ОКОПНЫЙ БЫТ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ Часть 3
Еще один важный вопрос фронтового быта – устройство жилья. Здесь существовали значительные отличия для рядового состава и офицеров, представителей разных родов войск, для тех, кто воевал на европейском театре военных действий и на «периферийном» Кавказском фронте. На формы и способы обустройства влияли природно-климатические условия и времена года. Войска, следующие к фронту, располагались на постой в населенных пунктах, в жилищах местных жителей самых разных сословий. Это могла быть и крестьянская халупа, и баронский замок. Лучшие помещения занимали офицеры. Естественно, в различных условиях находились непосредственно на передовой и в резерве, куда войска отводили на отдых.
Вот как описывает солдатское жилье прапорщик Степун: «Вдоль той дороги, по которой мы двигались, были расположены небольшие пехотные окопы, оказалось, что это прикрытие нашей артиллерии. Что-то нас задержало, и мы остановились; я долго беседовал с солдатами. Каждый из них живет в небольшой яме. Яма сверху наполовину прикрыта досками, внутри каждой ямы сложена из трех-четырех кирпичей печь. Была ночь; в каждой яме, в каждой печи горел огонь, и странно – мною этот огонь определенно ощущался, как огонь родного очага, и эта яма, как дом и твердыня, как кров и уют. Мне, никогда еще не видавшему позиции, стали впервые понятны рассказы участников японской кампании о том, как солдаты и офицеры привыкают к своим устланным соломою ямам, как любят они их, спасающих от раны и смерти».
Совсем иные впечатления высказывает Оськин, начинавший службу рядовым солдатом и успевший пожить в такого рода жилищах до того, как стал прапорщиком: «Жизнь в окопах, в близком соседстве от немцев, держала нас постоянно настороже – каждую минуту можно было ожидать наступления с их стороны и мы спали не раздеваясь. Самые окопы были очень неудобны и скорое напоминали зигзагообразные канавы. Рядом с окопами солдаты сами, без каких-либо указаний саперных частей, вырыли землянки – глубокие ямы, прикрытые несколькими слоями бревен, пересыпанных слоями земли. Здесь мы чувствовали себя достаточно укрытыми от снарядов, но зато не было никакого спасения от холода. Пролежать целый день в землянке было совершенно невозможно – приходилось выбегать наружу и согреваться бегом на месте. Сначала мы попробовали было устроить нечто вроде печей, но временно командующий батальоном полковник Иванов, заметив дым над землянками, строжайше запретил разводить огонь, так как немцы, мол, по дыму обнаружат месторасположение окопов и начнут артиллерийский обстрел. На наш взгляд это запрещение казалось совершенно бессмысленным – немцам все равно было известно наше расположение, так же как и мы знали, где расположены окопы немцев. Досаднее же всего было то, что над немецкими окопами мы с утра и до вечера видели дым. Очевидно, они нисколько не боялись отапливать свои убежища... Неподвижное сидение на мерзлой земле во время сильных морозов вызвало среди солдат заболевания. Люди десятками выбывали из строя – у меня из взвода ежедневно по нескольку человек уходило на перевязочный пункт с отмороженными пальцами рук и ног».
Похожую картину рисует В. Вишневский, описывая движение войск к Карпатам в начале кампании 1915 года: «В так называемых тесных районах квартирования приходилось по шестьдесят человек на избу… Там же, где люди не вмещались в стодолы и топтались на холоде, ожидая приказаний, штабы, устроившиеся в фольварках – господских усадьбах, – приказывали им располагаться бивуаком. Солдаты расстилали, следуя передаваемому из поколения в поколение солдатскому правилу, половину своих шинелей на снегу, ложились на них, тесно прижавшись друг к другу, и укутывались другой половиной шинелей. В темноте по снежным полям дребезжа пробирались походные кухни и кормили остывшим серым супом вылезавших из-под шинелей, дрожащих от холода солдат. Горели костры, сложенные из разломанных изгородей».
А вот опыт артиллерийского офицера Жиглинского: «В обозе скучно. Единственное развлечение – чтение и поездки в отряд, в батарею... В халупе у меня довольно уютно. Глиняный пол я устлал здешними “фабряными” холстами, кровать огородил полотнищами палаток. На стенах – картинки Борзова “Времена года”, портреты Государя, кривое зеркальце, полукатолические бумажные иконы, оружие, платье, гитара, окна завешены холстом. В углу глинобитная, выбеленная печь. На столе горит свеча в самодельном подсвечнике из банки из-под какао, лежат газеты, бумаги и рапорты, книги и карандаши и т. д. На улице холодно, сыпется сухой снег и повевает метелица. В печке весело потрескивают дрова и золотят блеском огня пол, скамьи вдоль стены. За дверью, на кухне слышны голоса мирно беседующих хозяев и денщика». Он же, находясь на передовой, писал: «10 часов вечера, уже темно. Вдали гремит канонада – уже часа три без перерыва. Я сижу в землянке, устроенной из погреба разрушенного дома. Кирпичные стены, бревенчатый потолок. Ход сообщения ведет к орудийному блиндажу. На столе – бутылка, увы, молока, хлеб и свеча».
