Почему китайцы не пускают казахов на историческую родину
Гульнара Бажкенова после поездки в Жаркент на суд Сайрагуль Сауытбай задаётся вопросом, что происходит в Китае с казахами.
В центре районного 45-тысячного города Жаркент стоит старая деревянная мечеть. Уникальный и редкий для Казахстана архитектурный памятник в конце XIX века построил без единого гвоздя китайский мастер по китайской инженерной технологии. Поэтому символ Жаркента имеет форму китайской пагоды. Неожиданно для мусульманского храма, но очень точно для города. Здесь в 30 километрах от китайской границы все указывает на сколь согревающую, столь и опасную близость «огнедышащего дракона».
Семиречье можно назвать процветающим регионом, китайское соседство питает, как никакое другое. Областной центр Петропавловск на другом конце страны тоже стоит на границе с мировой державой, но является самым бедным и депрессивным городом Казахстана. В центре Жаркента рядом с базаром даже ранним понедельничным утром жизнь кипит – первый признак высокой деловой активности. Когда под боком такой деловой сосед, как Китай, видимо, не заленишься. Местные говорят, что даже в трудные 90-е выжили благодаря китайской границе и товарам, проходившим через них транзитом на казахстанские рынки. Но эти же самые люди уверены, что Китай насылает на них тучи с дождями в неурочное для урожая время и с помощью каких-то неведомых технологий ветром отгоняет зараженную вредную пыль со своих опасных месторождений. Журналисты из числа местных жителей уверяли меня, что видели собственными глазами черные тучи, которые после оглушительных залпов начинали вдруг плыть назад в Казахстан.
В последние два года к прежним привычным страшилкам добавились новые – про концлагеря для казахов в Синьцзяне. Невероятно не меньше, чем расстрел туч из пушек, до тех пор, пока читаешь на расстоянии в Алматы или Астане. Когда приезжаешь на место и слушаешь очевидцев, чувствуешь себя обескураженно. «Миллионы не могут врать».
К юридическому консультанту по гражданским делам Паруху Сакиеву в селе Алмалы обратились 29 казахских семей, в разные годы вернувшиеся из Китая, с просьбой помочь с видом на жительство. Они живут в Казахстане нелегально, без документов и больше смерти боятся быть пойманными и депортированными в Китай. Люди запуганы.
Настроения копились, слухи множились, и дело Сайрагуль Сауытбай рано или поздно должно было появиться.
Репортаж о суде над гражданкой КНР, этнической казашкой Сайрагуль Сауытбай, которая в мае этого года незаконно пересекла казахско-китайскую границу, следовало бы начать с журналистского штампа о том, что к нему «приковано внимание всей страны». Однако это не так, на оглашение приговора 23 июля не приехало ни одно республиканское, так называемое, мейнстрим СМИ. Только иностранные «Радио Свобода», интернет-телевидение «Настоящее время», газета «Вашингтон пост», агентство «Франс пресс» и дюжина малоизвестных казахскоязычных сайтов прислали своих репортёров. Остальные громкий процесс просто не замечают. Хотя в этом деле, казалось бы, сошлись все излюбленные масс-культ сюжеты – тут и великий загадочный Китай, и лагеря перевоспитания для казахов, и самоотверженная мать, рискующая жизнью ради воссоединения с семьёй.
В 2000 году в США было похожее «дело Гонсалеса»: Куба и оставшийся на родине отец требовали вернуть мальчика, чья мать утонула, переплывая Флоридский пролив. Ребенок остался жив и про его дальнейшую судьбу в течение года говорила вся Америка. Говорила на первых полосах СМИ, говорила на улице акциями протеста, говорила на Капитолии и в Белом доме. Дело Сайрагуль в Казахстане по-настоящему волнует только казахскоязычное сообщество, и власть – ровно в той мере, в какой ей приходится его решать. Понятно, что судьбу Сайрагуль, как и все остальное в нашей стране, решает один человек и, судя по тому, что прокуратура так и не смогла сформулировать и озвучить свое требование, и оглашение приговора перенесли на 1 августа с невнятной формулировкой, это решение не просто не принято – власть поставлена в тупик. Защита предлагает процессуальное соглашение и готова к любому наказанию, кроме экстрадиции, а обвинение в лице прокуратуры отвергает, но говорит, что в принципе не против, и если «вы нам еще раз предложите, то мы подумаем».
