Про саспенс (не совсем об искусстве кино)⁠⁠

В своей замечательной книге про кино великий режиссер Александр Митта рассказывает про важность «саспенса». Саспенс-это момент, в котором вовлечение аудитории в фильм проявляется наиболее полно. Такое английское слово, наиболее точный перевод звучит как «напряженное ожидание».
Когда я прочитал про саспенс, то сразу поверил, что все именно так. Дело в том, что однажды, много лет назад мне довелось быть вовлеченным в фильм по самую макушку. Это был прям всем саспенсам саспенс, можно даже сказать мать всех саспенсов. Одним позднеосенним вечером показывали по телевизору «Собаку Баскервилей», а год был, между прочим, 1986, по телевизору шли в основном «Прожектор перестройки», «Сельский час» да программа «Здоровье» с «Клубом путешественников». Особняком стояли «Кинопанорама», «Вокруг смеха» и будоражащая стыдливые умы советских граждан ритмическая гимнастика по выходным.
Поэтому «Собака Баскервилей» было телевизионное событие. Сидим значит смотрим, я, мама и собака. Свет в комнате выключен, чтобы было лучше видно, так как телевизор «Рубин» отчаянно бликовал экраном отражая любые источники света. А на экране дело близится к развязке, Холмс-Ливанов и Ватсон-Соломин уже убедили Никиту Михалкова-сэра Генри, что прогулка по ночному болоту необходима каждому баронету. Никита Михалков в те годы на экране был всего лишь баронетом, до царя еще расти и расти, поэтому по тропинке между валунами Гримпенской трясины семенил он без необходимого монарху достоинства. Мы замерли в ожидании. Вот-вот должна была появиться собака. Мы с мамой разумеется переживали за сэра Генри-Михалкова, гадая добежит или нет. За кого болела собака было непонятно, но как мне думается сейчас, не за него. Вот уже послышался вой, точнее жуткий утробны рык, на экране замелькали два ярких пятна, сэр Генри обернулся, вскрикнул, споткнулся, но продолжал бежать, мы застыли не в силах пошевелиться, страшная светящаяся маска приближалась, огромное чудовище выметнулось из темноты. В следующий миг за нашими спинами раздался жуткий грохот и невнятные проклятия, можно было подумать, что сэр Генри упал у нас в прихожей, мы окаменели не в силах пошевелиться, однако собака мгновенно оценила ситуацию, сделала правильные выводы и метнулась под тумбочку под телевизором. От этого стало еще страшнее, но в следующую секунду в комнате вспыхнул свет и мы обернулись.
На пороге стоял папа, выглядел он странно, с его головы стекала густая прозрачная жидкость, на очках висели макароны, а в руке он почему-то держал кастрюлю. Мы с мамой сидели и не знали, что сказать, поэтому заговорил он. Оказалось, что будучи погруженные в неприятности сэра Генри Баскервиля мы не услышали как папа пришел с работы, он разделся и не зажигая свет в прихожей полез в холодильник, который стоял там же. Между прочим, для малогабаритной квартиры тех времен холодильник в прихожей вполне себе нормальное дело. Так вот, достал он значит из холодильника кастрюлю с куриной лапшой и решил пойти на кухню и разогреть ее на плите, но не тут-то было. Наша собака, видимо под впечатлением от фильма, сделала лужу в прихожей. Вот на этой луже папа и подскользнулся в темноте. Сначала упал он, затем сверху на него упала кастрюля со всем содержимым.
Все это он поведал нам на одном дыхании, перемежая рассказ невнятными угрозами в адрес нашей собаки вообще и всех псовых в частности. На экране как раз инспектор Лейстрейд гордо заявлял ошалевшему сэру Генри, что с собакой покончено.
Папа взглянул на экран, смахнул макароны с очков и удовлетворенно сказал: «Так ей и надо, суке!»