Первая Великая Война (часть первая)⁠⁠

+++Дисклеймер+++

+++Данное произведение все еще мною недописано. Будет ли дописано - не знаю. Сейчас я нахожусь в творческом поиске, который перерастает в кризис. Надеюсь, вам понравится, дорогие читатели. Высказывайте свои идеи и пожелания - они нужны мне.+++

Самоходку уютно потряхивало на мостовой, окна были задернуты шторками, и это должно было навевать сон, но Габриелла Принципа даже думать не могла о сне – ее пригласили выступить перед самим эрцгерцогом Габсбургским. Это же самый головокружительный взлет в ее карьере. Даже выше, чем, когда она выступала в Бургтеатре. На концерте будут аристократы, все редакторы, критики и меценаты. Так молодая оперная певица не волновалась даже перед своим первым выступлением в Будапеште. Она была так погружена в свои мысли, что даже вздрогнула, когда колокольчик в наручных часиках нежно отсчитал девять часов. Вечерняя дымка колыхалась под колесами паровой повозки, смешиваясь с выхлопами. Шофер за заграждением что-то фальшиво насвистывал, но даже это не могло испортить настроение Габриэль.

Вдруг, машина резко остановилась, и девушку чуть не сбросило с сиденья. Поправив сбившуюся прическу, она постучалась в стенку, что отделяла салон от места водителя и прокричала своим драгоценным голосом:

-Эй, можно поаккуратней?

В ответ ей раздалось тягучее молчание. Певице стало страшно. Конечно, скорее всего шофер вышел выявить неполадку, или произошло столкновение, и он улаживает вопрос с водителем другой машины. Но почему так жутко и тихо? Не выдержав, Габриель вылезла из машины и как раз успела застать, как какой-то здоровяк, с ног до головы закованный в броню хрустнул последним позвонком в шее водителя, разжал руки и безжизненное тело глухо стукнулось о мостовую. Газовый фонарь тускло освещал поблескивающий металл на гигантского размера перчатках, на которых осталась кровь и волосы шофера. Рядом с железным гигантом стоял высокий молодой человек, одетый как франт: золотые часы на цепочке, кожаная жилетка, черные высокие сапоги и кружевные манжеты белоснежной сорочки. Лицо парня можно было бы назвать красивым, если бы не жуткий шрам, пересекающий лицо со лба до уголка рта. Глаз, явно потерянный в драке, заменял самый простой зеркальный протез.

- Кошелек или жизнь, мадам, решайте, - паясничая, расплылся в улыбке разбойник, направляя на девушку длинную, в царапинах и зазубринах шпагу.

Вокруг не было ни души, пустая улица подавляла своими размерами – ни единого человека на много метров.

-Мадемуазель, - выдохнула Габриэль, и дернула леску тревожной ракеты на плече. Красный огонек медленно пополз вверх и потух в металлической деснице здоровяка. Он грозно взглянул на нее через линзы в наглухо закрытом шлеме и медленно пошел на девушку.

Свет газовых свечей ослеплял. В зале было жарко от огромного количества ламп – сорок по бокам партера и три огромные люстры наверху. Под одной из них, в специально отведенной бронированной ложе возлежал эрцгерцог со своей женой Софией. Бронированное стекло янтарного оттенка закрывало ложу со всех сторон и внутри были установлены специальные усилители звука. За креслами Габсбургов стояли трое закованных в лучшие экзоскелеты охранников с электропушками – последним изобретением безумного ученого Теслы.

В Сараевской опере собрались все первые лица государства – министры, аристократы, крупные промышленники. «Кармен» в исполнении Габриель Принципа вызвала много пересудов, как в среде критиков и богемы, так и среди обычных людей. Мнения делились. Одни считали, что новая певичка не потянет классику такого уровня, другие же восторгались ее талантом и уверяли, что Габриель переплюнет саму Селестину Галли-Марье. И вот, настал момент истины. Кармен была на сцене, в самом дорогом наряде, который только можно было представить – огромный кринолин, под которым скрывались шестеренки, крутившие узоры из феанитов на платье. Красный бархат великолепно сочетался с черной кожей и узорами, будто сотканными из света. Только какой-то неопытный костюмер зачем-то закрыл ее шею и часть груди целиком, оставив лишь небольшое декольте в виде полумесяца. Ария поклонников подошла к концу.

