"Проклятая" квартира или прелести съемного жилья. Часть 4, последняя.⁠⁠

Первая часть: http://pikabu.ru/story/quotproklyatayaquot_kvartira_ili_prel...
Вторая часть: http://pikabu.ru/story/quotproklyatayaquot_kvartira_ili_prel...

Третья часть: http://pikabu.ru/story/quotproklyatayaquot_kvartira_ili_prel...

Мы не спали достаточно долго, а после мне всю ночь снились кошмары. На самом деле, ничего необычного в этом нет (так исторически сложилось, что я либо вижу кошмары, либо вообще не вижу снов).

Когда же я, наконец, проснулась, то кошки в квартире не оказалось. Я обшарила все комнаты, прежде чем поняла – Чудей был предпринят побег на волю. Причем, как я уже говорила, кошка была умная.

Окна, как и все здесь, были старыми, а значит, форточка закрывалась на расшатанный шпингалет. Как оказалось, мое Чудовище открыла шпингалеты у обеих форточек (окна состояли из двух рам) и когтями (или зубами, черт ее знает) аккуратно оторвала москитную сетку, после чего со спокойной душой ушла гулять.

Расстроившись из-за отсутствия животинки и порадовавшись ее смекалке, я решила устроить таки себе «экскурсию» по замечательным местам своей берлоги, а особенно – по подвалу и антресолям.

«Сначала – самое страшное», – подумала я. Однако без света лезть вниз совершенно не хотелось. В соседнем доме с моим располагался магазинчик «Хозтовары», где я приобрела фонарик, обычную свечку (на всякий случай) и перочинный нож (случаи разные бывают). Расплатившись с пухлощекой и пропахшей дешевыми сигаретами продавщицей, я вышла на улицу и посмотрела по сторонам. Неподалеку виднелась детская библиотека, которая скромно расположилась аккурат между маленьким продуктовым и круглосуточной рюмочной. Невысокие серые дома в пять этажей стояли вокруг и создавали типичный пейзаж спального района относительно небольшого города.

Я отправилась домой, и, подходя к подъезду, подняла голову, глядя в окна второго этажа. В единственных в этом доме «стеклопакетах» мелькнуло кислое лицо злобной бабки, после чего она резко задернула шторы.

Как только я оказалась дома, в мою дверь постучали. В коридоре оказалась женщина явно не славянской внешности, а дверь в квартиру напротив была открыта. На ломанном русском она начала что-то спрашивать, но я не понимала ни слова из того, что она говорит. В итоге она поняла, что объяснить желаемое мне не сможет, и быстро убежала к себе в квартиру, после чего протянула мне пачку каких-то таблеток и вопросительно показала на свой рот. В проеме двери показались двое детей, которые, в дешевой одежде и немного грязноватые, смотрели в нашу сторону.

В конце концов я поняла, что она спрашивала, каким способом ей нужно принимать это лекарство и сколько раз в день. Кое-как на пальцах объяснив ей, я собралась уходить. Она улыбнулась и пожелала приятного дня.

С другими соседями я так и не познакомилась. Соседняя с моей квартира всегда пустовала, по крайне мере, мне так казалось: за все время моего проживания в доме не было слышно звуков открывающейся двери или шума внутри. Правда, пару раз через стену, которая была смежной с ними, были слышны какие-то шаги или стуки, но я предпочла списать это на не совсем ожидаемое распространение звука.

Через дверь от меня находились люди, которые так же вызывали немало вопросов. Я иногда наблюдала, как молодой человек, тоже не славянин, медленно и глядя никуда кроме как перед собой, открывал дверь и заходил к себе домой, так ее и не закрыв. Как-то раз я попыталась заговорить с ним, но он молча посмотрел куда-то мимо меня и ушел, как обычно оставив дверь открытой. Я заглянула внутрь, но кроме короткого коридора ничего видно не было, а лезть на чужую территорию мне было как-то не нужно, да и желания к этому не было.

Кошка пришла вечером. Она была, видимо, очень горда собой, а потому хитро урчала и ластилась, распушив свой не слишком габаритный рыжий хвост.

