Продолжение рассказа Красноармеец Андрей
В разведке Андрею нравилось почти всё: и ротный нравился, и товарищи его, и какой-то более свободный чем в пехоте дух, и игра с немцами в жизнь и смерть на нейтральной полосе, и сама нейтральная полоса нравилась и считалась уже прям как какое-то своё родное рабочее место. По ночам Андрей с товарищами разведчиками ползали по этой нейтральной полосе. Чем больше была группа, тем больше у неё было шансов быть обнаруженной, например, при вспышке осветительной ракеты, а чем меньше была группа, тем меньше шансов было выжить на нейтральной полосе при встрече с немецкой разведгруппой. Схватки по ночам на нейтральной полосе были похожи на какие-то бессмысленные фокусы. Только вроде как кто-то в ночи тихонько ползет, а уже рот у него чей-то рукой зажат, а сердце продырявил нож. И тихо все вокруг и слышно только иногда чьи-то в окопах шум, смех, спор и болтовня. Ну а нейтральная всегда тиха, безмолвна полоса хоть умер кто на ней в ночи, хоть жив ещё пока. Дрались с встречающейся иногда немецкой разведкой на нейтральной полосе всегда руками, ножами и главное тихо, чтобы не беспокоить в окопах не немцев, не наших, так как раздумывать никто из них ночью не будет, а будут палить по разведке со всего что есть у кого, кто с просонья, кто со страха или от скуки по всему что заметят на нейтральной полосе и разбираться и задумываться о чём-то ни в наших окопах, ни в немецких никто не будет.
Не было у Андрея поэтому скуки, когда он был с заданием пленить немца и ползал по нейтральной полосе или в ближайших немецких окопах. Из плохого в разведке было то, что в немецком дозоре обычно было два немецких солдата, а в "языки" всегда брался один. Второго нужно было тут же быстро и бесшумно убить, что требовало от человека неоднозначных и сильных душевных качеств. Да, вроде всё понятно: немец-враг. Кто-то убивая, за кого-то мстил, кто-то сам по себе был немного жесток иль садист, кто-то гнал от себя вообще всякие мысли. У всех в голове всё это осмысливалось и складывалось по разному, потому как и люди в разведке все были разные.
Когда ротный после борцовского поединка подозвал к себе для разговора Андрея, он кроме всего прочего об этом прямо спросил: "Сможешь немца в сердце ножом убить? Если да, то пошлю тебя сегодня за языком, в разведку к немцам".
Андрей согласился пройти этой ночью такое бесовское испытание, а для себя, хоть руки у него от сомнений немного тряслись, решил, что всё исполнит и сделает, чтобы попасть в разведку, и что какая в принципе разница, каким способом убивать немцев.
В вылазку ротный отправил Андрея уже с известными ему здоровяком Петром и его другом, одесситом Мойшей. Мойша хоть и был чернявый, да кучерявый, но национальности своей, как и родителей своих, достоверно не знал, но евреем и тем более каким-то "жидом" себя не считал, хотя вероятность того, что он был всё же еврей им тоже в глубине души полностью не исключалась. Кто знает, что в ком из нас в ночной тиши когда-то и какой национальностью было намешано. По документам из Одесского детдома был он Колей, а позывной свой "Мойша" и подколы, что "выпил всю воду из крана" получил за то, что из разведки умудрился притащить плитку шоколада и, судя по дальнейшему развитию событий, делиться ею с товарищами не собирался. Был в этом товарищами уличен, пристыжен и за это свое крысятничество получил прозвище Мойша. На самом деле шоколадку Николай есть сам вовсе и не собирался, в чём и пытался безуспешно убедить своих товарищей, которые в тот момент с гоготом и шутками делили на всех отобранную у него за крысятничество шоколадку. Судя по его оправданиям шоколадку он хотел сохранить на потом, но дальше путался и ничего толком не мог пояснить, а просто краснел и потел на радость зубоскалам из своего воинского подразделения.
