Октановые слёзы, глава 4⁠⁠

– Я на телефон отвлеклась, – говорила Мария, следуя за доктором по коридору, – а потом смотрю, дверь в его палату открыта. Ну, я в палату. Кровать пустая и, что самое интересное, заправленная. Понимаете, он заправил за собой кровать. Культурный! – Она направила указательный палец в перфорированную потолочную плитку.

– И куда он делся?

– Стоит в четырнадцатой. Я ему говорю, чтобы возвращался, а он молчит. Смотрит на молодую Егорову и молчит.

– Так, приготовь-ка двушку сибазона – на всякий случай, – сказал Максим.

Мария свернула в процедурный, прошептав под нос, словно начало какой-то песни:

– Сибазон, сибазон, сибазон…

Максим направился в палату к девушке. Безымянный пациент стоял возле её кровати. Доктор не сразу понял, что за звуки он издаёт. Максим настолько привык к различным патологиям и аномалиям, что первым делом он решил, что пациент таки получил травму гортани, а потому не может нормально дышать, но в таком случае он бы сейчас не стоял так спокойно. Подойдя почти вплотную, он сообразил.

– Вы плачете? – спросил Максим.

– Что? – спросил человек, не оборачиваясь.

Голос чистый и ясный, подметил Максим, точно не травма гортани.

– Вам больно? Что с вами случилось?

Человек обернулся. В палате не было света и среди тусклой синевы, казалось, его тело слепили из пластилина. В том, как он повернулся, как он вытер руками слезы, не было и намёка на контрактуры из-за массивных рубцов.

– Что со мной случилось… – повторил человек. – Это очень хороший вопрос…

– Давайте вернёмся в вашу в палату, хорошо? Не стоит тут находится. Пациентке нужен покой и…

– Как её зовут? – перебил пациент.

– Я не могу вам этого сказать.

– Она так похожа на мою… на мою Наташеньку, на мою…

Человек закрыл лицо руками.

– Её зовут не Наташа, так что это не та, о ком вы подумали, – сказал Максим и протянул руку к пациенту. Он хотел взять того за локоть и отвести в палату, однако пальцы его натолкнулись на все то же масло, что сочилось из черных пор меж рубцами.

– Да, знаю. Наташи больше нет, но она так на неё похожа, – пациент повернулся к кровати и стянул одеяло с Алисы. – И эти ожоги… Наташу обожгло сильнее.

–Так! Это уже слишком!

Максим оттолкнул пациента, накрыл Алису одеялом, после чего обтёр руки об штаны.

– Немедленно вернитесь в палату!

– Зачем? – совершенно искренне спросил пациент.

– Затем, что вас привезла скорая и вам… – Максим хотел сказать, что пациент нуждается в помощи, однако сам не был в этом уверен. – Таков порядок. Нам надо за вами понаблюдать.

– Зачем? – всё также искренне поинтересовался человек.

– Затем, что вас нашли возле сгоревшей машины, и вы тоже обгорели. Даже есть видео, на котором ваше тело пылает.

– Есть видео?

– И не одно.

– Это моё упущение… – сказал человек, – на это я не рассчитывал.  Хотя, какая теперь разница...

Человек задумался. Максим решил, что тот снова идёт к кровати Алисы и уже приготовился к борьбе, но пациент обошёл кровать и встал у окна. Он двумя пальцами раскрыл жалюзи, впустив серебристо-синий луч в палату.

– Где я?

– Черноярская областная больница, ожоговое отделение, - доложил Максим.

– Стало быть ещё в Черноярске…

– Как вас зовут? При вас не было никаких документов. Вероятнее всего они сгорели, вы можете сказать, как вас зовут?

– Сгорели, – сказал человек, – но не сейчас. Немного раньше, когда… когда сгорели и они…

– Кто они?

Пациент хотел что-то сказать, но сорвался на плачь.

– Идёмте, поговорим в вашей палате, давайте, – Максим подошёл к пациенту и взял того за локоть. Рука норовила соскользнуть с маслянистой кожи, но он взялся покрепче и направил пациента к выходу из палаты.

Они прошли по коридору. Из одной из палат выглянула пациентка, перекрестилась, глядя на обнажённого погорельца, и скрылась в палате. Мария с лотком, на котором лежал шприц, заряженный седативным препаратом, стояла у дверей палаты.