Вооружившись фонариком, я прошла на кухню и откину тяжелую дверь подвала. Одна, две, три ступеньки вниз, и я стояла на середине лестницы. Свет фонарика гулял по стенам, а я искала выключатель к висевшей под потолком лампочке ильича. Поиски были непродолжительными, и вскоре подвал был кое-как освещен слабой, меньше, чем 40-ваттной, лампочкой.

Справа и слева от входа располагались старые деревянные полки, уставленные соленьями и вареньями, которые по виду были намного старше меня. Кое-где на полу лежали доски и кирпичи, чтобы можно было, не особо запачкав ноги, передвигаться внутри подвала. У стенки стояло множество коробок, в которых лежала просто гора разноплановой посуды. Еще правее валялись штук десять ламп огромного размера, а еще правее… Стоял самогонный аппарат. Позже, когда мой друг осматривал найденное, оказалось, что в конструкции не хватает змеевика, а в остальном все казалось вполне рабочим. Посветив фонариком в правую сторону, я обнаружила, что подвал на самом деле не был ограничен одной только кухней, он простирался и под комнатой. В свете фонаря было видно, что там есть некое помещение, но проход в ту сторону был завален обломками какой-то кушетки, остовом тумбочек и обломками шкафа. Я попробовала сдвинуть хоть что-то, но оказалось, что моя комплекция не позволяет вытаскивать такие габаритные предметы самостоятельно, а поскользнуться в процессе и растянуться на земляном полу не хотелось совершенно. Больше ничего занятного обнаружено мной не было, и я поднялась наверх.

Настал черед шкафов в коридоре. Встроенный платяной в коридоре таил в себе целую коллекцию выцветших и покрытых пылью пальто, которые, судя по внешнему виду, были на пике моды годах этак в семидесятых. «Выкинуть это все к чертям», – подумала я и отправилась за табуреткой. Перед антресолями над дверью висела занавеска, отдернув которую, я увидела какой-то хлам, где лежал потрепанного вида массивных штатив и чемоданчик из коричневой кожи. Вытащив самое интересное (естественно, чемоданчик), я спустилась вниз. В предвкушении я открыла его, и поняла, что передо мной в красивых бархатных внутренностях лежит кинокамера. Рядом с ней располагалась книжечка, после изучения которой я поняла, что в моих руках кинокамера «Киев» 1942 года выпуска, с двумя кассетами в комплекте. Соответственно, книжечкой оказался паспорт, в котором я и прочла всю эту информацию. Печать, дата, подпись отпускающего лица.

«Оболдеть», – подумала я. Мой внутренний хомяк-собиратель немедленно возжелал заполучить кинокамеру в свои руки, даже не ради ее продажи, а скорее для радости обладания таким достоянием. Но совесть взяла верх, и я решила задать вопрос по поводу камеры хозяйке квартиры.

После нескольких гудков мы начали наш разговор, который прозвучал примерно следующим образом:

– Здравствуйте, Н., я вот тут решила расчистить место под некоторые свои вещи, открыла шкаф, на антресоль вот посмотрела, нашла несколько пальто старых и кинокамеру…

Не успела я договорить, как голос в трубке перебил меня.

– Так, вот пальто точно не выбрасывай! Они мне нужны!

Да уж, подумала я. Старые, местами рваные и проеденные тряпки – такая большая ценность…

– А вот камеру, – в ее голосе появились нотки пренебрежения, – Камеру можешь выкинуть. Мне эта дрянь не нужна.

– Спасибо, – сказала я удивленно, – буду иметь в виду…

– А, и еще. Вот над шкафов там еще антресоли. Туда не лазай. Там много вещей, пыль, в общем не нужно тебе все это доставать.

На этом наш разговор закончился, а я точно знала, что я буду исследовать в следующий раз.

Стоит немного обобщить события следующих пары месяцев, потому как ничего необычного (если не считать шума и стуков по ночам), не происходило. Но я прекрасно понимала, что в старом двухэтажном доме с деревянными перекрытиями, еще и с подвалом, быть может всякое. Крысы, кошки, может пробежали, а может, странный сосед все-таки решил закрыть за собой дверь. Меня особенно это не беспокоило, потому и я не предпринимала никаких действий.