И вот, она запела:

Что судьбою дано,

того не избежать!

Скажу вам одно:

когда час пробьёт,

никто от любви

не уйдёт!

В этом мире любовь — колдунья,

её напевы — ворожба.

Вдруг является ночью лунной,

и решена твоя судьба!

Жгучий взгляд, и в одно мгновенье

ты власть утратил над собой!

Как стихия, как наважденье,

в тебе безумствует любовь!

Девушка пела действительно великолепно. Голос почти пронизывал изнутри, проходясь волной мурашек по коже и вырываясь наружу восторженным вздохом. Звук был почти ощутим и бокалы с шампанским легонько подрагивали, издавая мягкий мелодичный звон, вторя арии Кармен:

Любовь! Любовь! Любовь! Любовь!

Любовь беспечна и капризна,

и нам не избежать беды.

В её игре стать жертвой призван

любой из нас, и я, и ты!

И в этот момент великолепное меццо-сопрано Габриель достигло крещендо, бокалы в руках достопочтенных господ полопались, раструбы звукоусилителей в ложе Габсбургов задрожали, издали неприятный режущий звук, охрана с хирургически усиленным слухом побросала оружие и схватилась за головы и звукоусилители разлетелись на сотни мелких бронзовых осколков. Левый звукоусилитель изрешетил голову эрцгерцога Фердинанда, срезав третью левую хелицеру, а его жена София пострадала лишь от одного огромного осколка с правой стороны, проткнувшего живот насквозь . Сначала не все поняли что произошло и ждали продолжения оперы, и лишь Кармен застыла в ужасе глядя на императорскую ложу.

Проклятые лестницы! Почему обязательно нужно размещать комнаты для допроса в подвале. Старые инквизиторские традиции? Подавление жертвы? Предотвращение побега? Что бы ни послужило причиной размещать допросные комнаты на минус втором этаже, но Сергию Змаевичу, вынужденному спускаться со своего четвертого этажа с дешевым каркасным протезом, закрепленном вокруг ноги, это решительно не нравилось. В душе он проклинал неведомого архитектора, наступая на очередную ступеньку. Дешевая бронза поскрипывала, масло капало из шарниров и они сохли в самые неожиданные моменты. Механика недовольно пискнула, когда я преодолел третий пролет. Открытые шестеренки с маниакальностью клептомана собирали снег, волосы, веточки, палочки, листики, траву, и чистить их приходилось каждые полчаса.

Вот, наконец-то последняя ступенька . Еще один шаг и …Конечно. Протез заклинило. Центральный механизм. Теперь моя правая нога не согнется в колене, пока я ее не смажу. Капля, другая…Теперь, медленно, аккуратно, чтобы масло не растеклось, а резьба не сорвалась надо медленно поднять и опустить ногу. Поднять, опустить.

Пройти мимо мордоворота-жандарма на входе в тяжелом боевом экзоскелете, что делало его похожим то ли на диковинное насекомое, то ли на военного автоматона. Жандарм вытянулся на посту при виде меня, я злобно бросил ему «Вольно».

Я бы согласился даже на этот чудовищный костюм, лишь бы нормально спускаться по лестницам. Я даже готов его получить только для этих целей. Одевать перед тем как выйти на лестницу, и снимать, спускаясь с нее.

Допросная комната № 3. У двери еще один бронзовый богомол с пневмомушкетом.

-Подозреваемая Принцип, номер дела один четыре ноль восемь.

Жандарм кивнул, отпер дверь и отодвинулся, пропуская меня.

В комнате за столом с руками, закованными в кандалах сидела девушка. Ее можно было бы назвать очень красивой, несмотря на горло в медицинском корсете и кровоподтек на левой щеке. Та самая знаменитая новая Кармен. Что же, теперь, видимо, не придется послушать ее ангельский голосок, как его описали критики.

-Добрый день. Старший следователь Змаевич.