– Проходите, сюда, – подвёл его к двери в палату Максим.

– Нет, – сказал пациент, остановившись. – От вас мне нужна лишь одна помощь. Покажите, где выход.

– Вы не можете сейчас уйти.

– Почему? Разве со мной что-то не так, доктор?

Пациент улыбнулся какой-то дикой издевательской улыбкой. Голос его вдруг стал уверенным, и уверенность эта говорила: ты понятия не имеешь, что со мной, верно?

Максим, действительно, не имел понятия. Рубцы после ожогов без контрактур, чёрные поры, что выделяют неизвестное масло, невосприимчивость к огню, судя по тем видео.

– Нужно вас обследовать, тогда мы поймём, что с вами.

– А зачем? Как это изменит мою жизнь? Думаешь, я страдаю от этого, доктор? – пациент развёл руки в стороны, точно хотел обнять Максима. Тот даже отошёл на шаг, боясь масляного захвата.

– Думаешь, это меня мучает? Совсем нет… - голос снова задрожал. На покрасневших глазах выступили слёзы. – Совсем не это.

Пациент упал на колени и ноги его разъехались в стороны, оставив на кафеле жирные разводы.

Мария подошла к Максиму и тихо спросила:

– Пора? – она указала лотком в сторону пациента.

– Подожди пока… – сказал Максим и сел на одно колено перед пациентом.

– Что у вас случилось, расскажите мне. Я постараюсь помочь.

Плечи пациента заходили вверх-вниз, точно у него вот-вот начнётся истерика. Он убрал руки от лица и впился в доктора влажными от слёз глазами. Рот снова скривился в издевательской улыбке.

– Постарайтесь, доктор. У вас здесь есть огнестрельное оружие? А может вы готовы выпустить мне кровь из этой вот, – пациент ткнул себя указательным пальцем в шею, – ярёмной артерии.

– Артерия сонная, – исправил его Максим. – И нет – не готов.

– Конечно, нет. И я не готов сделать это с собой… Так что выпустите меня отсюда. Мне здесь не место. Я должен уйти, пока не настало утро. Который час?

Мария глянула на наручные часы.

– Половина первого ночи. Спасть пора.

– Спать пора, – задумчиво сказал пациент и поднялся с пола. – Вот и идите спать. Считайте, что я вам приснился. Дурной сон, простой дурной сон. А может, кошмар… – снова появились слёзы, но на этот раз он сдержался.

– Так вы все-так попали в пожар, верно? Это не какая-то врождённая мутация, это не следы химикатов, верно? – спросил его Максим, помогая встать.

– Верно… – ответил пациент растеряно.

– Что случилось, расскажите?

Максим улучил момент краткого замешательства и завёл пациента в палату. Там доктор усадил безымянного погорельца на кровать, а сам передвинул стул от обеденного столика к кровати. Марии он жестом указал на прикроватную тумбочку, и та оставила на ней лоток со шприцем, после чего тихо удалилась.

– Так в чём дело? Откуда у вас эти следы?

Мужчина взялся руками за голову, провёл пальцами по лысой макушке. Затем обессиленно уронил руки на колени, поднял глаза к потолку и так просидел пару секунд. После глубокого вдоха он посмотрел на Максима. Голубые глаза его в тот момент ловили блики от лампы на сестринском посту, что был точно напротив палаты. Блики эти дрожали, точно пламя свечи.

– Вы довольны собой, доктор?

Максим опешил от такого вопроса.

– В смысле?

– В смысле, вы целиком и полностью себя устраиваете?

– Не понимаю, какое…

– Дефект. Есть ли у вас какой-нибудь… – пациент сблизил подушечки большого и указательного пальцев и прищурился, – ма-а-аленьникй дефект, который портит вам жизнь, и вы бы с удовольствием от него избавились? Может вредная привычка, скверная черта характера, что-то ещё?

– У всех есть что-то такое, что портит жизнь.

– Но не все с этим ладят, верно? Не все готовы примириться с ними. Примириться с собой, по сути. От некоторых вещей, действительно, нужно избавляться, ведь так? Никто не скажет наркоману: тебе не стоит останавливаться. Колись, пока не достигнешь вершин наркоманского дела! Ведь никто так не скажет, да?

– Пожалуй, нет. У вас были проблемы с наркотиками?

