Оригинал голоса Льва Толстого.⁠⁠

  Просто нобелевские академики довольно сдержанно(мягко говоря) относятся к популярной и жанровой литературе. Можно вспомнить, что по мнению BBC, Властелин колец стоит первым в списке двухсот лучших книг. Что, конечно, не значит, что это выдающееся литературное произведение мирового уровня (как это было бы в случае с нобелевской премией... если считать, что Европа и Америка это весь мир. Ну знаете, европоцентризм, приоритет скандинавских писателей... Нобелевская премия по литературе.)
Но, это показывает, как по душе пришёлся Властелин колец и Толкин именно британской публике. Все эти корни в германских, скандинавских и, особенно, древне-английских легендах и поэзии, внимание к языку, новый взгляд на типично-английские вопросы, новое видение типично-британского жанра. Да и форма тоже довольно типичная для Британии: форма сказки, легенды. К чему я веду - Толкин в мире английской литературы и культуры вообще выдающееся явление, что самими британцами признаётся. Конечно, автор который издавался так мало (особенно если не считать посмертно изданное), писал по большей части "в стол", чьим главным интересом литературное творчество никогда в общем-то и не было, вряд ли может быть поставлен в один ряд с выдающимися писателями мирового масштаба. Но это всё таки не ширпотреб и не беллетристика, как тут говорят, это результат долгого, кропотливого труда и огромного внимания к деталям. Как-то так получается, что из-за своей популярности Толкин часто бывает недооценён. С другой стороны, по той же причине переоценивают его не реже.
Если вернуться к тому, что было в начале, ставить Толкина рядом с Донцовой несправедливо. Позволю себе повториться, снова сравнив его с Сервантесом как двух авторов, чьи произведения, в идейном смысле, имели огромное значение в рамках их родной культуры и качество исполнения настолько высокое, что оказались также достойны и мировой славы. Этого может быть недостаточно, чтобы ставить их в один ряд с выдающимися писателями и мыслителями (как Лев Толстой, опять же), но вполне достаточно, чтобы признавать их достоинства и талант.

P.S. Формулировка академиков слишком резкая и не вполне справедливая. Однако, присуждение нобелевской премии Властелину колец было бы крайне спорным решением.

"Не встречала пока пошлее литературы" - Если хотите повстречать, рекомендую Лимонова

Интересно, как читающий классиков может поддерживать либерасню, ведь все тот же Толстой во все той же Анне Карениной писал:

Степан Аркадьич не избирал ни направления, ни взглядов, а эти направления и взгляды сами приходили к нему, точно так же, как он не выбирал формы шляпы или сюртука, а брал те, которые носят. А иметь взгляды ему, жившему в известном обществе, при потребности некоторой деятельности мысли, развивающейся обыкновенно в лета зрелости, было так же необходимо, как иметь шляпу. Если и была причина, почему он предпочитал либеральное направление консервативному, какого держались тоже многие из его круга, то это произошло не оттого, чтоб он находил либеральное направление более разумным, но потому, что оно подходило ближе к его образу жизни. Либеральная партия говорила, что в России все дурно, и действительно, у Степана Аркадьича долгов было много, а денег решительно недоставало. Либеральная партия говорила, что брак есть отжившее учреждение и что необходимо перестроить его, и действительно, семейная жизнь доставляла мало удовольствия Степану Аркадьичу и принуждала его лгать и притворяться, что было так противно его натуре. Либеральная партия говорила, или, лучше, подразумевала, что религия есть только узда для варварской части населения, и действительно, Степан Аркадьич не мог вынести без боли в ногах даже короткого молебна и не мог понять, к чему все эти страшные и высокопарные слова о том свете, когда и на этом жить было бы очень весело. Вместе с этим Степану Аркадьичу, любившему весёлую шутку, было приятно иногда озадачить смирного человека тем, что если уже гордиться породой, то не следует останавливаться на Рюрике и отрекаться от первого родоначальника – обезьяны. Итак, либеральное направление сделалось привычкой Степана Аркадьича, и он любил свою газету, как сигару после обеда, за лёгкий туман, который она производила в его голове.