно, хотя на первом и втором курсе часто зависали вместе. Крыша у него уже тогда ехала, только в то время он много пил, а потом, как оказалось, завязал с этим. Сейчас он был всем понемногу: растаманом, зороастрийцем, дзен-буддистом, юнгианцем. В его заваленной экзотическими побрякушками и книгами квартирке непрерывно сновал самый разномастный народ. Игорек с грязными волосами, завязанными в пучок, в шортах и майке-алкоголичке, блуждал по комнате, рассказывая про Тибет и Катманду, и про то, что там все курят гаш. Тут тоже все курили гаш, а я все отказывался. Боялся, что замкнусь в своих мыслях, со своими демонами и ведьмами, и тогда конец. Зато ночью я смог выговориться.

Это было на маленькой обшарпанной кухне, в воздухе медленно рассеивался сладковатый дым, Игорек заварил зеленый чай с жасмином, и я ему все вывалил. Он слушал, потом мы пили чай.

- Как думаешь, почему это все именно сейчас из тебя полезло? – спросил Игорек.

- В смысле?

- Ну, причина, источник всего этого, это же наверняка в тебе, понимаешь? Что-то темное из тебя вылезло. Какой-то бес из бессознательного.

- Я не понимаю, ты считаешь, что это все у меня в больной голове или на самом деле?

- А есть разница?

- Ну да, типа есть объективная реальность, а есть субъективная.

- Ага, но и то, и другое существует только у тебя в голове.

- Ой, не нагружай еще больше, а? В мою объективную голову этот пипец вообще не влезает. Это все... неправильно.

- Наверняка.

- Что?

- Не, проехали.

- В смысле? Ну давай, объясни мне уже, что это за ведьма?

- Какой-то женский архетип, видимо. Анима. Возможно, образ матери.

- Божечки!

- Что?

- Что за херню ты несешь!

Игорь засмеялся, я подхватил. Оказалось, на кухне были еще люди, им тоже передался наш смех. И стало как-то легче.

Мы еще поговорили, больше шутили, потом народу стало меньше, а оставшиеся стали укладываться спать. Мне выделили матрас на полу и цветастое покрывало с золотым Буддой. Свет потушили. Я уснул почти сразу, и мне приснился сон.

Это была все та же комната, стопки книжек повсюду, бонги, бусы из рудракши, обереги, детские рисунки, самодельные голоса ветра и ловцы снов. Все это было отчетливо видно, несмотря на мрак. И вместе с тем все стало другим, бесцветным, безжизненным. Что-то высасывало краски из предметов, тьму – из мглы. Оно было рядом, за границей зрения, как и в прошлый раз. Я повернул голову и увидел черную точку в углу, на стыке стен и потолка. Может, поэтому в этих местах вешают иконы? Чтобы заткнуть эту крохотную зловещую дыру в...

Кажется, точка становилась больше.

Смотреть на нее было противно, почти больно. Тяжело. Лучшее слово, потому что я чувствовал тяжесть, страшное невозможное притяжение, будто в этой точке свернулась целая вселенная, чужая, отвратительная, с чудовищной гравитацией, которая вот-вот вырвет мои глаза из орбит. И да, точка росла. Ее края шевелились, словно кто-то с другой стороны пытался расковырять эту дырку своими маленькими пальчиками. И вдруг показалось, что потолок треснул. Как будто черная жирная трещина пошла по нему влево, другая вправо, только это были не трещины, а лапы. Они протянулись через всю комнату и без звука опустились на пол. Я думал, что будут еще конечности, представил гигантского паука, но из дыры вылезло что-то другое, мохнатая голова или это такое маленькое тело... Оно перешагнуло через меня и исчезло в коридоре.

Я лежал, ощущая, как мрак снова наполняется собой. Дыры в углу не было, но притяжение, слабое, еще чувствовалось. Меня тянуло вслед за удалившимся несуразным чудовищем, и я даже не заметил, как встал. Входная дверь была распахнута, темнота на лестничной площадке все еще казалась серой. Мигала кнопка лифта. Я пошел, поплыл по лестнице вниз, должно было быть три этажа, не знаю, сколько я прошел. На улице понял, что одет, даже кеды оказались на ногах. Чудовище, похожее на птицу, шагало впереди. Длинные корявые ноги, сгибающиеся назад, и круглое лохматое тельце. Я уже шел за ним, оно то и дело скрывалось за поворотами домов, бежать у меня не получалось. Все это тянулось мучительно долго, но я должен был узнать, куда оно идет и зачем. Я заметил, что его когтистые лапы напоминают древесные корни, а тело не покрыто волосом, оно свито из веток. И форма у него не круглая, а каплевидная, заостренная сверху, как луковица или хижина. Или, может быть, гнездо. Тут оно пропало из вида.