В ответ мне раздалось сиплое шипение, как если бы пробило шланг у пневмовинтовки.

-Извините, я не слышу вас.

-Добрый день, - раздалось мне в ответ на грани слышимости.

Я присел напротив, достал папиросы и пепельницу из кармана пальто – оставлять тяжелые предметы в допросной комнате – верный путь обзавестись лишним отверстием в черепе.

Чиркнул Десницей – самым дешевым ручным автопротезом, и папироса затлела, сразу наполнив помещение запахом горящей бумаги. Когда-то Десница, лишь выйдя на рынок, побила все рекорды продаж и неудивительно : авторучка с невысыхающими чернилами в указательном, зажигалка в большом, фонарик на электрокатушке в среднем, длинное тонкое лезвие в основании ладони и еще много разнообразных устройств. Но…Сначала Эдисон, потом Белл, потом Нортроп, потом Тесла – и вот это уже никому не нужная Десница стоит копейки, а на мою руку смотрят с недоумением и презрением. Как впрочем, и на дешевый медпротез «Костыль», который еле позволяет мне держаться на ногах – не то что новомодные «Поступи» у имперских курьеров. Задумавшись, я засмотрелся на лицо девушки.

Красивое лицо. Правильные черты, пустые, туповатые глаза. Такая могла бы стать любовницей какого-нибудь графа, или, чем черт не шутит, герцога. А теперь – два выхода, расстрел или каторга. Но мое внимание сейчас занимал кровоподтек:

-Кто вас ударил по лицу?

Подследственной, видимо, было тяжело говорить, и она просто покачала головой.

-Вы отказываетесь отвечать на вопросы следствия? -, язвительно спросил я.

-Нет, я …я просто упала.

У Сергия Змаевича было великолепное чутье на ложь. А еще он прекрасно знал, кто в его участке неравнодушен к рукоприкладству. Нужно будет кое-с-кого стащить экзоскелет на пару месяцев. Пускай на патруле побегает.

-Итак, Габриель Принципа, вы обвиняетесь в антигосударственной деятельности, в государственной измене, и, конечно же, в убийстве королевских особ, а именно – эрцгерцога австрийского Франца Фердинанда фон Габсбург и княгини Софии Хотек-фон-Хотков, человеческого происхождения.

Девушка в ответ лишь поникла и еле заметно кивнула. Я продолжил.

-Итак, согласно материалам дела, ваши голосовые связки были изменены хирургическим путем с целью вызвать нестабильность аудиоусилителей в императорской ложе, и, как следствие, взрыв, убивший эрцгегерцога и его жену, графиню Софию Хотек фон-Хотков. Это то, как выглядит ситуация сейчас. Давайте я распишу Вам Ваши перспективы: сейчас Вы подписываетесь под протоколом, допрос я заполню сам, трибунал, заключение и казнь. Вы согласны с таким вариантом, или Вам все же есть что сказать?

Вопреки моим чаяниям, певица кивнула. Разочарованно крякнув, я полез в сумку и достал портативный диктофон. Огромный раструб почти загородил мне обзор, пластинка скрипнула под иглой и нежно шурша начала свое кружение.

-Итак, в таком случае – рассказывайте.

-Воды…Можно воды?

Я постучал в дверь и приказал насекомому-охраннику принести стакан воды и графин. Девушка осушила целый стакан мигом, закашлялась, налила еще и осушила и его. После чего начала говорить:

-Я ехала в самоходке с водителем, возвращалась с репетиции, не было ничего необычного, - шептала она своим осипшим, ломаным голосом, совсем непохожим на вчерашнее меццо-сопрано оперной певицы, - Было ровно девять, я помню, потому что…часы прозвенели.

Она продемонстрировала мне тонкое запястье, где на гладкой коже остался след ажурных золотых часиков. Вопроса, где они у меня не возникло – странно, что служба досмотра вообще не посадила ее передо мной в нижнем белье.

-Машина резко остановилась, будто она врезалась, или кто-то ее остановил сзади. Я вышла и увидела двоих: один был в штурмовом экзоскелете, я видела такие на военном параде, лицо под шлемом, другой…Похож на обычного бродягу, со шпагой, и на лице длинный шрам на левой…или правой стороне. И глаз – один глаз был заменен протезом.

