Похмельный пылесос.⁠⁠

Итак, летнее время на окраине подмосковного Одинцово. Я тогда ещё хорошенько так употреблял, без приставки «зло–», ибо побеждало, как всегда, добро.

Просыпаюсь утром с великого бодуна. Башка трещит, я не помню лиц, с кем вчера бухал, помню только последние девять цифр их телефонов. Звонок в дверь! Ура! Принесли же!

Подбегаю к двери и, не смотря в глазок (я бы в него и не попал), открываю её широким негостеприимным жестом. На пороге стоит девушка и ошалело на меня смотрит. Первая мысль: за её спиной стоят родители, и меня сейчас в присутствии свидетелей женят тут же, у почтового ящика под брызги шампанского. Игристое не помешало бы. Но девушка смотрит мне в глаза и улыбается. Я чувствую сквозняк по ногам, опускаю голову. Ломаный насос: я в футболке. Но без трусов.

— Мы проводим презентацию пылесосов «Кирби». Нам надо девушку–практикантку научить работе с клиентами. Вы не могли бы помочь?

— Извините, я в такой нищете, что у меня даже трусов нет.

— Я уже видела. Давайте я вас папкой прикрою, чтобы вам удобнее было со мной разговаривать.

Она выдвинула папку с прищепкой перед собой, чтобы не видеть моё членство.

— У меня башка трещит, я еле живой, я обучаемую девушку не выдержу.

— Она просто посидит, а наш сотрудник на примере вашей квартиры ей всё покажет.

— Так вас трое?!

— Ну пожалуйста!

— Ладно, подождите тут.

Было так хреново, что сделать мой день ещё хуже никто бы не смог. Прикрыл дверь, пошёл искать трусы, нашёл на ручке холодильника.

— Входите!

Вошли трое с коробкой. Парень вынул из неё агрегат с металлической бляхой Kirby — чистый стимпанк! Девушка–стажёрка присела на стул. Парень–инструктор начал произносить какой–то текст — примерно так дикторы центрального ТВ обращаются к нации во времена смут, погромов и карнавалов.

Я не понял ни слова. Сижу, внимаю, руки дрожат:

— А можно быстро рассказать, что этот «Кирби» клёво сосёт, и все свободны? — прервал я члена секты свидетелей пылесоса.

— Ну нам же девушку надо научить!

— А она не может текст выучить по бумажке?

— Мы обучаем новых сотрудников методом по­каза–рассказа, — объяснила правоверная кирбитянка, та, которая сношалась со мной через папку несколько минут назад.

Сижу дальше слушаю бред, покачивает, почти засыпаю. Вдруг кирбимен поворачивается ко мне:

— А как вы думаете, что ещё умеет наш пылесос?

— Бля, ребята, я про него вообще не думаю. Я его вообще первый раз вижу!

Коммивояжёр, не обращая на мой лепет никакого внимания, так же торжественно с оптимистическим предкоитальным вскриком продолжает:

— Он может пробивать канализацию и засоры! У вас есть засоры?

— Не знаю, я позавчера последний раз был на кухне в твёрдом уме и светлой памяти.

Парень хватает девочку и меня за руки, и мы все безумной каруселью летим на кухню.

В раковине стопка немытых тарелок пытается изобразить Сиднейский театр оперы, на плите расплавленный торт, на мусорное ведро вместо пакета натянут презерватив.

Лидер рекламной бригады вынимает из раковины тарелки, присовывает трубу от пылесоса в сливное отверстие и нажимает на кнопку.

Пылесос ответил гулом взлетающего Су‑72. В ванной заклокотало, застучали зубные щётки, отрыгнул унитаз. В моей голове упало и разбилось трюмо.

Потом мы пропылесосили диван, два коврика, шкаф, телевизор.

— А теперь я вам покажу, на чём вы спите!

Я уже даже не в ужасе. Вот, думаю, сейчас начнётся.

Там райончик такой загадочный был. Окраина Одинцово, за бутылку водки сбывались все мечты. Частенько на этом самом диване.

Звезда пылесосного шоу откидывает полог (слово нравится, для красоты ввернул) и обнажает матрас. В самое интимное полезли, черти! Слава яйцам, там ничего и никого шокирующего не оказалось, матрас как матрас.

Парень воткнул трубу от «Кирби» в край пружинного коржа — квартира наполнилась реактивным гулом, моё ложе просело.