«Сколько раз мы можем предлагать вам одно и то же и зачем, если вы все время отказываете и тянете?» – резонно посетовал в своем слове адвокат подсудимой Абзал Куспан.
Но понять тупиковую нерешительность все решающих людей в данном случае можно. Допускай закон откладывать слушания больше пяти раз, они бы тянули вечность, а так если не 1 августа, то в середине месяца вынести решение всё-таки придётся. И оно должно быть поистине соломоновым…
Молодую казахскую женщину, мать двоих детей, вся вина которой заключается в том, что она хотела воссоединиться с семьей на исторической родине и потому нарушила пограничный режим, пересекла границу по чужим документам, в Китае по закону ждет смертная казнь или многолетнее тюремное заключение. Выдать ее настолько бесчеловечно, что трудно представить реакцию той части казахстанского общества, которая и без того отличается самой высокой протестной активностью. Это та самая часть общества, которая массово выходила на земельные митинги. Но и сердить мощного соседа, которому должен несколько миллиардов долларов, который инвестирует в твою экономику миллионы, который разрабатывает твои месторождения, прокладывает нефтепроводы и строит дороги с заводами, просто самоубийственно.
Ответ на вопрос, как же поступить с Сайрагуль, мог бы лежать в плоскости причин: чего все-таки хотят от бедной женщины и от всех этнических казахов Синьцзяня китайцы? Что вообще с некоторых пор происходит с нашими соотечественниками за Великой китайской стеной? До поры до времени казахи отлично там себя чувствовали. В Китае не было «казахского» вопроса, каким был «уйгурский» вопрос. Первых уйгурских сепаратистов, членов движения за независимый Восточный Туркестан, Казахстан без особой рефлексии выдал Китаю в 1999 году. Трое молодых мужчин, несмотря на протесты правозащитников, просьбы уйгурской диаспоры и прагматичные предложения отправить их как беженцев в Европу, были депортированы; я лично освещала это дело в новостях. Отчёта об их дальнейшей участи с китайской стороны не поступило, но по разным сведениям, все трое были приговорены к смертной казни. Есть в том ответственность и Казахстана, но с уйгурами по крайней мере всегда было понятно – это борьба Китайской Народной Республики с сепаратизмом. С казахами совсем непонятно.
Разговоры про какие-то репрессии в отношении казахов долгое время были настолько необъяснимыми, что казались выдумкой, порождением воспаленного синофобией массового сознания. Но настал тот момент, когда уже невозможно отрицать очевидное. Вот в зале тесного районного суда Жаркента передо мной сидит женщина, я знаю ее историю и не могу найти ни малейшего повода сказать «сама виновата» или «а кто его знает». Работала в детском саду, потом в лагерях перевоспитания, хотела, но не получила разрешения покинуть Китай и выехать вместе с семьей в Казахстан как обладательница государственных секретов; три года не видела мужа и детей, пока в мае 2018 года, воспользовавшись безвизовым режимом, действующим в течение одного дня, не выехала по чужому паспорту на историческую родину и не вернулась.
«Она была с нами три дня, потом за ней пришли сотрудники КНБ и сказали, что задерживают по запросу китайских властей», – рассказывает муж Сайрагуль, прижимая к себе дочь.
Ей 13 лет, мальчику 7. Дети уже несколько лет растут без матери и тому нет ни единого оправдания. Сайрагуль с мужем не ратуют за отделение Восточного Туркестана от Китая, они не сепаратисты, не преступники и даже не религиозны. Не выдержав, я прямо спросила об этом Вали Ислама.