Я скучающе раскачивался на легком алюминиевом стуле, пуская клубы дыма кругом. Папироса тихонько шипела, протез поскрипывал, когда я напрягал ногу. Интересно, каково ей, привыкшей вращаться в высшем обществе, девушке из богатой семьи сидеть здесь, в допросной комнате, избитой, охрипшей, проведя ночь в камере-одиночке.

-Шоферу бронированный свернул шею, и бросил труп…

-Постойте-постойте, никакого трупа мы не нашли, вы что-то путаете…

-Как же…Значит, они его унесли…

-Кто они ? – косил я под идиота – заставляет допрашиваемого быть честнее и разжевывать каждую мелочь – раздражение и желание быть понятым часто довлеет над осторожностью.

-Те двое, в бронекостюме и одноглазый. Он сказал какую – то ерунду, вроде « Кошелек или жизнь, мадам!» Я выпустила сигнальную ракету, но…

-В том районе сигнал вчера не был зафиксирован. – мгновенно парировал я. Давай, девочка, я глупый и твердолобый, разложи мне все по полочкам.

-Да, все верно. Бронированный поймал ракету еще на взлете. И раздавил ее. Потом…Я с трудом могу вспомнить. Мне ввели какой-то препарат…Единственное, что я помню после этого – я очнулась скованной по руками ногам, и какой -то человек в белом стоял надо мной в хирургическом экзоскелете. Он, кажется, сказал « Еще рано, певчая птичка». А потом я уже была в гримерке.

-Поня-я-ятно, - протянул я, хотя понятно стало еще меньше. Революционеры…Террористы. Бедная девочка просто стала их пешкой. К сожалению, ей я уже ничем не смогу помочь. Независимо от того, что я напишу в протоколе допроса, трибунал грозит ей смертью, ведь формально цареубийцей является она. В общем, мрачная для девушки складывается перспектива. Остается лишь надеяться, что Великий Франц Иосиф не расправится с ней лично – если, конечно, сподобится вылезти из своей грязевой лужи в Бад-Ишле.

После ночи допросов я плохо спал. Следы от протеза на ноге ныли, а сама часть тела валялась на постели снулой рыбой, отдаваясь болью при каждом движении. Привычной, тупой болью. Я ворочался половину ночи, вскрикивая, когда нога занимала новое положение, когда же уснул – мне снова снились эти мерзкие сны.

Сны были о моей юности, о временах, когда я состоял в патрульной службе Императорской и Королевской Жандармерии. Постоянные смены начальства, неясность с приказами из-за постоянной необходимости переводить приказы сначала с Великого на немецкий, потом с немецкого на сербский, а потом обратно по цепочке, бардак с организацией и непаханое поле работы. Сараево в те дни напоминало горящий корабль, идущий ко дну. Крысы бежали прочь, а матросы устраивали хаос и панику, капитан и боцман выясняли, кто главнее. Из-под земли, словно грибы вылезали все новые и новые мятежные группировки. Аристократия грызлась за место под солнцем, а люди просто пытались выжить. «Боснийские крысы» попили у нас тогда немало крови. С изобретением пороха, а позже, динамита, отношения людей и аристократов слегка изменились. Сильные мира сего начали опасаться, а слабые поняли, что вовремя подожженный фитиль может изменить ход истории. Эти несогласные создали во всей Империи столь неспокойную атмосферу, что аристократия опасалась покидать свои замки и пещеры, боясь оказаться жертвой подземных взрывов, гремящих по всему миру. События марта восемьдесят первого в Санкт-Петербурге, когда одного из Великих просто разметало по всей набережной Екатерининского канала лишь увеличили общую паранойю и активность подпольных группировок. Слух о том, что сильнейшего на тот момент правителя просто превратили в лужу ихора и конвульсивно содрогающихся педипальп, сильно подкосил авторитет всех правящих династий.