Диван был такой старый, что в аэродинамическую трубу засасывало не только пыль, но и узоры. Прямо лоскутами. Только велюр гудел.

Потом кирбянин достал из пылесоса круглые салфетки, как фильтры от кофеварки 90–х годов:

— У вас есть зажигалка?

Киваю ему на журнальный столик для ног.

Он хватает зажигалку и поджигает высыпанное из салфетки. Послышался запах то ли резины, то ли горького миндаля. Кирби–гуру сунул под нос ученице горст­ку спёкшегося говна и опять обернулся ко мне:

— Вы видите? Это о чём говорит?

— Ы–ы–ы, это ещё и говорить сейчас будет?

— Это говорит о том, что в диване живут клещи!

— Ложь! В диване живут пружины.

Мои слова как слону в жопу — полный игнор меня, меня там нет. Что в трусах, что без трусов я им не нужен. У них уроки не сделаны.

Хотя двоечница эта на стуле клёвая. Она особо не смотрит на демонстратора, уткнулась в тюль и кивает. Да и он, пребывая в предпродажном экстазе, по–моему, её взаимно не замечает.

Под его мантры я встаю и иду на кухню курить с той девушкой, что использовала против меня прищепку. Парень периодически высовывает голову в коридор (типа я глухой, что ли, или тупой?) и орёт:

— Это не какая–нибудь китайская подделка! Это настоящий американский пылесос, который…

Я там не помню, что он может ещё, вроде как им ещё котят топить можно.

Возвращаюсь в комнату. Повсюду леопардовыми пятнами разбросаны круглые салфетки из–под кофеварки–пылесоса. И все грязные. Но разложены красиво, нет ни одной помятой, и они везде: на столике, на диване, на телевизоре, на полу. Одна к одной. Так коллекционеры, наверное, раскладывают свою филателию из кляссеров, чтобы похвастаться перед собой и снова убрать в секретер.

Парень спросил у кисейной ученицы, всё ли она поняла. Та привычно кивнула в промышленное ришелье. И тут происходит невероятный коллапс.

Кирбист подходит ко мне со стопкой анкет, садится рядом. Так близко с мужчиной я находился в последний раз в военно–морском училище, стоя в шеренге и видя грудь четвёртого человека.

В голове проносится мысль, что сейчас я буду подписывать какие–то важные бумаги. Например, о капитуляции Северной Кореи. Да, я забыл указать, что парень был восточной наружности. Даже окрас восточный. Но не тот Восток, который обезжёнивал Сухов, а ещё дальше. Там, где кончается Родина и начинается куырдак.

Он мне сразу подозрительным показался, как и вся эта петрушка с благотворительной акцией.

Адепт механизации клоповников, всё ещё удерживая толстыми короткими пальцами стопку бумаг формата А4, спрашивает меня… Не, он не спрашивает даже — он декламирует. Так в начальных классах ученики, помогая себе подбородком, читают стихи про «хвать за вражеский венец»:

— Вам понравился наш пылесос?

— Да, — судорожно икаю ещё на слоге «–сос».

Мне безумно понравился пылесос, для меня это уже член семьи, такое впечатление, что этот пылесос тут был с самого начала, ещё до их прихода.

Но, если быть честным, пылесос — бомба. Комнатный «Харлей», кругом металл, насадки меняются и вставляются одним кликом. Но, что самое полезное, он тяжёлый! Мой пылесос, купленный в палатке «Всё для дома по 50 рублей», испуганно выглядывал из–под дивана, осознавая всю свою уёбищность. Когда мне доводилось наводить порядок с его помощью, он выёбывался как мог: болтался на проводе, перекручивая его, стучал по полу и частям мебели, запутывал проводом ножки стола — в общем, вёл себя как безобразная белка. Сучий пылесос, честно. Не то что этот, тяжёлый и похмельный.

В круговороте замысловатых отношений «человек — техника — человек» уже с трудом понимаешь, кто на кого оказывает большее влияние и кто кем управляет. Вселяя в нас священный трепет перед её капризами и выкрутасами, техника требует ответственности, внимания, преданности, а иногда и любви.

Электродрели, ростеры, шуруповёрты, СВЧ–печи, телевизоры, утюги, стиральные машины, кондиционеры и холодильники всего лишь призваны окутать наши лифтоносные жилища имени четвёртого сна Веры Павловны уютом и комфортом, погрузить нас в беспечно–сонное состояние защищённости от бытовых проблем, начиная от «когда же всё это закончится?» и заканчивая «неожиданно пришли гости!».