– Вы религиозные люди, были членами религиозных организаций?
– Нет, я даже не могу похвастать тем, что выполняю все предписания: читаю намаз или регулярно хожу в мечеть.
– Кем вы работали в Китае?
– Я преподавал китайский язык.
– Кем работаете здесь, в Казахстане?
– Чернорабочим, где придется.
– Почему вы решили вернуться?
– Я хотел, чтобы мои дети жили на родине, чтобы они оставались казахами, чтобы говорили на родном языке…
Короткое интервью с Вали Исламом похоже на интервью с другими родственниками казахов, «потерявшихся» в Китае. Все они приехали в Жаркент на суд с фотографиями пропавших в надежде привлечь внимание общественности и журналистов.
У проживающего в Алматинской области и давно получившего казахстанское гражданство оралмана Жуматая Рамазанулы в Китае в одночасье пропала сестра Патигуль. 1971 года рождения, гражданка Китая, занималась частным предпринимательством, в Казахстан переезжать не собиралась, но часто наведывалась в гости к родственникам. У неё взрослый сын-студент и про него говорят, что он учится, хотя на связь с родными тоже не выходит, а вот сестру будто бы задержали и отправили в лагерь. Жуматай одет в обычную белую футболку с английской надписью и джинсы, вопрос о религиозных взглядах и политических убеждениях сестры удивляет мужчину – их вроде как вообще не было. Человек жил своей скромной частной жизнью.
Родители говорят, что вина сына может заключаться еще в совместном фото с Бекбулатом Тлеуханом. Имя казахстанского депутата Мажилиса и еще боксёра Каната Ислама часто появляется в рассказах про пропавших людей – кто-то с ними фотографировался, кто-то присутствовал на поединке спортсмена, который будучи выходцем из Китая, часто нелицеприятно отзывается про страну своего рождения. Из других общих моментов в биографиях – работа в государственных структурах, либо религиозность. Причём работа в государственных структурах не означает работу в серьезных секретных организациях – это может быть всего лишь детсад или школа, а религиозность может сводиться к тому, что человек просто усердно молился и ходил по пятницам в мечеть.
Зачем миллиардному Китаю запрещать казахам уезжать на историческую родину, как это делал Советский Союз с евреями? Здравого ответа на этот вопрос нет и не может быть, пока на него не ответят сами китайцы. Но они молчат и речи о том, чтобы проверить слухи про «концлагеря для казахов» нет, потому что любой журналист или общественный деятель, который осмелится поехать на место и все проверить, сам легко пропадет, и родина не заступится, как не заступилась за Сайрагуль Сауытбай, Ербола Ергалиулы, Динару Ергаликызы, Патигуль Рамазанкызы и многих, многих других. Слишком высока цена вопроса, и неравные силы.
Жесткая политика китаизации, когда людям, мало того, что отказывают в праве оставаться казахами на китайской земле, требуя обязательно стать китайцами, но и не выпускают из страны, совпадает по времени с земельными митингами, запретом на продажу земли китайцам и вообще настроениями синофобии. Возможен ли определенный политический шантаж со стороны обиженных соседей?
Серикжан Мамбеталин, которому я задала этот вопрос после суда, не исключает этого.
«Я сам дважды ездил в Китай и видел два казахских телеканала, казахские школы и детсады, но два года назад политика изменилась, и сейчас люди говорят про какие-то лагеря… возможно, наши что-то пообещали, а потом развели руками, мол, сами видите, народ протестует, мы ничего не можем поделать».
Стоявший рядом с Мамбеталиным Амиржан Косанов считает, что мы ничего не поймем, пока не увидим лагеря своими глазами, а державшийся от них особняком Мухтар Тайжан в недавнем интервью мне сказал, что казахов надо просто массово переселять в Казахстан.
Вопрос только в том, как это сделать с полуторамиллионным населением в ситуации, когда само желание переселиться, кажется, стало крамольным, и задать его тому, кто в силах ответить – самому Китаю – ни у кого не хватает духа.