– Ничего подобного, – пациент хмыкнул, будто бы проблемы с наркотиками устроили бы его куда больше, – я был тряпкой. Самой настоящей тряпкой – вот моя проблема. В этой иерархии альф, бетт, дельт и прочих особей в стае, я бы занял место сразу за омегой. Таким уж уродился. Как это в детстве называли… – он задумался – терпила, да? Вот я – самый настоящий терпила. Никому ничего не могу ответить. Постоять за себя – не в этот раз. И ни в какой другой. Однажды, я слышал, как коллеги говорили, что супруга со мной из жалости. И именно так мне стоило назвать своего сына. Жалость. Жалость…

Пациент снова заплакал. Максим дошёл до поста, вытащил из диспенсера несколько бумажных полотенец и вернулся в палату. Он протянул пациенту полотенца, но тот отмахнулся.

– Видите, в этом всё дело. Эти чёртовы слёзы. Всё от них. С самой проклятой школы я не мог их сдержать. Чуть что, сразу эти чёртовы слёзы. Любой косой взгляд, любое грубое слово, а если намечалась драка, будь уверен Мокрый Дэн не заставит себя ждать. Да, так меня и называли в школе. Мокрый Дэн. Только она в меня верила. Говорила, что я смогу с этим справиться, если захочу. Понимаете, она не просила меня измениться. Не говорила, чтобы что-то с собой делал. Она говорила, что я смогу, если захочу… Она меня любила таким. Любила нытика, любила Мокрого Дэна. И ей не было дела, что говорили про нас и про нашего сына. Если бы и мне не было дела…

Пациент замолчал. Максим не торопил его, ощущая, что тот приблизился в рассказе к ключевому событию.

– Но мне было дело. Всегда было. Я ненавидел себя за эту слабость. За этот психоэмоциональный дефект. За эти слёзы. Ничего хорошего они мне не дали. И я хотел от них избавиться. Всю жизнь хотел. С того самого дня, как я спрятался в школьной раздевалке от одноклассников. Я рыдал среди зимних курток лишь потому, что меня не взяли играть в футбол. Даже на ворота поставили того слепошарого, а меня вообще не взяли! Физрук нашёл меня и отвел обратно в спортзал. У меня вся майка была мокрой от слёз и соплей. Мокрый Дэн… тогда это зародилось…

Он немного помолчал, перевёл дыхание. Снова глубоко вдохнул и продолжил:

– Потому я ухватился за ту возможность. Мне сказали, что есть человек, который сможет помочь. Нет, – исправился он, – конечно, никто мне этого не говорил, потому что у меня нет, не то что друзей, даже приятелей. Я подслушал разговор в кафе возле офиса, где собирались на обед все наши работники. За столиком неподалёку сидела Ира из моего отдела и тот здоровяк, что недавно устроился в отдел продаж.

Пациент замолчал, взгляд его рассеянно скакал по кафельному полу.

– Нет, – продолжил он, – не вспомню, как зовут эту гориллу-продажника. Он на самом деле здоровый. Руки – стволы деревьев, ноги – римские колоны, пальцы… такими пальцами только орехи раскалывать. Косматые конечности и грудь, даже немного шея, но абсолютно лысая, блестящая от тестостеронового пота голова. Кажется, именно такие нравятся девушкам. А может и нет – я в этом ничего не понимаю и никогда не понимал. В общем, он говорил Ире, что знает одного человека, который помогает людям избавиться от разных проблем. Не знаю, помогает ли он излечить рак, но судя по словам здоровяка, этот человек очень здорово помог ему повысить уверенность в общении с женщинами. Кстати, Иру, простите за грубость, он трахнул прямо в тот же день в туалете на четвёртом этаже. Это все слышали, но никакого осуждения их поступок не встретил. Я лично видел, как коллеги хлопали здоровяка по спине, когда тот проходил мимо, а на Иру подруги смотрели даже с завистью… Не представляете, каких усилий стоило мне задать ему самый простой вопрос. Я дождался его после работы и выпалил разом приветствие, какой-то дежурный вопрос в духе «как дела?», а следом спросил то, что интересовало меня больше всего. Где найти того, кто сможет мне помочь? Этот пещерный человек рассмеялся и ткнул меня кулаком в грудь. Кажется, он решил, что я шучу. Не нужна тебе такая помощь, мужик, сказал он. Выступившие на моих глазах слёзы его озадачили. Я сказал, что это и есть проблема, которую я не в силах решить. Тогда он просто дал мне номер и сказал набрать его, когда я буду готов. Не мобильный, а домашний. Простой до безобразия: 73-73-73. Он повторил, чтобы я набрал его, когда буду готов. Никаких сомнений не должно быть в твоей голове, он ткнул меня здоровенным пальцем в лоб, когда будешь звонить. Ни-ка-ких, сказал он, ткнув ещё три раза на каждый произнесённый слог.