С течением времени ненависть бабки сверху нарастала, вместе с которой появилась еще и ее ненависть к Чуде, потому что последняя «громко ходит, сильно воняет, постоянно орет, срет и ссыт где не попадя, и вообще лучше бы ее застрелить». Она вела холодную позиционную войну, подгаживая мне жизнь только своими язвительными комментариями вслед моей уходящей спине или вслух при мне обсуждая мою же персону с какими-то старушками во дворе.

А еще выяснились интересные подробности про мою хозяйку. Она, как оказалось, была не прочь заложить за воротник, причем очень даже некисло. Меня это касалось только тем, что при очередной попытке отдать ей деньги за аренду она отвечала на звонок пьяным хриплым голосом и выдавала что-то типа «Слуууушшшай, двай потом как-нить отдашшш, через недельку встретимсь, мне не срочн». Меня это ни коим образом не трогало, а такой «отложенный платеж» вполне себе даже устраивал.

Я ночевала всегда в кровати, которая стояла рядом с платяным шкафом. Лежать на кровати напротив зеркала мне с детства не нравилось, в чем крылась причина такого предрассудка – не знаю, может, вбитые в голову истории о том, что «сонный человек не должен отражаться в кровати», а может, что-то еще.

Но вот читать там было удобно. Свет как раз наилучшим образом ложился на страницы, и диван позволял комфортно чувствовать себя в позе полулежа.

И вот, в один прекрасный день, я также предавалась интеллектуальному отдыху, удобно расположившись на подушках. Время было позднее, усталость все сильнее накатывала на меня, и я сама не заметила, как мои глаза закрылись, и я уснула.

Когда я очнулась, свет был выключен. Если честно, тогда не подумала о том, как он выключился, потом допустила момент, что уже сама спросонья нажала на выключатель, чтобы продолжить свой отдых. Я перевернулась на бок, направив свое лицо в сторону трюмо.

Несмотря на то, что в комнате было темно, тусклый свет уличных фонарей позволял увидеть кое-какие очертания предметов и давал возможность разглядеть отражение в зеркалах.

Я посмотрела в трюмо и не увидела там себя.

В поверхности, казалось, все было так же, как и должно было быть: вот он диван, вот ромбики обоев, а вот… лицо с чем-то черным вместо глаз, выдающимися скулами и длинным языком.

Нет, я не вскочила с дивана и не побежала включать свет. Я еще несколько секунд, не шевелясь, смотрела в отражение, стараясь разглядеть его четче. После этого я, не отводя взгляд, подняла правую руку и помахала ей. «Моя» рука в зеркале сделала то же самое. Я приподнялась на локте, и «я» в зеркале повторила свои движения. Еще примерно минуту я совершала невнятные пассы руками и наклоняла голову туда-сюда, чтобы убедиться, что это точно я, и что я определенно не сплю.

Я встала с дивана, прошла к выключателю и нажала на клавишу. Снова подошла к трюмо, но там отражалось всего лишь мое немного испуганное лицо. Я глупо помахала себе рукой и ушла на кухню пить чай. Ведь после такого чай в три часа ночи – самое лучшее, что только может быть.

Я до сих пор не знаю, что это было. Можно, конечно, все списать на сон, но я точно могу сказать, что в тот момент я бодрствовала. К тому же прошло слишком много времени, чтобы такое видение было просто галлюцинацией. У меня нет объяснения этому инциденту, но образ «меня» остался очень ярким, и я решила считать его чем-то, может, и потусторонним, но не агрессивным. Ведь если бы это «что-то» в зеркале было против меня, оно ведь не просто помахало ведь мне рукой, ведь так?

На следующей неделе мне нужно было уезжать в славный город Тамбов на несколько дней. Кошке я оставила еды и уже привыкла к тому, что дома она бывает только для того, чтобы поесть и отдохнуть. Чудя, мое рыжее сокровище, каждый день возвращалась после прогулки и ждала меня в подъезде в дальнем темном углу на батарее, если меня не было дома. Она никогда не гадила и не портила, что могло там лежать (а по сути кроме веника там ничего и не было), а учитывая, что она по своей сути была весьма молчалива, даже звуков никаких не издавала. Собрав сумку, я уехала.

