Прыжок в неизвестность. Часть XXI⁠⁠

Отец пел ей песни старой Терры. Сложно сказать, откуда он их знал. Он вообще много всего знал. Много из того, что ему нельзя было знать. Рейвен так и не разгадала, кем он был на самом деле: после казни все документы и упоминания были либо стерты, либо упрятаны так далеко, что даже инквизитору не добраться. Да и было уже бесполезно. Ричард Дальмайер погиб на костре как еретик на глазах у бьющейся в религиозном экстазе жены и скрывающейся под чужой личиной дочери.

Он даже не знал, что она там. Не знал, что она готова была броситься за ним в огонь. Единственное, что её останавливало — жажда мести.

Отец не кричал, смиренно стоял, с любовью глядя на то, что осталось от его бывшей супруги. Позже Рейвен сказали, что он помутился рассудком и погрузился своими мыслями в далекое прошлое, обращался к детям и пел им песни старой Терры.

«Мать мне говорила,

Что там, в звездном небе, вдали,

Люди, чье сердце пылает,

Правят свои корабли.»

Губы сами складывали известные с младенчества слова.

Рейвен мечтала стать флотским офицером, а позже и капитаном. Мечтала бороздить бескрайние просторы и открывать новое. Связать свою судьбу с Эксплораторами или Вольными Торговцами. Мечтала, что жрецы Экклизиархии, наконец, махнут на нее рукой и оставят попытки воспитать из нее копию матери.

Ей грезились бесконечные звезды, синий мундир и командный трон. Она плыла сквозь мрак, неся свет Человечества в самые темные уголки Вселенной. Руки сами тянулись к свету далеких миров, но им что-то мешало. Что-то постоянно возвращало обратно, а потом и вовсе, будто приковало к чему-то жесткому и холодному.

Жрецы Экклизиархии. Они часто так делали. Часто привязывали её к холодному металлическому стулу в темной комнате без окон и оставляли на сутки, а то и на двое, в наказание за непокорность или за неудобные вопросы.

Тогда, оставаясь наедине с собой и своим страхом, Рейвен тихо пела песни старой Терры.

“Они ничего не боятся,

Сердцам их покоя не знать,

Честь рядом с ними сражаться,

И честь среди них умирать…”

Жар далеких звезд сжигал, опалял тело невиданным огнем, испепелял изнутри. Наверное, отец чувствовал примерно то же самое, когда языки пламени стали касаться его кожи. Но он не кричал. А вот Рейвен кричала. До ломоты в пальцах она цеплялась в подлокотники капитанского трона и кричала, пока звезды не потухли и тело не окутывал спасительный холод. Тогда чернота космоса снова становилась завораживающей и манящей. До следующего светила, пытающегося сжечь её маленький корабль.

А потом появился голос. Странный такой. Похожий на голос матери, пока та не вставила себе вокс-решетку, из которой денно и нощно лились святые гимны. Нежный голос. Добрый.

Я могу помочь. Могу убрать боль. Ты её больше не почувствуешь.

Слова лились отовсюду, пробирались в самую глубь сознания и туманили разум.

Боль. А больно ли ей?

Ох, лучше бы она не задавала себе этот вопрос.

Свет неприятно резанул глаза. Но это был уже не свет далеких звезд.

Только скажите. Я уберу боль.

Тебе не придется её чувствовать…

Никому не придется её чувствовать…

Никому не придётся умирать…

Рейвен резко вздохнула и села на постели. Рука рефлекторно потянулась на левый бок, где, обычно, висела кобура с револьвером. Не найдя, не долго думая, вырвала катетер из вены и приставила к горлу молоденькой девушки.

Та пискнула и застыла, склонившись над Рейвен со шприцом в руках.

— Г-г-госпожа… — её испуганный голос дрожал.

Медикэ. Совсем ещё ребенок. Светленькая, с приятными округлыми чертами и близко посаженными серыми глазами.

— Убирайся, — прохрипела Рейвен, сильнее надавливая на катетер.

— Но… Обезболивающее… Вы кричали…

Несмотря на дрожь, она демонстрировала неожиданную настойчивость.

Звук взведенного курка заставил медикэ перестать дышать, а Рейвен напрячься.

— Тебе приказали убраться.

От ледяного голоса Филиппа фон Хардинга кровь стыла в жилах.

Медикэ пискнула, в серых глазах блеснули слезы. Она медленно подняла руки, выпрямилась и осторожно, ведомая приставленным к затылку револьвером, двинулась к выходу.

— М-м-мил-л-лорд, я не… ничего такого… Г-г-госпожа кричала… я не… я хотела помочь… — заикалась она, пытаясь оправдаться.

Наконец, дверь за ней с тихим шипением закрылась.

Филипп несколько мгновений смотрел на холодный кусок металла, отделяющий медотсек от коридора, затем повернулся к Рейвен, в два шага оказался подле её кровати и… обнял.

— Ты очнулась, — выдохну он.

Рейвен застыла, словно каменный истукан, не понимая, как реагировать.

Это точно сон. Очень странный, теплый сон. Как и удивительно нежные объятия Филиппа.

— Мастер?.. — удивленно выдохнула она.

— Подожди… Дай мне минуту… Пожалуйста.

Рейвен прикрыла глаза и прижалась щекой к жесткой ткани мундира, позволяя укрыть себя и слушая размеренное биение сердца.

— Я боялся, что потеряю тебя, — едва слышно шепнул он, зарываясь пальцами в её волосы.

Кажется, они простояли так не одну минуту.

После кратковременного выброса адреналина, в тело постепенно возвращалась боль. А с ней и осознание, что происходящее — не сон.

Мышцы ныли, казалось, даже кости болели. Хотя, учитывая, что некоторые, если не большинство из них были сломаны, не мудрено. Веки потяжелели, голова закружилась. От слабости в руки вернулась дрожь. Рейвен неосознанно сжала кулаки и чуть изогнулась, пытаясь успокоить ноющие мышцы но только сильнее разбередила не успевшие зажить раны.

Кажется, Филипп заметил эти неловкие попытки облегчить свое состояние. Он отстранился, помог ей лечь обратно на койку и осторожно взял за руку. По коже пробежала волна потустороннего холода. Стало легче.

— Где мы? — поинтересовалась она, окидывая взглядом сначала трубки идущие к венам, по которым бежали прозрачные жидкости, а затем и весь медотсек. В помещении царил удушающий запах антисептика.

— Погоди минутку, я тебе все расскажу.

Он наклонился и подобрал с пола оброненный шприц с вязкой мутной субстанцией, капнул содержимое на руку, растер в пальцах и принюхался. Лицо его перекосилось в гримасе отвращения.

— Так я и думал, — прошипел Филипп, со злостью отбрасывая шприц в сторону, — Черная Лета. Эта дрянь хотела накачать тебя наркотиком.

Рейвен нахмурилась, снова глянула на торчащие из вен катетеры и, не долго думая, принялась осторожно вытаскивать их. Филипп касался мест рядом с крошечными кровоточащими ранками, и под легкое потрескивание биоэлектрических разрядов, они быстро затягивались. Затем он осторожно поднял её на руки и шагнул за порог медотсека.