Дело было в том, что по его планам этой шоколадкой он хотел угостить милую, кругленькую, сисястую и улыбчивую медсестру Риту из медсамбата, но заявить об этом открыто Николай не мог, потому как стеснялся. Вот и краснел и злился на то, что и планы его рухнули и что от души смеялись товарищи над его путаницей в оправданьях. Так и осталось для всех на всегда неведомо, почему вроде свой в доску, рубаха-парень, а пытался, краснея как не целованная девица, замылить шоколад от товарищей, неся какую-то чушь в своё оправдание.
***
В этой первой разведке Андрея, он с Петром и Мойшей, поползав на нейтральной полосе вблизи немецких окопов, уже почти под утро обнаружили дозор: два задремавших немецких солдата.
Одессит Мойша знаком показал Андрею, что он должен остановиться, а они с Петром двинулись потихоньку ползком к немецкому дозору. Через пару секунд впереди себя Андрей услышал еле различимую для слуха возню и двинувшись ползком вперед очутился в наполненной людьми воронке от разрыва снаряда. Оба разведчика в своих железных объятиях держали, закрыв им рукою рты, двух ошарашенных и удивленных немцев, и взглядом оба указывали на более молодого из них, которого удерживал Мойша. Андрей не раздумывая, вытащив из сапога штык-нож ударил этого молодого немца в грудь, от центра чуть левее, в то место где находилось сердце. Лицо немца из ошарашенного стало удивленно-испуганным, а глаза широко открылись. Через мгновенье немец обмяк и дух из него вышел. По лицу другого немца было видно, что он был ошарашен, но животного страха у него уже не было. Немец понимал, что убивать его не будут, а служба в немецкой армии для него закончилась и он теперь уже пленный. Андрей чувствовал себя как-то очень не в своей тарелке, руки тряслись, а на правой руке была липкая кровь убитого им только что немца. На лицах же его товарищей особых каких-то эмоций заметно не было. Они деловито и по хозяйски выполняли свою обычную работу, как рабочие, например, на стройке. Пётр засунул пленному немцу какую-то тряпку типа чьей-то старой портянки в рот, другой такой же не внушающей уважения тряпкой завязывал кляп так, чтобы немец при желании смог только мычать. Мойша же всё это время держал свой штык-нож около шеи немца готовый в любой момент прикончить и этого немца.
Пётр "перевязав" немца достал из сапога нож и концом ножа дотронулся немцу до груди в области сердца и кивком головы вверх как бы спросил: "Все ли понятно немцу?" Немец в ответ закивал, что ему всё понятно и у русских не будет с ним никаких проблем.
Оглядевшись вокруг первым из воронки в сторону наших окопов двинулся Мойша, Пётр подтолкнул к движению немца и, кивнув Андрею, чтобы тот чуть задержался, сам пополз вслед за немцем. Последним из группы полз к нашим окопам Андрей.
Ротный, встретив группу разведки с пленным немцем, по лицам солдат и следам крови на руках Андрея, не задавая вопросов понял, что Андрей с проверкой справился и Андрею в знак одобрения просто кивнул. Так и сбылась мечта Андрея по переводу в полковую разведку.
***
Ко времени, когда Андрей сидя в окопе планировал свою самоволку к семье, у него уже был солидный развед опыт. Было много вылазок к немцам, много "языков" было у него на счету и были в роте два самых близких друга: огромный, сильный, но тихий Пётр и шустрый и подвижный баламут Мойша. Этой ночью было решено с одобрения двух близких друзей Андрею осуществить свою мечту и повидать семью.
С вечера, осуществив всю необходимую для этого дела подготовку, и, дополнительно прихватив на всякий случай несколько банок тушенки, друзья двинулись ползком в сторону немецких окопов. Найдя подходящее место для схрона: воронку от взрыва снаряда, примерно на середине нейтральной полосы, они ещё раз всё обсудили, попрощались на всякий случай, в нескольких словах искренне признались друг другу в тёплых дружеских чувствах, пожелали друг другу удачи и "не поминания лихом" и Андрей направился в сторону немецких окопов уже дальше один.
Конечно, это была очень рисковая затея, но Андрея несла вперед какая-то неведомая сила. Он превратился в воздух, в слух, стал невесомым и невидимым, и найдя беззвучное и тихое место среди немецких окопов прямо таки просочился через них. Ему очень хотелось удачи сегодня, ему так хотелось к любимым, к родным.