Я прошел дальше, остановился, покрутился на месте и сообразил, что это мой двор. Уже непонятно было, то ли из ночной тьмы выжали все соки, то ли и впрямь наступало утро, бледное, призрачное. Тревога стиснула мои внутренности, стала скручивать их, я лишь беспомощно оглядывался по сторонам. Ведьма мерзко захихикала где-то рядом. Я никого не видел, только темные окна с одной стороны и вытянутые остриженные деревья – с другой. Почудилось движение справа. Снова хихиканье. Я постарался не подать вида, лишь чуть-чуть повернул голову. Одно из деревьев пошевелилось, потом согнулось и зашагало прочь вглубь рощицы. Ведьма вновь хихикала, сначала низко, утробно, потом все выше-выше. Она вопила, а я бежал за ходячим гнездом. Снова потерял его, визги стали смолкать. Впереди показался пустырь, луковица из веток уже опустилась в центре, а потом раскрылась словно цветок. Что-то бледное, белесое шевелилось внутри. Я подходил все ближе. Это была ведьма, гнусная скрюченная старушка, она лежала, свернувшись калачиком, голая. Кожа на ее нелепом тельце казалась странно гладкой и мягкой, словно комок теста с синими прожилками вен. Она смотрела на меня с довольной улыбкой, тяжело дыша, от чего раздувались ноздри на ее огромном носу, а крохотные коленки на груди двигались вверх и вниз.

Затем она раздвинула свои худые искривленные колесом ноги с большими ступнями и стала похожа на бесцветную жабу, которую перевернули на спину. Она хотела показать мне то, что было у нее на груди. Младенец. Того же мучнистого цвета, что и ее кожа, нет, это и была ее кожа, потому что ребенок все еще был частью ее тела, наростом на ее туловище, и он шевелился, извивался словно слизняк, с большими закрытыми глазами и открытым маленьким ртом, который не издавал ни звука, но из глубины лягушачьего тела ведьмы поднимался ее отвратительный смех, она смотрела на меня, смотрела, смотрела, а я отступал, отступал, отступал, все, хватит, пожалуйста, дайте мне проснуться, проснуться, проснуться...

И я проснулся. Дыхание успокаивалось. В комнату вливался золотистый солнечный свет. Я зажмурился и потянулся. Значит, время уже около полудня. И тут до меня дошло, что я совсем не там, где засыпал. Это была моя квартира, и я лежал на диване. В верхней одежде и грязных кедах.

На экране мобильника копились пропущенные вызовы. Инга, что-нибудь на счет фильма, заказчик, ждет смонтированный материал с концерта. Я сидел с ноутбуком за столом. Отключил мессенджеры, в социальные сети не заходил, мучил гугл запросами.

психические расстройства

лунатизм

галлюцинации

ведьмы

Почему это все полезло из тебя именно сейчас?

Я оглядел стол, заваленный десятками фотографий. Сочные бордовые куски пустыни, отрывки желтой дороги, оранжево-ржавый пустой панцирь автобуса, ветряная мельница, увязшая в густом кровавом небе на закате, следы наших кед на песке. Мои ломографические пазлы. Я снова открыл поисковик.

ведьмы австралия

Что-то не то. Может, "демоны австралия" или "фольклор австралия". Уже интереснее, только надо много читать. Сестры Ваувалук? Старуха Мутинга, проглатывающая детей? Оно? Нет, это какая-то инициация, чтобы мальчики стали мужчинами. Я бросил взгляд на телефон. Он не звонил, не вибрировал, просто на экране появлялись имена или номера. Инга, заказчик, Инга, неизвестный номер, заказчик, Инга, Игорь... Я взял трубку.

- Привет, дружище! – в динамике послышался бодрый голос Игорька. – Ты как?

- Я даже... не знаю.

- Ты во сколько ушел-то? Я сам рано встаю всегда, а тут смотрю, тебя нет, дверь нараспашку.

- Блин. Извини, я сам не знаю, как это...

- Да все нормально, я только за тебя волнуюсь, дружище.

Я помолчал, глубоко вздохнул и спросил:

- Игорек, ты можешь приехать? Переночевать у меня?

- Все так плохо?

- Все очень плохо. – сказал я с усмешкой. Это было смешно, потому что правда.

Пока Игорек до меня добирался, я снова обратился к гуглу. Перед глазами шагало странное чудо-юдо на деревянных птичьих ногах. Гнездо, хижина, ведьмовской домик?

изба на курьих ножках

Проход в загробный мир. В старину на болотистой почве иногда действительно строили дома, приподнятые над землей. Оно? Нет? Не понимаю.

Продолжение в комментариях.