Вернувшись, я обнаружила кошку лежащей на ее привычном месте. Она спрыгнула мне под ноги, и вместе мы вернулись домой. Через минуту в мою дверь начали весьма агрессивно стучать. В расплывчатом дверном глазке не помещался полностью жирный бабкин силуэт.

– Здравствуйте. Что такое?

– Что такое?! – захлебываясь слюной, начала орать на весь подъезд старуха. – Ты… Ты, сука! Совесть совсем потеряла! Шлюха! Дрянь ты последняя!

– Мммм… Простите, что?

– Ты!!! Гадина, что, свою кошку теперь в подъезде кормить решила? В своей хате нельзя? А музыку кто включал? Орали всю ночь напролет! Шалава! Мразь! Я милицию вызову! Вселяют таких, как ты!

Я постаралась сделать морду кирпичом.

– Я, конечно, все понимаю… Но меня тут как бы три дня не было. В городе. Вообще. Соответственно, и кошку я не кормила тут.

– Попизди мне тут! – продолжала орать бабка. – Я хозяйке твоей скажу! Иродка! Да на тебя бога нет!

Я усмехнулась.

– Ах ты! Смеется мне тут! Еще и богохульствует! Я найду на тебя управу! И кошка чтобы сдохла твоя! Развели тут гадюшник…

Я попыталась уйти в квартиру, но бабка схватила меня за рубашку и продолжила орать что-то из своего привычного репертуара. На шум отреагировала соседка из противоположной квартиры, и, приоткрыв свою дверь, высунула голову в подъезд. Ненормальная старуха ослабила хватку и я резко захлопнула дверь, попутно почти прищемив ей ногу.

В этот день я очень крепко задумалась о том, не пора ли мне съезжать подальше от этой сумасшедшей. Слова словами, но вот хватание за грудки и угрозы – уже совсем другое дело. С другой стороны, найти где-то новый вариант для съема – достаточно муторное дело, да и квартира для меня была интересной. Стоит ли говорить о том, что инцидент с зеркалом меня очень впечатлил, и мне очень хотелось продолжить свое знакомство с этим жилищем. Было решено остаться.

Прошло еще некоторое время. Редкие гости, которые заходили ко мне, часто говорили о некотором дискомфорте, который испытывают, будучи у меня в гостях. Не знаю, привыкла ли я, или «потусторонщина», если они там и была, привыкла ко мне. Примечательным стал случай, когда я стала искать губку для обуви (мало ли, в прихожей где-нибудь есть), и обнаружила на подвесном шкафчике в коридоре… Библию и топор. Серьезно. Нет, я, конечно, посмеялась на тему священных войн и борьбы с нечистью, но мне до сих пор интересно, зачем было класть их вместе.

В один прекрасный вечер мои руки наконец-то добрались до того, чтобы исследовать антресоли, которые хозяйка советовала не открывать. На антресолях лежало несколько непрозрачных пакетов, и я спустила вниз их все.

В первом лежало тряпье. Насколько я поняла, оно принадлежало почившей матери моей хозяйки. Старые платья, колготки, нижнее белье фасона а ля пенсионер. А вот содержимое остальных пакетов было куда интереснее.

Они были забиты стопками фотографий. Снимков членов семьи и фото с похорон.

Честно – я не понимаю, зачем хранить, а тем более делать снимки, как кто-то лежит в гробу. Причем с разных ракурсов… На самом деле, эта находка и созерцание покойников меня угнетало и пугало гораздо больше, нежели отражение в зеркале. Карточки были старыми, некоторые даже на картонках-подложках. Ни на одной фото не было улыбающихся людей, даже детей. Может быть, впечатление усугублялось за счет обще нервотрепки и небольшой паники, но лица были очень пугающими, безэмоциональными, а глаза можно было назвать именно «рыбьими». Интересно, почему хозяйка запретила мне смотреть их? Получается, она знала, что там лежит?