И я, тогда еще молодой жандарм, под началом старика Цвейга, брюзгливого австрийца, который вплотную занимался делом «Боснийских Крыс», участвовал в операции по захвату и задержанию революционеров. Следователь Цвейг был крепок задним умом и на основе целых четырех покушений сделал выводы что «Крысы» использовали систему канализации города, скрывая свой штаб, вероятнее всего в одном из трех крупных коллекторов. Имея определенную узость сознания, старый вояка, прошедший мятеж сорок девятого в Венгрии, не рассчитывал найти в катакомбах ничего кроме запасов взрывчатки и неорганизованных мальчишек с устаревшими винтовками.

Каково же было наше удивление, когда восемь бравых ребят остались на подступах к коллектору, получив добрую порцию свинца. Когда же мы, отстреливаясь вслепую, дошли до коллектора, нашим глазам предстало совершенно невообразимое нечто, которому эти мятежники, похоже, подчинялись. Клоачное божество почуяло чужаков и ринулось к нам с режущим уши свистом, перемежавшимся со стрекотом. Меньше всего повезло старику Цвейгу, которого тварь сразу схватила ложноножками и вонзила ему в голову внешний желудок. Мыслить ясно не получалось, мозг будто был заполнен мутной тинистой водой, в глазах зеленело и лишь огромная тварь, напоминавшая гигантский шмат плесени заполняла собой все пространство, вращая вереницами глаз по бокам. Руки отказывались держать винтовку, я мог видеть, как неумолимо медленно мои конечности покрываются серо-зеленоватой коркой, а мои товарищи по оружию, те что стояли ближе к бледно-светящемуся созданию уже падали, становясь частью флоры коллектора. Когда от старика Цвейга осталась лишь пустая оболочка, к удивлению, все еще стонущая от боли и ужаса, голодная кишка, расположенная на голове чудовища, потянулась к моему лицу.

Когда я почувствовал, что стрекательные клетку начинают размягчать мою плоть и разум, я, издав отчаянный крик, вырвался из плена кошмара и дал деру в обратном направлении. Граната, которую мне вслед швырнули повстанцы, повредила мою ногу, и добираться до выхода мне пришлось ползком.

Покинув, наконец, страшные катакомбы, я сообщил об опальном аристократе в коллекторах и этим делом занялся лично сам Франц Иосиф Желтый, спустив с поводка цхоггов. В тот день был объявлен комендантский час, люди заперлись за закрытыми дверями и пережидали, пока чудовищные создания закончат свою работу. После этого в городе очень долго не появлялись крысы, а многие горожане не досчитались домашних животных, у некоторых пропали дети. Никто, включая меня, не посмел даже посмотреть в окно, лишь ожидая, пока цхогги, словно чудовищные поезда, носились по улицам, сопровождая свое перемещение мелодичным напевом.

И вот, в очередной раз я вскакиваю на кровати и в мою ногу картечью выстреливает боль. Начался новый день – первые полчаса я трачу на то что бы нацепить протез . Со скрипом ненавистные скобы обхватывают кожу, и вот, я снова, через боль могу ходить.

Летняя ночь встретила меня свежим ветерком, щелчок старой верной «Десницы» и папироса тлеет в моей руке. В пять утра звезды уже не видно, но вот две луны – одна побольше, другая не такая круглая можно будет наблюдать еще минимум час. Потом та, что побольше исчезнет совсем, а вот вторая будет лишь еле заметна.

Взгляд юного Мартина Ультрехта тоже был устремлен в небо, но разум его занимали мысли куда более насущные. В легкой дымке тающей летней ночи уродливым серым пятном тлело оранжевыми окнами здание призывного пункта. Хищно скрежеща пружинкой хлопала пасть дверного проема, а вокруг забора потихоньку появлялись юнцы с баулами и маленькими кучками провожающих.

-Вернись в постель, милый. Тебе же сказали, к восьми.

Мартин, не оборачиваясь, провел рукой по шелковому бедру своей возлюбленной. Грета привстала на подушке и вперилась в спину юноши своими пронзительно зелеными глазами. Временами он шутил, нет ли в ней королевских кровей, на что она неизменно обижалась.

-Я вообще не понимаю, почему они тебя призвали. На заводе от тебя явно больше пользы – зачем инженера проектировщика отправлять на фронт?