Примерно через час ползанья по земле Андей понял, что основную опасность он миновал и теперь может уже идти, а не ползать. Насколько он разбирался в картах ему надо было двигаться правее, а не прямо от линии фронта. Местность была вокруг не знакомая, да и видимость ночью была не очень, но он надеялся на удачу, которая ему улыбалась и в предрассветных сумерках он уже подходил к родному селу, а чуть позже к родному дому.
Увиденное им, однако его не обрадовало, и, спустив с радужных облаков, сурово бобахнуло на грешную родную землю. Около его родного дома стоял немецкий легковой автомобиль, а на крыльце дремал с автоматом наперевес часовой. Какая-то неожиданная, непутевая и не по плану получалась встреча.
Поразмыслив Андрей решил наведаться к Акулине. Акулина жила по соседству, в небольшом покосившемся доме. Растворившись около своего дома, через время Андрей также тихо возник на пороге дома Акулины и прислушался. Из дома доносилось только еле слышное сонное дыхание женщины, вероятнее всего Акулины. Андрей чуть приоткрыв входную дверь, просунул нож между дверью и косяком и открыл крючок, на который была заперта дверь. Ничто внутри не изменилось и не пошевелилось. Светлело. Оказавшись внутри Андрей уже мог разглядеть спящую и ничего не подозревающую Акулину и ребенка, девочку мирно спящую рядом с ней.
"Акулина. Акулина. Не пугайся, это я Андрей"
Акулина сонно открыла глаза, но тут же взгляд ее изменился и на лице появились испуг и изумление.
"Андрей? Ты? Откуда? Наши в селе?"
"Нет. Тихо. Один я, в разведке, семью пришел навестить," - ввел Акулину в реальность Андрей.
"Увидеть? Ну вот гляди - это дочка твоя!" - поразила Андрея своей прямотой Акулина.
Наполовину скрывая лицо одеялом, не мигающим взглядом на Андрея с подозрением глядела дочка.
Разговор между Акулиной и Андреем разбудил девочку и она уже пару секунд как с испугом и с подозрением смотрела на отца, на лице которого проносилась масса различных эмоций, когда он разговаривал с Акулиной и эти эмоции пугали девочку. Новость, что девочка лежащая на кровати Акулины его дочь до глубины души поразила Андрея и он, переведя взгляд со своей собеседницы на ребенка, смолк. Перед ним был ангел во всех смыслах этого слова. Вернее даже не ангел, а ангелочек. После всей этой войны, льющейся по рукам липкой человеческой крови, пота, вони, гниющих на земле трупов, смертей, после всех этих убийств, которые совершал по ночам Андрей, после всего этого бесовского веселье, всё вдруг разом вокруг остановилось и замерло, а на него с подозрением смотрел ангелочек. Дышать ему стало сразу как-то тяжело, а по щекам предательски покатились слезы. Немая эта сцена длилась несколько минут. Девочка, не издав не звука, и, переведя несколько раз взгляд с Акулины на Андрея, смутившись, спряталась под одеяло уже совсем с головой. Андрей тяжело вздохнув, наконец-то смог перевести дух.
"Боится тебя," - нарушила молчание Акулина.
"Да", - обращаясь в сторону спинки железной кровати, на которой лежала девочка, произнес Андрей.
Немного успокоившись он продолжил разговор: "Мария как, все хорошо, жива?"
"Жива, но не всё так просто, не осуждай её Андрей! Помни, её никто не о чём не спрашивал и вина её только в том, что ради дочки, ради тебя сразу в петле не задохнулась," - ошарашила Акулина ещё не пришедшего в себя от встречи с дочкой Андрея.