Мне было действительно жутко, и, если честно, я даже ощутила некоторое «присутствие». Я уже трижды прокляла себя за то, что решила ознакомиться с содержимым поздним вечером, и впопыхах забила пакеты фотографиями. Вернула их на антресоль и ушла пить чай. Да… Чай.

У меня было странное чувство, которое я не могу объяснить до сих пор. Квартира меня пугала, заставляла переживать, но в то же время была чудесным местом, моей маленькой берлогой, где я могла отдохнуть. Я не хотела уезжать, и почему-то хотела остаться здесь как можно дольше.

Бабка с верхнего этажа впадала в маразм все больше, часто я слышала, как она специально останавливается у моей двери и громко вслух перечисляет мои грехи, в которых я повинна (на ее взгляд, конечно). Видимо, таким образом она меня пыталась выжить. Иногда ее монолог завершался ударом ноги по двери.

Апогей настал чуть позже.

Однажды я пришла домой, открыла дверь и увидела на ковролине и некоторых участках дивана прожженные следы. Небольшие, максимум миллиметров восемь, они покрывали ковролин, лежавший в комнате. Некоторые мои вещи были не на своих местах, и в ящиках явно копались.

Недолго думая, я позвонила хозяйке, застала ее в очередном состоянии нестояния, и мне открылись очень интересные подробности. Двинутая крышей бабка решила позвонить моей хозяйке, благо ее номер телефона она знала, с целью «рассказать, какую шалаву она к себе поселила». Однако встретив в трубке пьяный голос, та решила, что действовать нужно своими силами. Она договорилась с пьяной в умат Н., что возьмет у нее еще один комплект ключей от этой квартиры, потому что… Хозяйка сама даже не могла внятно объяснить, что та ей наплела, но это было даже не суть важно.

Насколько я поняла, дальше произошло следующее: бабка решила самостоятельно «найти доказательства моей похабной жизни» и «освятить» жилище (вспоминая мою ухмылку при упоминании бога). Собственно, этим объяснялись передвинутые вещи и прожженные следы (видимо, капал воск от свечи или горячее благовонное масло). Это подтверждал и характерный запах, который был в комнате, когда я зашла.

Сразу же после этого я как можно плотнее закрыла дверь, заперла ее на внутренний замок и в темпе вальса стала паковать свои вещи, попутно просматривая варианты жилья хотя бы на первое время.

Нет, я все могу понять. Даже неприязнь. Старая, ненормальная бабка, орущая тебе в спину, это одно. Но когда в твою берлогу входит чужой и смеет касаться твоих вещей… Это омерзительно и отторгающе.

К сожалению, как бы мне не хотелось, уезжать мне было некуда. Возвращаться к маман в силу некоторых обстоятельств не хотелось, иначе я бы от нее и не съезжала при первой же возможности, парня у меня тогда не было, вариант пожить у друзей тоже не был реален, а деньги на съем должны были появиться только через неделю.

А потом Чудя пропала. Мое любимое, сообразительное, теплое и родное Чудовище не пришло ночевать. На следующий день она тоже не появилась. И на другой день тоже. Я обошла все дворы, заглянула во все подъезды, но нигде не было ни следа моей любимого и самого близкого на тот момент существа. Глядя из своих «стеклопакетов», старуха ехидно улыбалась.

Я даже открыла форточку настежь. Да, мое Чудовище умела распахивать ее сама, но мне почему-то казалось, что так я приближу ее возвращение. Каждый день, возвращаясь домой, я звала ее по имени, но никто не откликался, не семенил своими рыжими лапками по грязной поверхности асфальта.

Вечером в дверь постучали. На пороге стояла Регина, бабушка-цветочница со второго этажа. Она шепотом попросила войти внутрь.

В коридоре она огляделась, после чего задала вопрос:

– У тебя же кошка так и не вернулась, да?

Меня передернуло, и я молча кивнула.