-Я говорил тебе, - горько прошептал Мартин, - «Титанобои» еще даже не тестировали. По сути это будут только прототипы. Они потому и солдат туда не берут – чтобы инженерам места хватило. Только Валькирии в качестве штурмовиков.

-Валькирии? У вас на машинах будут девушки? Мне начинать ревновать? , - игриво приобняла его сзади девушка и взъерошила соломенного цвета волосы на голове юноши.

-Ну я и сам не рискнул бы к ним приблизиться, они все-таки уже не совсем люди.

-Это как ? – недоуменно спросила Грета, и Мартин вдохновленно принялся объяснять то, что его всегда так интересовало и пугало одновременно – военные технологии аристократов.

-Милая, помнишь такого знаменитого врача Роберта Коха, из Оберхарца ? Он еще вроде как научился лечить туберкулезмедикаментозно. Так вот, буквально шесть лет назад ,в содействии с небольшой семьей аристократов, они разработали специальный ритуал, который позволял расширить предел человеческих возможностей. Подробностей ритуала почти никто не знает, но работает он почему-то только с женщинами. По крайней мере, как мне рассказали. Говорят, правда, что многие сходили с ума вскоре после проведения ритуала, но те, кто его выдержал, могли разрубить пулю штык-ножом на лету.

-Вот как? А набор в Валькирии до сих пор проходит? – с интересом поинтересовалась Грета.

-Зачем тебе? Ты же не собираешься …- начал было Мартин гневную тираду, но девушка заткнула ему рот поцелуем, после чего нежно шепнула:

-У нас осталось всего три часа до твоего призыва, и я не хочу их тратить на ссоры.

Она привлекла его к себе под одеяло, и еще три часа юноша не думал о войне, стоявшей прямо за порогом.

- Змаевич, вам неинтересно?, - пожилой комиссар Сараевской Жандармерии устало сверлил взглядом из-под седых бровей скрюченную фигуру старшего следователя. Я же с трудом оторвал свое внимание от материалов дела по убийству четы Фон Габсбургов.

-Прошу прощения, комиссар Цвитанович, продолжайте пожалуйста.

Неодобрительно крякнув, старик обвел глазами аудитории, где собрались все более-менее важные представители закона в Сараево и продолжил:

- Как я уже и сказал, несмотря на частичное выполнение требований ультиматума, представленным Его Величеством Францем-Иосифом Великим и Австро-Венгерской Империей, Пётр Первый Карагеоргевич, слава Богу человеческого происхождения, отказался позволить Австро-Венгерской и Тайной Высшей полиции действовать на подотчетной нам территории. Несмотря на это волевое решение, тучи над нами сгущаются, подпольные организации выходят из-под контроля, опьяненные успехом недавнего покушения, а Германская Империя вместе с Австро-Венгерской проводят общую срочную мобилизацию. Мобилизация в нашей стране была начата сразу после получения ультиматума. На данный момент наша основная задача, как блюстителей порядка не допустить паники, мародерства и дальнейших инцидентов, связанных с ультраправыми группировками. В случае объявления военного положения, мобилизованы будут в том числе и жандармы, поэтому я рекомендую как можно скорее, что называется, «навести порядок на ваших столах», потом будет некогда.

Комиссар Цвитанович в общем-то неплохой мужик, но уж больно прямолинеен. Чтобы довести панические настроения до апогея, не хватало только слов « Завтра начнется война.»

Но мои мысли были где-то далеко. Кривые буковки из-под пальцев машинистки вырисовывались для меня в тонкие контуры, то тут, то там, вместо слов я видел изящную линию запястья, запятые превращались в пронзительно голубые глаза, клякса чернил казалась иссиня-черными локонами, рассыпавшимися по плечам из имён и фамилий. Словно влюбленный мальчишка, я, уже в который раз прикладывал свои грубые руки к отпечаткам ее маленьких нежных подушечек пальцев, каждый раз размазывая их до полной неузнаваемости. В этом был свой умысел – ведь каждый раз, приходя допрашивать девушку, у меня был повод прикоснуться к ее руке, к каждому пальчику по очереди.