Индивидуальный опыт каждого участника войны был весьма разнообразен. Даже рядовые – в зависимости от того, на каком участке фронта и в какой период войны они находились, – могли время от времени пребывать в довольно комфортных «жилищных условиях», как и офицеры – ночевать под дождем, мерзнуть в окопах и неделями не снимать сапоги. Л. Войтоловский вспоминал отступление сентября 1915 года по Полесским болотам: «Холодно. Дождь леденящими струями забирается под рубашку, и мечта о пристанище и тепле мучает еще неотвязнее, чем голод. Целый день плетемся по вязким лесным дорогам. Неужели опять ночевать в лесу под холодным дождем? …Мы вваливаемся в крохотную лесную сторожку, где застаем уже двух офицеров, полкового монаха и сторожа с кучей детей».
Война всегда оставалась не только опасным, но и напряженным, истощающим физические силы и психику человека трудом. Минуты затишья могли сменяться внезапными периодами напряженных боев. Поэтому отдых и прежде всего элементарный сон так ценились на фронте. «Война выработала привычку спать при всяком шуме, вплоть до грохота ближайших батарей, и в то же время научила моментально вскакивать от самого тихого непосредственного обращения к себе».
«В окопах все наоборот. Ночь и день поменялись ролями. Ночью мы бодрствуем, а днем спим. Первое время чрезвычайно трудно приучить себя к такой простой вещи. Ночью клонит ко сну, днем трещит голова. Да и трудно заснуть в связывающей тело одежде, в сапогах. Когда неделю не разуваешься – сапоги кажутся стопудовыми гирями, их ненавидишь, как злейшего врага. А распоясываться, когда противник находится в ста шагах, нельзя… Все помешались на неожиданной атаке. Ее ждут с часу на час. И потому неделями нельзя ни раздеваться, ни разуваться». После боевой вылазки, получив приказ «Марш отдыхать в землянку!», «стряхивая с себя налипшую грязь, заползаем каждый в свое неуютное логово, чтобы забыться на несколько часов в коротком сне».
Но существовали и другие формы проведения досуга, во всяком случае, для командного состава. В Русской армии были распространены полковые собрания, где в периоды затишья офицеры могли отдохнуть. Жиглинский в письме к матери описывает царившую в них атмосферу: «Побывайте в собрании любого из полков, любой бригады! – Узкая, длинная землянка, стены обшиты досками и изукрашены национальными лентами, вензелями и гирляндами из елок. Душно, накурено. Офицерство попивает чай, играет в карты, в разные игры, вроде скачек, “трик-трак” и т. д. Шахматы, шашки... В одном углу взрывы смеха – там молодой артиллерист тешит компанию сочными анекдотами. Веселый, тучный полковник с Георгием, прислушивается, крутит головой, улыбаясь, между ходом партнера и своим. Вот он же затягивает своим симпатичным, бархатным баритоном “Вниз по Волге-реке” и тотчас десяток-другой голосов подхватывает: “...выплывали стружки...” Поет и седой генерал, и молодой прапор... За длинным, самодельным, белым столом сидит не случайная компания, а милая, хорошая семья. Главное – дружная... Соединила всех не попойка, не общее горе, – всех соединил долг и общее дело...».
Что касается рядовых, то, естественно, именно служба занимала основную часть солдатского времени, особенно в период боевых действий (наступления, обороны, отступления) или подготовки к ним. Но нередко были и особые периоды позиционного этапа войны или нахождения в резерве, когда заполнить время было очень сложно. И тогда главными проблемами становились элементарная скука, однообразие, невозможность найти достаточно целесообразных занятий для солдатской массы. Люди были рады любому развлечению..
Непосредственное отношение к военной повседневности име- ют проблемы, связанные с санитарно-гигиеническими условиями и вытекающей из них опасностью вспышек инфекционных заболеваний. Они особенно остры для массовых войн, затрагивающих не только собственно армейский контингент, но и гражданское население. Гигантская миграция огромнейших людских масс (передвижения воинских частей, эвакуация раненых в тыл и возвращение выздоровевших в действующую армию, перемещение гражданского населения из прифронтовых районов в глубь страны, из городов в деревни и обратно) в сочетании с резкой перенаселенностью, нехваткой жилья, катастрофическим ухудшением условий жизни и голодом, – все эти факторы являются пусковым механизмом для развития эпидемических болезней. На протяжении многих столетий действовал неотвратимый закон: войны всегда сопровождались эпидемиями.