"Когда в селе появлялись немцы все девки, да молодые бабы прятались кто куда. На виду оставались деды, да древние старухи, да Парашка-дурочка, которую немец какой если хотел, то прям на улице, при всех или в доме в каком и имел. Немцы лазили по деревне, всегда спрашивали одно и тоже: куры - яйца, а если находили где молодых баб или девок, то тут же и насильничали их. Марии твоей долго везло и под раздачу она долго не попадала. А несколько месяцев назад в село в очередной раз пришли немцы, но не шальные - проходящие, а постоянные. Все девки и молодые бабы попрятались кто куда. Мария твоя в вашем с ней доме в погреб сховалась и надо же так случиться, что ихний главный в этом доме стал жить. Ну сколько она с дитем в подвале могла сидеть? Вышла! Вот так всё и случилось. Этот немчура, конечно, не такой как другие-звери, этот культурный весь из себя такой, другие все перед ним на задних ногах бегают, но тоже ведь живой человек, мужик. Мария тогда сразу в петлю полезть захотела ..."
Трудно было разобраться сейчас в чувствах Андрея. Сидя на чем-то, и, глядя в пустоту, Андрей был этой новостью полностью оглушен. Он как будто умер и дальше Акулину уже плохо слышал. К удивлению у него не было каких-то сильных чувств: ни ревности, ни ненависти, ни злости. Описать его состояние в тот миг можно было одним словом: умер. Услышанное как бы унесло его из жизни, из реальности на тот какой-то свет.
Его сладкая, улыбчивая, желанная красавица Мария стала для него теперь каким-то чужим и непонятным человеком. Акулина ещё говорила что-то, но Андрей её уже почти не понимал и плохо слышал. До него как из тумана понемногу доходило, что сейчас Мария уже привыкла жить с другим мужчиной, "культурным" немцем. В начале этих отношений ей хотелось лезть в петлю, но сейчас она свыклась с происходящим и насколько понял Андрей приходила к Акулине проведать дочку в обычном, а иногда, если немец угощал продуктами, даже в хорошем настроении. Ждали, что Мария придет к Акулине проведать дочку и сегодня.
Андрею не хотелось видеть Марию и поэтому он обратился к Акулине: "Где бы мне вздремнуть? В сарае можно? Не говори Марии, что я тут был, мне переварить всё это надо и обдумать."
Акулина кивнула в знак согласия и, прихватив что-то из своего домашнего трепья, повела сбитого с толку и потерянного Андрея в сарай, думая про себя, что встреча эта супругам, как ни крути, сейчас действительно обоим была не нужна.
Усталость и потрясения лишили Андрея сил, поэтому найдя удобное место в сарае, и устроившись в нем поудобней он провалился в забытьё. Снилась Андрею Мария, которая то соблазняла его своей девичьей и манящей красотой, то вдруг превращалась в пугающую его кошмарную ведьму.
Очнулся Андрей от того, что кто-то вошел в сарай и звал его. Это была Акулина.
"Ты не голодный здесь Андрей? Поесть принести?" - поинтересовалась Акулина.
Андрею есть хотелось, но он, зная о недостатке у всех в это военное время еды, сперва поинтересовался: "А как у вас тут с едой?"
"Картошка, зерно для каши, помидоры, лук, огурцы, абрикосы, яблоки, другие фрукты - это всё есть. Муки если намелим, то хлебушек печём. Грех жаловаться, с голоду не пухнем. Но мясо, молоко, яйца - про это уже забыли все. Всё, что наши когда-то не взяли, то всё немцы потом подчистили и унесли. Немец тот что у вас в доме сейчас иногда угощает. То сахар даст, то шоколад, то тушёнки," - ввела Акулина Андрея в курс их здешней жизни.
"Понял. Тогда неси что есть и возьми вам вот это," - Андрей протянул Акулине две банки тушёнки.
Акулина ушла, унеся с собой консервы и через время принесла несколько сваренных и ещё горячих картошек "в мундире", почищенную луковицу, несколько помидор, укропа с петрушкой и соли.
"Приходила?" - поинтересовался Андрей у Акулины.
"Да. Уже ушла, сегодня больше не придёт. Ты как поешь - приходи, побудешь с дитём," - сказала Акулина и вышла, а Андрей остался один. Съев всё чем угостила его Акулина, Андрей, приоткрыл дверь сарая и оглядевшись, проскользнул из сарая в дом.
Дочка, увидев Андрея, насторожилась и взглядом спросила у Акулины: "Всё ли в порядке?" Не увидев страха на лице Акулины, девочка успокоилась и уже с интересом рассматривала Андрея.