Они сталагмитами осваивают квадратные метры паркетов и ламинатов наших комнат, обживают сантиметры поверхностей столов и тумбочек, сверкая кристаллами колб, взбираются на полки, золотоносными жилами своих проводов обвивают стены, сталактитами свисают с потолка. Наши бетонные пещеры обрастают тем, что мы называем плодами цивилизации. Но они всего лишь наши избалованные мажордомы, вызывающие индифферентное позёвывание: не хочешь работать — забирай документы и убирайся из моего дома к ближайшему мусорному контейнеру. От них ни холодно ни жарко. Хотя у многих из них на ладонях печатных плат судьбой выгравировано призвание вносить в дом тепло или холод, свет или тьму. Они — безымянные работники службы нашего быта, обладающие максимум серийным номером или названием бренда. Да и кому придёт в голову давать имена инвентарным миксерам или соковыжималкам?

А у этого пылесоса было имя!

И тут парень обратился ко мне, чеканя в воздухе каждое своё заученное слово:

— Вот вы бы купили себе такой пылесос? — И, не дожидаясь ответа, придвинул ко мне лицо–луну: — В рассрочку!

— Да не нужен он мне! — Мой пластиковый выкидыш заулыбался под диваном. — Ну, что мне пылесосить? Диван не мой, ковры не мои, горизонт завален. У меня нет семьи, нет жены, даже детей нет и кошки. Генеральная уборка происходит так: закрыл глаза — чисто, открыл — сам виноват. Не нужен он мне.

— Но рассрочка даётся на год!

— Я не смогу не пить и не курить целый год, чтобы выплатить всю его полезность, вот честно!

Мне уже так херово стало, скорее бы ушли — я бы упал на освобождённый от клещей диван, закрыл глаза кругами салфеток и валялся под одеялом без трусов.

— Но вы же сами видели, что пылесос может заменить… — Последовал перечень приборов.

Я уже падал от усталости в этом шапито.

— Вы же видите, в какой нищете я живу? Пятиэтажка, кодовый замок на подъезде вырван ещё при закладке дома, в подъезде нассано, в квартире из антиквариата только я, и мне сейчас посуду мыть. Я точно не ваша целевая аудитория.

Чтобы они поскорее убрались, я отдал бы им всё! Я их уже ненавидел, а ведь так хорошо всё начиналось! Пришли бы с пивом — мы бы сели кто на чём, чувак на пылесос, открыли бы по баночке, выпили, я бы пару баянов вспомнил, девочка тюль бы даже не заметила, хихикала бы, поскуливая.

Так они взяли и всё изговняли с этим пылесосом.

Нет, польза, конечно, была громадная: я увидел, какого цвета у меня обои. Вот бы они ещё посудомойку притащили! Меня бы до старости соседи ненавидели за нескромность в быту.

И тут настал тот торжественный момент, к которому меня вела эта группа по спасению человечества от пыли и засоров. Парень открыл папку, достал оттуда листок с кучей разлинованных строк и спросил:

— Можно я запишу ваши данные?

Я в этой жизни никого не убил, никого не предал, на совести даже пара старушек, переведённых через дорогу, имеется. Мне в магазине в долг дают. А по понедельникам я вообще тени не отбрасываю.

— Пиши, — говорю.

— Нет, вы должны своей рукой написать.

Я протягиваю ему свои руки, исполняющие пляску святого Витта:

— Мне сейчас только шифровки в Центр отстукивать — не руки, а подарок пианистке.

— Ну хорошо, я заполню сам, а вы расписаться сможете?

Блин, какая–то вербовка, не меньше.

— Давайте я распишусь, а вы там у себя в конторе заполните всё, что вам надо.

У парня в глазах шок: такого ему ещё не предлагали. Повисла пауза, и я начал сливать свои биографические данные.

Девочка–тюль только встрепенулась ресницами, услышав, что я окончил военное училище. Военные — это ж такие душки, не то что эти штатские оболтусы.

С анкетой разобрались, настало время рекламной паузы. Коммивояжёр снова завёл свою шарманку про это чудо. Приводил шёпотом громкие фамилии, рассказывал о войне северян с южанами, даже выдал военную тайну о том, что раньше заводы «Кирби» выпускали самолёты, но у них там что–то не взлетело, и они быстро перешли на пылесосы. Как всегда, оказалось, что пылесос вообще не для отсасывания предназначен был, там кто–то из лаборантов случайно на что–то наступил, его еле вытащили из шланга, а потом девайс пустили в производство. Я наполнялся бессмысленной и бесполезной информацией, как воздушный шарик.