– И вы позвонили?

– Лучше бы меня в тот день сбила машина, чем я набрал этот проклятый но…

Пациент замер, он выпрямил спину, закрыл рот ладонью.

– Надеюсь, вы не запомнили этот номер?

– Он совсем не сложный, семь…

– Нет! – пациент встал с кровати. – Нет! Забудьте немедленно. Выбросьте из головы, удалите ту часть мозга, где поселились эти цифры. Это кошмар… это хуже, чем кошмар…

– Денис, вас ведь так зовут? Ваша кожа – это с вами сделали после звонка по этому номеру?

– Да, – пациент снова сел на кровать.

– Что это, какая-то химия? Какие-то нелегальные препараты?

– Ничего подобного.

– Но как такое могло случиться? – задал Максим вопрос для протокола, который задаёт каждый врач. Только в тот раз интерес был самым настоящим.

– После небольшой стычки с начальником и очередного эпизода, – сказал пациент, указав пальцем на уголок глаза, – я психанул. Помню, как стоял у открытого окна и оценивал, какова вероятность разбиться, если нырнуть с четвёртого этажа вниз головой. Говорят, люди выживают порой после падения и с десятого этажа или даже выше… К везунчикам я себя не относил, а потому вероятность остаться инвалидом-нытиком мне казалась, куда реалистичней сладкого забвения. Тогда я и вспомнил про номер. Он будто сам всплыл перед глазами. Шесть огненных цифр. Прямо как в каком-нибудь кино. Я набрал его с мобильного и мне ответили до того, как раздался первый гудок. Голос на том конце был тихий и слабый, будто бы у говорившего болело горло, и болело чем-то очень нехорошим. Он спросил, готов ли я. Вот так сразу. Его не интересовало моё имя, моя фамилия, моя проблема. Готов? – прохрипел пациент, пародируя человека на другом конце. – Я сказал, что готов. Он спросил, где я нахожусь. Я назвал адрес, по которому находился офис, сказал, что заканчиваю, через полчаса. Голос на том конце сказал, чтобы я искал знакомый номер, – пациент снова прохрипел последние слова.

– И что это значило?

– А то, что, когда я вышел с работы на парковке, среди десятка «рено» и «киа» стояла новая машина. Кажется, линкольн, или типа того. В машинах я разбираюсь чуть лучше, чем в женщинах, - пациент улыбнулся, но совсем не весело. - Чёрный длинный седан. Тонированные окна. Водителя или пассажира я не видел. Вместо типичного номера на табличке расположились шесть знакомых цифр. Я подошёл к машине, прижался к переднему стеклу с пассажирской стороны, но ничего не увидел, зато, когда отошёл от машины на шаг, услышал тихий щелчок – открылась задняя дверь. Никто не вышел. Я открыл дверь пошире и… знаете… мне показалось, что салон заполнял туман или… не знаю, что это было, но солнечный свет, пусть и вечерний в тот момент, казалось, не проникал внутрь. Или проникал, но путался, цеплялся, за какие-то частицы, что зависли в холодном – да, там было жутко холодно, - воздухе салона. За этой жутковатой взвесью я различил ноги и низ туловища человека, что сидел на дальнем от меня сиденье. Руки его были бледными и худыми, на указательном пальце золотое кольцо со здоровенным голубым камнем.

Пациент замолчал, глаза его округлились. Какое-то время он не моргал, взгляд застыл. Он лишь тихо покусывал нижнюю губу, да то сгибал, то разгибал пыльцы ног, что оставляли на кафеле жирные следы.

– И что вы сделали? – спросил Максим.

– Совершил ошибку, - сказал пациент и в уголках глаз снова предательски сверкнули слезы.