Рождественская история одного спасения. Начало
Жил-был мальчик. Мальчик был аутист, но в советской стране таких слов ещё не знали. Поэтому у мальчика был какой-никакой диагноз, но сильно он ему не мешал.
Ещё у мальчика была мама, а больше никого, потому что мама была круглая сирота, выросла в детском доме, в войну была подростком и участником трудового фронта. Заслуженная мама, короче. Папы вот не было. Папа случился в жизни мамы только на период короткого курортного романа и больше о нем ничего не известно.
Всё у мальчика было хорошо, несмотря на диагноз – он учился в общеобразовательной школе № 13, окончил её, увлекался техникой, помогал маме.
А маму он любил безгранично, о чем с удовольствием рассказывал всем, кто попадался ему под руку. Чаще всего под руку «попадались» мамины подруги и коллеги по совету ветеранов Завокзального района, к числу которых принадлежит и моя общественно активная родительница. Мама также в сыне души не чаяла, жила для него, работала на нескольких работах и всё заработанное откладывала для сына.
Беспокоиться о том, что станет с мальчиком, когда её не станет, мама начала задолго до смерти. Она очень боялась, что недобрые люди обидят её ребенка, когда он останется один. Поэтому доверяла только государству. Этим она сына и погубила.
Во-первых, за 14 лет до смерти, в 2000-м году, мама с помощью прокуратуры через суд добилась, чтобы вторым официальным опекуном был признан психоневрологический диспансер города Сочи (солдат государство ребенка не обидит). Во-вторых, квартиру мама категорически не приватизировала, считая, что государственная – надежнее.
Когда в июле 2014 года она умерла, сын никому дверь не открывал и с ножом защищал тело матери. Ничего удивительного, мама научила его не доверять никому, особенно чужим и незнакомым. Были вызваны спасатели, дверь взломали, нож отобрали, тело увезли.
Ну, а сына Мишу увез опекун – ПСИХОНЕВРОЛОГИЧЕСКИЙ ДИСПАНСЕР. Больше в свою квартиру Миша не вернулся.
О том, что вот уже 4 года сын какой-то маминой знакомой («бедный мальчик, такой хороший, так маму любил!») томится в ПНД, как тюрьме, я не сразу уяснила из маминых непрерывных рассказов «обо всем» (мама любит рассказывать, а я люблю пропускать рассказы мимо ушей). И, возможно, не уяснила бы никогда, если бы не уловила фразу:
— Он похудел на 40 килограмм и у него выпали почти все зубы.
-У кого выпали все зубы? – я озадаченно уставилась на маму и даже перестала стучать по клавишам.
— У Мишеньки. Ну, я же тебе рассказывала!
— Ээээ… а кто у нас Мишенька? и что с ним?
Мама посмотрела на меня осуждающе, вздохнула и сообщила:
— Его убивают.
Ну нет, подумала я, мелодраматизма многовато даже для мамы.
Из допроса с пристрастием выяснилось всё вышеописанное. Ещё выяснилось, что проведывать Мишеньку в психушке – это жесть: дюжие санитары не позволяют с ним разговаривать, не разрешают его подкармливать, не разрешают задавать скользкие вопросы и грубо выталкивают взашей, как только что-то им не нравится в поведении проведывающих.
Бедные тетки вынуждены беспомощно наблюдать, как когда-то цветущий, залюбленный, хорошо откормленный сын их подруги превратился в изможденного старика. Зубы у него действительно почти все выпали, поэтому есть он может только протертую пищу.
Все рассказанное мамой было настолько чудовищно, что мне позарез потребовалось увидеть это глазами. Немедленно! Мама почему-то обрадовалась, с кем-то созванивалась и в результате к 16 часам маленьким коллективом из 4-х человек мы были в 3-м отделении ПНД.
В отделении был ацкий ад, душно, жарко, как в преисподней. Август же. По какой причине кондиционеры обитателям ПНД не положены, не известно. Привели мокрого, как мышь, Мишу. Им оказался высокий изможденный мужчина, возраст которого я бы затруднилась определить — на свой возраст он точно не выглядел, а выглядел измученным старичком. Похоже, тут овладели технологией ускоренного состаривания ещё недавно молодых и здоровых людей.
Меня Миша то ли застеснялся, то ли испугался. А ещё почему-то стал отворачивался от Жени, самой активной его спасительницы. Женя забеспокоилась и стала приставать с вопросами:
— Мишенька, ты почему со мной не хочешь разговаривать? Что случилось?
Мишенька покосился на Женю и насупился:
— Мне сказали, что ты жадная и хитрая. Сказали, что ты хочешь отобрать мою квартиру.
Женя сначала остолбенела, а потом ринулась выяснять подробности. А мы ошарашено переглядывались.
И тут как назло рядом материализовался санитар — понятно, что он всё слышал и допускать выяснения подробностей не собирался.
Дальше происходило ужасное: Миша как щенок был схвачен за шкирку, приподнят в воздух и утащен прочь. Другой санитар рявкнул «Свидание окончено!» и стал толкать нас к выходу совершенно по-хамски. Сказать, что я была подавлена увиденным – ничего не сказать.
Вот так я и пересказывала председателю ОГД этот кошмар, страшно подавленная и обескураженная. Что с этим делать, я не знала.
Но председатель не подавилась и не обескуражилась, а наоборот деловито вытрясла детали, а потом сказала: «Пишем!».
Я взяла бумагу и написала: «Уважаемый Игорь Михайлович!»…
Тут необходимо отвлечься, чтобы рассказать удивительное.
За пару недель до того, как я оказалась втянута мамой в эту жестокую драму, мы с председателем были на личном приеме у прокурора города. Процедура была рутинной: мы передавали на подпись прокурору по одному обращению и сопровождали каждое коротким комментарием, а прокурор в это время визировал бумагу. Почти все обращения касались самовольного строительства. И когда визировалась последняя бумага, по лицу Игоря Михайловича пробежала тень и досада прорвалась-таки: «Опять самовольное строительство… ну сколько можно! Вы бы инвалидами занялись, что ли».
Через две недели мы занялись инвалидом.
продолжение: https://pikabu.ru/story/rozhdestvenskaya_istoriya_odnogo_spa...
Источник: https://жить-в-россии.рф/rozhdestvenskaya-istoriya-odnogo-sp...