Пожалуй, это было ужасно некрасиво и безответственно с моей стороны – пока мои соратники бегают по городу, сломя голову, пытаясь отыскать хоть какие-то следы подпольщиков, подстроивших смерть эрцгерцога, я просиживал сутками с ней в допросной комнате. За моей скрюченной походкой сложно было угадать, что за пазухой я несу в подвальные застенки жандармерии колбасу, хлеб, сыр и вино, чтобы скрасить несчастной оперной диве жуткие недели в камере. Сергий Змаевич по-настоящему влюбился в убийцу королевской особы. Ничего глупее и выдумать было нельзя. Габриэллу Принципу скорее всего казнят местные власти, по-человечески, во дворе тюрьмы, завяжут глаза и нашпигуют свинцом. Но есть вероятность, что Франц-Иосиф Великий потребует в качестве откупа от войны убийцу племянника. И тогда девушку ждет настоящий кошмар.

Но также в моем сердце теплилась надежда, что настоящие террористы, убившие эрцгерцога заинтересуют Франца-Иосифа куда больше, нежели несчастная девушка, ставшая жертвой их манипуляций. Еженощно, в своей маленькой квартирке я рисовал на полу сложный рисунок знаков собственной кровью, от чего мои запястья покрылись уродливыми шрамами, и пытался достучаться до Великого правителя Австро-Венгерской Империи. К сожалению, мои просьбы оставались без ответа.

За несколько лет обычный городок, живший добычей соли стал невероятно популярным курортом среди полукровок, когда по ходу разработки шахты где-то в глубине карстовых пещер сгинула дюжина шахтеров. Последующие экспедиции позволили обнаружить очередную аристократку, дремавшего под каменным одеялом Альп, которая и стала впоследствии женой императора Австро-Венгрии. С тех пор все имеющие аристократические корни стремятся изваляться в луже, на дне которой залег Франц-Иосиф, считая, что это приближает их к правящей династии. Люди, же, старались объезжать город по кривой дуге, зная о кошмарном влиянии кайзера на разум и тело человека.

Где-то там, под толщей подземного грязевого озера грезит жирная туша, иногда выталкивая в мир своего очередного отпрыска, слушая монотонный гул жреческих напевов по всей Империи, но упорно, будто издеваясь, игнорирует мой одинокий голос. Мои старания были тщетны. Как и, если быть честным, поиски террористов, сломавших жизнь несчастной девушке. Во всей толстенной папке, забитой бесполезными протоколами допросов, не было ни единой зацепки по делу, лишь пустые, но такие дорогие сердцу наши с ней беседы.

Мозг, словно игла пронзила мысль, когда я в очередной раз пробегался глазами по записям наших с ней диалогов – а ведь когда ее казнят – это все что у меня от нее останется. Все, чем была Габриэлла Принципа останется лишь в папке и на тюремном кладбище. А самой ее не станет. Если немедленно с этим что-то не сделать.

Мартин, с непривычки, не мог перестать трогать голову. Его соломенного цвета волосы, которые никогда не ложились как надо, пропали без следа и теперь Инженер Третьего Ранга экипажа Титанобоя «Улей» постоянно водил пальцами по темени и затылку, ощущая непривычную гладкость и легкое покалывание от жестких коротких пенечков, что остались от золотистой шевелюры. Вокруг него во дворе призывного пункта на сумках сидели и дымили, казалось, бесконечными папиросами остальные новобранцы. Время от времени к воротам забора подъезжала громадная самоходка, в два этажа, которая чадила паром так, что все вокруг будто покрывалось туманов, из нее выходил офицер, гаркал в усилитель голоса на плече что-то вроде « Второй пехотный ,стройсь! В омнибус по одному шагом марш!» и еще несколько человек в последний раз обнимали матерей, жен, детей и сестер и навсегда растворялись в клубах густого смога.

«Экипаж Титанобоя «Улей», стройсь!» и вот, Мартин, неумело чеканя шаг, с сумкой на плече забрался в очередную самоходку. Больше в этом призывном пункте никого из экипажа «Улья» не было.

German Shenderov

Продолжение следует...Надеюсь.

+++картинка не моя+++