В Первую мировую войну одной из главных проблем, связанных с санитарно-гигиеническими условиями и вытекающей из них опасностью инфекционных заболеваний, была борьба с педикулезом, постоянно угрожавшим массовыми вспышками эпидемий, прежде всего сыпного тифа. Опасность усиливалась позиционным характером войны: войска долгими месяцами пребывали в одних и тех же окопах и землянках, которые вместе с людьми обживали и насекомые-паразиты. «В геометрической прогрессии размножаются вши. Это настоящий бич окопной войны. Нет от них спасения. Некоторые стрелки не обращают на вшей внимания. Вши безмятежно пасутся в них на поверхности шинели и гимнастерки, в бороде, в бровях. Другие – я в том числе – ежедневно устраивают ловлю и избиение вшей. Но это не помогает. Чем больше их бьешь – тем больше они плодятся и неистовствуют. Я расчесал все тело... Охота на вшей, нытье и разговоры – все это повторяется ежедневно и утомляет своим однообразием», – вспоминал Арамилев. Бытовая проблема не только имела самостоятельное значение (санитарные потери снижали боеспособность войск), но и пе-рерастала в проблему психологическую, подрывая моральный и бо-евой дух личного состава.
Впрочем, не менее грозными в той войне были желудочные инфекции, особенно брюшной тиф, холера и дизентерия, преследовавшие русскую армию на протяжении всей войны, но особенно на заключительной ее стадии, когда происходил развал армии, систем управления и снабжения, а также медицинской службы.
Оськин писал в декабре 1914 года с Юго-Западного фронта: «Когда, после нескольких дней похода, мы приблизились к устью реки Ниды, в полку обнаружились заболевания холерой. Сначала заболевания носили единичный характер, но чем ближе подходили мы к устью Ниды, тем больше и больше заболевало народу. Наконец, по распоряжению свыше, полк был назначен в карантин. Для этого заняли одну из деревень. Вокруг деревни была выставлена охрана, никого не пропускавшая за околицу. В какие-нибудь три-четыре дня слегла половина полка. Хаты, в отведенном для больных конце деревни, были набиты до отказа, и нельзя было без содрогания смотреть на все, что делалось внутри их. Люди корчились в судорогах, извиваясь всем телом и изрыгая остатки пищи. Многих, не евших уже в течение нескольких дней, рвало какой-то страшной зеленой жидкостью. Лица больных, острые, бледно-синие, казались неживыми, и лишь судорожные движения, вызванные рвотой, указывали, что они еще живы. Полковые санитары сбивались с ног, бегая от одного больного к другому.
Когда, благодаря принятым мерам, холерные заболевания пошли на убыль, поступило распоряжение двигаться дальше, по направлению к Новому Корченю.
Раньше я думал, что заболевания холерой непременно кончаются смертью. Однако на деле это было далеко не так. Солдаты, заболевшие в походе, догнали нас в Новом Корчене уже совсем здоровыми. Крепкий организм побеждал холеру не более чем в две недели. Больше всего смертных случаев было с солдатами-татарами. Чем объяснить это – не знаю…
В Новый Корчень мы вступили за несколько дней до Рождества. Нас на первое время оставили в резерве, чтобы дать солдатам отдохнуть после эпидемии».
Проблемы санитарно-гигиенического характера во время войны приобрели поистине гигантские масштабы. При общей численности мобилизованных в Русскую армию 15,5 млн. человек только госпитализированных за время войны военнослужащих, нуждавшихся в продолжительном лечении, учтено около 5,15 млн. человек, из них раненых свыше 2,8 млн. чел. и заболевших – более 2,3 млн. человек, при этом умерли именно от болезней свыше 155 тыс. человек. А всего в период Первой мировой войны и последовавшей сразу за ней Гражданской только сыпной тиф поразил в нашей стране, по разным подсчетам, от 10 до 25 млн. человек.
В заключение необходимо отметить, что от качества солдатского быта, его организации во многом зависят моральный дух войск и их боеспособность, а недостаточное внимание к отдельным бытовым факторам нередко негативно сказывается на ходе боевых действий или приводит к неоправданно большим потерям. В данной статье затронуты лишь некоторые проблемы окопного быта Русской армии в годы Первой мировой войны, являющегося важной частью фронтовой повседневности, изучение которой во всем ее многообразии и противоречивости позволит глубже понять «человеческий ракурс» новейшей военной истории, тот трудноуловимый субъективный фактор, который в экстремальных условиях войны может неожиданно перевесить все факторы материальные и оказаться «последней каплей», склоняющей чашу весов в сторону побед или поражений.