"Это вот дед Мороз пришёл," - поспешила объяснить всё ребёнку Акулина: "Зимой он с подарками ходит, а летом ходит, чтобы узнать кому на Новый год из подарков что нужно".
Андрей улыбнулся шутке Акулины, которая представила Андрея дедом Морозом на всякий случай, чтобы девочка ненароком не выдала кому-нибудь и даже Марии то, что видела отца.
Андрей любовался дочкой. Она была красива, подвижна и похожа на него не только внешне, но и по сути своей и своеобразным открытым характером. Девочка играла с чем-то на полу и иногда поглядывала на Андрея. Все мужчины, которые были у них в селе, ну кроме одного старого деда вызывали страх у Акулины и этот страх всегда невольно передавался ребёнку. Это был первый незнакомый дядька, которого не боялась Акулина и чувство безмятежности передавалось и девочке. Через время она всё ближе и ближе с интересом подходила к Андрею, а осмелев дотронулась до его ноги, проверяя наверное его на действительность или на прочность. Что это за непохожий на всех известных ей людей, какой-то совсем не старый дед по имени Мороз? "Дед Мороз" оказался обычным на ощупь. Не горячим, ни холодным и не исчез и не рассыпался на глазах и был почти такой же на ощупь как мама и Акулина и ещё этот дед Мороз её любил. Девочка чувствовала это и по тому как он смотрел на неё и по тому как ей улыбался. Ей нравилось такое к ней отношение Мороза и она, чувствуя его негласное одобрение, стала более уверенно себя вести и даже немного выбражать, чтобы привлечь к себе ещё больше внимания этого доброго незнакомого дядьки Мороза. Она ходила по дому, артистично разговаривала со своими вещами, которые были для неё как друзья или куклы, уверенно объясняла им что-то, уговаривала их вести себя хорошо, переносила их с места на место, широко размахивала руками, когда это требовалось для воспитания игрушек и всё время поглядывала на Андрея. Андрей был в эти минуты по настоящему счастлив. Ему хотелось вот так вечно наблюдать как двигается и сама с собой разговаривает и занимается своими детскими делами и заботами его дочь. Настоящий, живой, родной, плоть от плоти его человечек, навсегда его "и только смерть может разлучить нас".
Одновременно с этим, в разговоре между Андреем и Акулиной они поделились друг с другом новостями. Акулина рассказывала Андрею, как жили они в селе без мужчин, как мимо проходящие немцы грабили их, как насильничали баб или девок. Андрей поделился своими новостями про то как служил, как в разведку попал, рассказал Акулине, что было ему известно об их однополчанах-земляках, кто жив ещё, а кто уж нет, и о том, что как стемнеет уйдёт в свою часть. Договорились, что Марии Акулина про него вообще ничего не скажет. Андрей если жив будет, то сам решит, что Марии скажет. А дед Мороз в гостях был или колобок какой, Мария без Акулины всё-равно не поймет.
Как стемнело Андрей попрощался с Акулиной и дочкой, поблагодарил Акулину за то, что она смотрит за дочкой, попросил и дальше также заботиться и ушёл.
Возвращаясь к своим, Андрей, сбитый с толку новыми мыслями о семье, потерял пресущую ему осторожность и сам попался в плен к немцам. Они разглядели в нем опытного "пластуна" и, опасаясь как бы он от них "не ушел", и, поспрашивав у него для порядка что нужно, но толком ничего не добившись, поставили его на колени, чтобы им было удобнее стрельнуть ему в затылок.
Тело Андрея, уже без всяких душевных сомнений и путанных мыслей, оттащили вглубь немецких окопов и бросили на тела немецких солдат, в очередную братско-солдатскую могилу.
Душу Андрея на том свете первыми встретили новые друзья: улыбчивый немец - студент и рассудительный немец. И если пообвыкся там уже молодой и улыбчивый немец и встретил Андрея со своей добродушной улыбкой, то рассудительный немец был всё ещё немного с грустинкой, и потому пристал к Андрею с безответным вопросом: "Скажи Андрейка зачем ты всё же убил-то меня? Ведь я же тогда тебе показал всё рукою, что трое деток с войны ждёт меня, ждёт мама меня, отец и жена!"