Самое интересное, что девицам было вроде как всё равно, куплю я этот пылесос или нет. Они даже не реагировали на унылые репризы луноликого мастера разговорного жанра.

И вдруг девочка у занавески заговорила:

— Спасибо, что уделили нам внимание! Мы надеемся, что вы примете правильное решение и позвоните нам на фирму.

Протягивает мне рекламный буклет.

Даже не притрагиваясь к нему, я понял, что это жутчайшая макулатура, к тому же замызганная и неоднократно залитая непогодой.

Меня тут и пробило!

— Скажите мне честно: кто вы такие? Я же вижу, что вы этим не зарабатываете, — вы это тупо не умеете делать. Скажите мне честно: какая цель вашего посещения убогого квартала, где на клумбах алкашей больше, чем цветов? Где даже бабушки у подъездов не сидят, потому что им поговорить не о чем. Где в почтовые ящики раскладывают только листовки «на почте работает ксерокс». У вас тут не только не купят, а ещё отберут и на ваших глазах пропьют этот пятизвёздочный чудо–пылесос!

Я продолжаю их пытать. Они уже в глаза не смотрят.

— То, что вы не воры, — это и так понятно, здесь красть нечего. То, что вы не продаёте эти пылесосы, — ясен день. То, что ваша дешёвая рекламная продукция сделана в переходе метро в час пик, — стопудово. Но меня убивает одно. Вы вроде как чисто одеты, у вас на руках пылесос стоимостью 106 тысяч рублей! Что вы здесь забыли?

Заглядевшаяся на занавеску девушка–стажёрка облегчённо прошептала: «Приехали!» Все бросились к окну.

Я тоже.

Там стояла «газель».

Из кабины автомобиля выпал огромный и круглый, как спасательный океанский круг, мужик в комбинезоне ярко–оранжевого цвета. Знаете такие комбинезоны, все одного базового размера, которые выдают разнокалиберным работникам? Ну, такие, когда задняя часть комбинезона вся уже в жопе, а передняя тупо делит человека вертикально пополам: одно яйцо здесь, а хуй его знает, что в другой штанине. И светоотражающая надпись спонсора через грудь, заканчивающаяся за кругами просоленных трудовых подмышек. Только гласные и успеваешь прочесть.

Этот космонавт вылез, закурил, облокотился на авто­мобиль и стал сканировать окна.

Я инстинктивно отшатнулся: видел в каком–то кино, что, обнаружив слежку, надо отшатываться, но так, чтобы герань не затрепетала.

Неприятно, когда кто–то знает, что ты там за шторами притаился, а ты его вообще впервые видишь.

Тунгус с феями дружно засуетились к двери: «до свидания», «извините», «спасибо за помощь». Какой–то сюр о трёх головах. Та ёж жежь ты ёж!

Даже не стал смотреть, как они уезжают.

А в комнате остались салфетки–снежинки по всем поверхностям. Новый год, блин, в нашем цирке по июльским ценам.

Пылесос высосал из меня последние силы. Захотелось кальяна и танцующих теней на стенах.

В глазах зарябило, нега одиночества подкатила к солнечному сплетению, веки устричными створками стали сжиматься всё сильнее с каждым морганием, и я, нелепо взмахнув руками, в последнем прижизненном чихе опрокинулся на диван. Огромным грибом пошатнулась люстра, рассыпав усыпальные споры, — до неё так и не добрались щупальца сетевого маркетинга. Я провалился в простынное царство тихоходки.

А через месяц уехал из Одинцово и поселился на Соколе.

Вы не поверите, но однажды мне в квартиру позвонили. Как всегда, без лишних вопросов я распахнул дверь хлебосольным жестом. На пороге опять девушка:

— Здравствуйте! А хозяюшка дома? Наша фирма проводит рекламную акцию пылесосов «Кирби»!

Я посмотрел на неё, и у меня вырвалось:

— За–е–бись!

Девушка, отступая спиной к лифту, еле слышно проговорила:

— Извините.

Заскрежетали шестерни, потянулись цепи, кабина затрепетала и унесла девушку в провал шахты.

По моим босым ногам пронёсся подвальный бриз. Я поёжился и решил написать про всё это.

Потому что был в трусах.  Автор - Сергей Логвинов.