Первая рыбалка⁠⁠

Был у меня дед.

Да, был. Человек отменной закалки – если бы на гвозди железнодорожные пускали тот материал, из которого был сделан дед, по дороге этой поезда ходили бы не одну сотню лет, и в жару, и в холод. Жёсткий, принципиальный и неподатливый, как противотанковый ёж.

Он строил дома, строил заводы, дрался, матерился, бухал, когда-то за что-то сидел и был покрыт наколками. Вышел. Снова строил дома. Получил комнату в коммуналке. Рыбачил – летом с лодок, зимой – сидя на льду. Каждые выходные мотался на Волгу. Курил. На кухне, в туалете, на балконе, в тамбуре, в подъезде. Курил везде – представить его как-то иначе, нежели сидящим на табурете с прилипшей к губе беломориной, решительно невозможно. Не раз засыпал с папиросой – но, в отличие от сигарет, она тухла сама. Видимо, это и спасало. Упал со строительных лесов с высоты пятого этажа. Сломал ногу, сплюнул, и пошёл в травмпункт.

Не раз грозился взять меня с собой на рыбалку – очень интересно было мне, пиздюку, как оно бывает. Но – не успел. Рак легких, пара недель в больнице – и снова домой, умирать. Последняя стадия. Умер ночью, в коридоре, не дойдя до туалета, с пачкой «Беломора» в руке. Кровь, выплеснувшаяся изо рта, застыла на полу странным ореолом. Щели между старыми паркетинами так и остались в этом месте чёрными навсегда.

На рыбалку мы так и не съездили. На рыбалку меня, спустя несколько лет, глубокой осенью, взял отец. Они с мужиками ездили на какую-то маленькую речушку в Подмосковье – пробиться к ней по грунтовкам, припорошенным первым снегом, могли только «Нивы» и «Уазики». Я ощущал себя очень крутым, когда к школе подкатили эти машинки с прокуренными салонами, и меня-второклассника забрал с уроков отец в выцветшей камуфляжной куртке и валенках.

Студенистая речка текла медленно и как-то лениво. Поддев под гидрокостюмы по несколько шерстяных свитеров, мужики брали подводные ружья и по очереди погружались в чёрную воду – чтобы вынырнуть с жирными рыбёхами, которые тут же потрошились и готовились быть отваренными в котелках.

В багажниках «уазов» гнездились стратегические запасы самогона, котелков, лапши и специй. Два костра – один для готовки, второй для моего развлечения – горели вдохновенно. Я нашел воткнутое в землю ружьё для подводной рыбалки – и не придумал ничего лучше, чем выстрелить гарпуном в толстое дерево. Так вместо трёх ружей у мужиков осталось два. Кажется, меня даже не особенно ругали.

Целый день я занимался довольно занимательными вещами – проверял, как бензиновая паяльная лампа плавит снег, пытался поджечь ей мёрзлый кустарник, рубил отцовским ножом-бабочкой ветки на деревьях. Вскоре лезвие ножа раскололось надвое. В общем, урон экспедиции наносил в основном я.

К вечеру мужики разбрелись по окрестному леску в поисках грибов – в ноябре, несмотря на выпавший снег, ещё можно было что-то насобирать, а заодно и набрали сухого валежника. Когда начало темнеть, в отдельном котелке мне, как аллергику, отварили гору лапши со специями, нарезав в нее колбасы. Рыбу мне было нельзя. Мужики же лопали грибную похлёбку с наваленной в котелок тушёнкой.

На ночлег компания частично устроилась в машинах, а любители походной романтики накидали на землю еловых веток, накрыли это дело плащ-палатками, влезли в спальники и захрапели. Я, укутанный в свитера и телогрейки, лежал и долго смотрел на звёзды. В городе не увидишь размазанный по всему небу Млечный путь и чертящие небо метеоры.

Наутро в котелке, где отец сотоварищи сооружали своё грибное варево, обнаружилась масса качественно проварившихся и всплывших червей, и компания разделилась: морально стойкие, переглянувшись, ржали и плакали, парочка же нестойких позеленела и отправилась избавляться от ужина путём извержения оного из ротовых полостей.

Пойманную рыбу ели на второй день на обед и ужин, частично отварив, частично – пожарив. Я сидел на сухпае и чае из термоса. Под вечер засобирались и двинулись домой – отсыпаться, приводиться себя в порядок, и готовиться к новой рабочей неделе. Рыбы с собой привезли всего ничего – ну да я ещё раньше начал подозревать, что на рыбалку мужики ездят не столько за рыбой.

Помню, как не хотел перед школой мыть голову и менять одежду – она приятно пахла костром и специями.

Сейчас эти воспоминания подёрнулись дымкой – как будто и не со мной всё это было, а видел я это где-то в старом кинотеатре, в запылённом зале, сидя на задних рядах, и наблюдал все эти сцены откуда-то со стороны. Где-то была фотография, где я стою на берегу реки в отцовском непромокаемом плаще, держа ружьё с гарпуном "на караул" - найти бы её. Этот шершавый плащ, и плюющийся искрами костёр, и запах сырой хвои и валежника, и налипший на валенки снег – как застрявшие под сердцем осколки того огромного волнующего мира, который сейчас схлопнулся до размеров квартиры и рабочего кабинета.