– Слушай… Только это останется между нами, иначе она и меня начнет опять выживать. Я просто решила, что тебе лучше знать. Я тогда была как раз на кухне, поливала цветы на подоконнике. Слышу — громкий удар на улице. Выглядываю – вижу рыжее тельце, потом сосед, тот, который странный и молчаливый, закидывает его в багажник машины, а она ему бутылку протягивает. Это было где-то неделю назад. Ты извини… Просто я подумала, что тебе лучше знать. Чтобы не ждала.

У меня не было сил разговаривать. Я должна была поблагодарить ее, но мысли были совсем не здесь, и на языке не вертелось ни одного подходящего слова. Я не помню, что именно я ей ответила, после чего она ушла и я закрыла дверь.

Оставшись одна, я расплакалась. На тот момент у меня объективно не было более близкого и понимающего существа, настолько любящего меня. Чудя – это совершенно другое, чем обычные вечно просящие жрать комки шерсти. Она меня будто чувствовала, она всегда была рядом, когда мне было особенно тяжело и никогда в жизни не доставляла мне неудобств. Из меня как будто вынули и выкинули что-то очень важное и необходимое мне, и теперь мне оставалось только как-то жить дальше.

Я накинула куртку и вышла в подъезд с намерением посетить магазин. У подъезда столкнулась со старой, мерзкой бабкой, которая чужими руками лишила меня самого дорогого, что у меня было. Она расплылась в улыбке и как будто мимоходом спросила:

– А что, кошечка-то не вернулась твоя?

У меня не было сил даже на злость. Я молча прошла мимо, а та громко грохнула тяжелой металлической подъездной дверью.

Буквально через пару дней после этого у меня появились деньги, которые, будь они раньше, скорее всего смогли бы сохранить моей Чуде жизнь. Я отдала оплату за последний месяц сестре Н., потому что та была, как всегда, в усмерть пьяна и не могла прийти, чтобы забрать их.

Кинокамеру я забрала с собой. Вещи вывезли за один раз, и пока я перетаскивала их на улицу, стерва злобно смеялась, наблюдая за мной из открытых окон второго этажа. Регина с лицом, лишенным эмоций, молча смотрела сквозь заросли герани на подоконнике. Ключ плавно лег в ладонь сестре Н., и я уехала из проклятой квартиры навсегда.

Когда уже в новом жилище я разбирала свои вещи, я обнаружила в коробке старые советские иголки россыпью. Они явно не были моими, и я заключила, что это таким образом почившая мать моей хозяйки, владелица квартиры, которая в ней же и почила на кровати, где я спала, передает свой привет.

Смерть Чуди я переживаю до сих пор, хотя прошло уже больше четырех лет. Я не видела ее тело, и, хотя я знаю, что это не так, я несколько месяцев после ходила вечером мимо дома, зовя ее по имени. Мне хотелось верить, что ее лишь слегка ударили, а когда увезли выкидывать тельце, она убежала туда, где безопасно.

Где-то через полгода после того, как я уехала, на улице я случайно встретила Регину. Несмотря на то, что мы с ней никогда до этого, кроме пары раз, не общались, она радостно улыбнулась.

– Я хотела тебя поблагодарить, что ты пожила в этой квартире. Старуха сверху просто должна кого-то ненавидеть. До тебя она пыталась выжить меня. А когда сюда переехала ты, она хоть на немного от меня отстала и я смогла отдохнуть.

Мы прогулялись с ней по парку, она рассказывала о себе. Оказывается, она работала проводницей в поездах дальнего следования и пишет мемуары о своих поездках.

А квартира эта до сих пор не сдается. Не знаю, по каким причинам, но в ней за все эти годы не было жильцов. Когда я прохожу мимо окон, там никогда не горит свет, а рваный тюль висит все в тех же складках, как я и оставляла. Цветочный горшок на подоконнике в кухне расположен под тем же наклоном. На стеклах окон оседает пыль.

Вот и закончилась история о том, как сумасшедшая и озлобленная старуха способна привнести больше разрухи, чем странности и «потусторонщина» в странной квартире.

------------------------

По образу, который я видела в зеркале, я попросила знакомого мастера вырезать трубку.

А вот, собственно, и дом, в котором все и происходило. Мои окна - слева от подьезда с решетками, над ними - окна Регины, стеклопакеты... ну вы поняли, чьи.