Правило выживания. Убежище⁠⁠

Сон не шёл. Я ворочался, пытаясь найти удобное положение на холодном, жестком матрасе, но тело отказывалось расслабляться. Старик сидел у проёма, неподвижный, как камень, и вслушивался в каждый шорох, доносящийся сверху. За долгое время он научился безошибочно различать звуки ночи — шелест ветра в обломках, скрип металла и те звуки, что издавали эти чудовища.

А они были разными. Одни подкрадывались беззвучно, как сама смерть. Другие оглушали рёвом, от которого стыла кровь. Но никогда ещё они не подбирались так близко к нашему убежищу.

Сейчас они шастали прямо над нами. Я слышал, как их когтистые лапы скребут и стучат по железной крышке люка. Их вой и визг сливались в оглушительную какофонию, а иногда проступали другие, куда более жуткие звуки — влажное хлюпанье, причмокивания, звук рвущейся плоти. От них становилось тошно.

— Как думаешь, они смогут проникнуть к нам? — прошептал я, и мой голос прозвучал неестественно громко в этой давящей тишине.

Старик не повернулся.

— Они умные. Но не настолько чтобы открыть люк. К утру уйдут.

---

Мне снилась Женя. Она стояла на кухне и что-то готовила. Утро было пасмурным, и из-за этого вся квартира утопала в синеватых сумерках. Я вышел из своей комнаты, протирая глаза.

Чем занимаешься , комендант? — рявкнул я, подкравшись к не сзади.

Сестра вздрогнула и ударила меня грязным половником по плечу.

— Не пугай так!

глянь лучше, что на улице творится... — Она кивнула на окно, и в её глазах мелькнуло беспокойство, которого я раньше никогда не замечал.

Я медленно подошёл к окну. И, только подойдя вплотную, я разглядел, что асфальта не видно. Его скрывал густой, молочно-белый туман. Он колыхался, перемещался, живой и тяжёлый, подпирая стены дома.

— А где мама? — спросил я, не отрывая взгляда от гипнотизирующего движения тумана.

— Ты чего, Миш? Она внизу, конечно. Кормит их. Как всегда.

Её слова повисли в воздухе, и лишь спустя мгновение до меня дошёл их чудовищный смысл. Я обернулся, чтобы переспросить, но в ту же секунду что-то тёмное и стремительное метнулось в молочной пелене прямо под нашими окнами.

Что это?

Едва я произнёс эти слова, тварь вынырнула из тумана, скользнула по стене, ворвалась в квартиру, высадив оконную раму, схватила Женю и исчезла обратно в молочной пелене.

Я проснулся в холодном поту. Старик, спал прислонившись головой к стене, у проёма. Видно, усталость сморила и его. Я отдышался, поднялся и принес банку с кофе. Потом зажёг крошечную газовую плитку, чтобы сварить напиток, пока он спит. На ржавом боку плитки была нацарапана надпись: «Пётр Иванович». Не знаю, зачем, но старик подписывал всё, что считал своим. Старая, неистребимая привычка исчезнувшего мира.

Я сварил кофе, и в сыром подвале поплыл горьковатый, но до безумия приятный аромат.

Аккуратно толкнув старика в плечо, я протянул ему стакан.

— Дед. Кофе.

Он вздрогнул, напрягся приготовившись к бою, но потом сознание вернулось. И он кивнул, приняв напиток.

Его старые пальцы, покрытые шрамами, плотно обхватили стакан.

— Спасибо, —  голос был хриплым, но в нем пробивалась благодарность. Он отпил глоток, поморщился. — Кислит. Но сойдет.

Пили молча, слушая, как затихают последние звуки на поверхности. Вой прекратился, остался лишь ветер.

— Опять тот сон? — вдруг спросил старик, не глядя на меня.

Я кивнул, хотя он вряд ли бы увидел это в полумраке. Казалось, он всегда знает что мне сниться.

— Да. Та же квартира. Та... та тварь. И Женя.

Старик тяжело вздохнул, поставил стакан на ящик.

— Прошлое — якорь. Чем крепче за него держишься, тем быстрее идешь ко дну. Пора отпустить.

— Легко сказать, — я сжал свой стакан так, что пальцы побелели. — А как? Как забыть, что мы... что мы просто ушли? Как забыть её лицо? Мы даже не искали.

Он повернулся ко мне. В тусклом свете его глаза были похожи на провалы в иной, ещё более тёмный мир.

— Забывать не нужно. Нужно понять. Это закон выживания, внук. Мы просто научились подстраиваться. Мир всегда был таким жестоким. Просто раньше мы не хотели этого признавать .

Он допил кофе и поднялся, его кости с хрустом протестовали.

— Собирайся. Через час двинемся. Говорят, на старом мясокомбинате люди устроили поселение. С генераторами и стеной.

— Снова «говорят»? — я горько усмехнулся. — В прошлый раз «говорили» про бункер с припасами. А нашли только крыс и сумасшедшего, который молился на скелет.

Старик пожал плечами, проверяя затвор своего ружья.

— А ты есть хочешь? Или будешь и дальше жевать черствый хлеб с пресной рыбой? Выбор — вот что отличает нас от них. Они подчиняются инстинкту. А мы выбираем. Даже когда выбирать особо не из чего.

Он прав. Всегда прав. Я отправил в рот последний глоток горькой, кислящей жижи, собрал свои жалкие пожитки. Банка с червями, арбалет, несколько патронов, тряпьё... И тень сестры, навсегда поселившаяся за спиной.

Старик уже стоял у лестницы, его силуэт вырисовывался на фоне слабого утреннего света, пробивавшегося через щели люка.

— И, внук... — он обернулся. — Если там, на комбинате, увидишь что-то... что напомнит о прошлом. Не смотри. Просто иди.

Он толкнул люк. Свет ударил по глазам, резкий и беспощадный. Мы вышли на поверхность — в мир, где не осталось места ни для блинчиков, ни для сестёр, ни для сожалений. Только дорога, пыль и вечный выбор, который с каждым днем даётся всё тяжелее.