О патриотизме
Нелегко вырастить плодовое дерево: много оно требует труда и забот. А чертополох невзыскателен. Гитлер, создавая свою «гитлеровскую молодежь», потворствовал самым низким инстинктам человека. Он не воспитывал, — он натаскивал, науськивал. Нельзя назвать патриотизмом мироощущение немца гитлеровской формации. Патриотизм обозначает любовь к своей стране, к своему народу. Как всякая большая любовь, патриотизм расширяет сознание. Подлинный патриот любит весь мир. Нельзя, открыв величие родной земли, возненавидеть вселенную. Безлюбые люди — плохие патриоты. А лжепатриотизм фашистов покоится на презрении к другим народам, он суживает мир до пределов одного языка, одного типа людей, одной масти.
Давно, еще до первой мировой воины, будучи подростком, я попал в Германию. Я восхищенно глядел на чудеса немецкой техники. Как-то я оказался в небольшом загородном ресторане. Был воскресный день. В беседке сидели немцы, сняв пиджаки, пили пиво и, привставая, что-то пели. Я прислушался, слова песни были: «Германия превыше всего». В ту самую минуту я понял, что, несмотря на опрятность берлинских улиц, несмотря на все достижения немецкой полиграфии или механики, Германия не «превыше всего», что в ее самоутверждении есть страшные низины человеческого духа.
Гитлер нашел подходящую почву для своей «расовой теории». Он легко внушил молодым немцам (сыновьям тех самых, что пели в беседке), будто они, и только они, — люди, а кругом «низшие расы», «недочеловеки».
Приказчику из сигарного магазина было лестно почувствовать себя «сверхчеловеком», влезть на ходули и оттуда пренебрежительно взглянуть на мир. Что Париж? Магдебург лучше. Что Оксфордский университет? Прусская казарма почтенней. Что Лев Толстой? Автор порнографических романов Ганс Эверс пишет куда занятней.
Горизонт самого просвещенного немца, воспитанника современной Германии, определяется границами «рейха». Один немецкий офицер, человек с высшим образованием, разговорился со мной в Париже. Он был не только оккупантом, но и туристом: осматривал город. Меня он принял за француза, и он поставил мне забавный вопрос: «Как вы ухитряетесь придавать вашей отсталой стране видимость культурной страны?» Этому начитанному дикарю не приходило в голову, что он оказался в действительно культурной стране.
Гитлеровцы презирают французов, называя их «негроидами» и утверждая, что французы — это «метисы». По соображениям тактики, гитлеровцы льстят мусульманам, однако в Испании они возмущенно отмахиваются от андалузцев, и слово «мавр» в устах немца звучит как оскорбление: андалузцев гитлеровцы осуждают за «примесь арабской крови». Союз с Японией не мешает немцам демонстрировать свое презрение к «монгольской расе».
В оценках культуры славянских народов гитлеровцы исходят из общего утверждения, что «славяне — низшая раса». Пражский университет — старейший университет Европы. Это не мешает немецким фашистам уверять, что «чехи — дикари». Музыка поляка Шопена для гитлеровского журнала «кудахтанье глупой курицы». Гитлер (человек глубоко невежественный и не способный прочитать книгу в сто страниц) говорит, что Лев Толстой «русский ублюдок».
«Расовая теория» прикидывается наукой: немцы любят научную терминологию. Шарлатан в Германии, придумав «теорию», с помощью которой можно выиграть миллион в рулетку, пытается украсить свои выкладки ссылками на высшую математику. Немецкий народ, как и другие европейские народы, создался в итоге длительного скрещивания представителей разных племен, в частности среднеевропейских славян, заселявших некогда большую часть Пруссии. В книгах, изданных гитлеровцами, можно найти фотографии «лучших представителей северной германской расы». Однако ни уродливый Гитлер, ни колченогий Геббельс, ни тучный Геринг никак не похожи на «образцовых германцев».
Немцы всегда дорожили видимостью. Поэтому их не смутили фашисты, заменившие антологию мировой литературы, книги Шекспира, Сервантеса, Гюго изображениями идеальных производителей германской расы. В Германии продавали скверные папиросы в изумительных металлических коробках. Как-то табачный фабрикант мне рассказал, что упаковка обходится ему дороже табака. Не так ли немцы, воспитанные Гитлером, ставят выше всего форму человеческого черепа, не интересуясь тем, что в этом черепе помещается?
Все знают, что гитлеровцы уничтожают национальную культуру других народов. Но необходимо отметить, что они обкорнали, принизили национальную культуру немецкого народа. Миллионы сердец освещала поэзия Гейне. Ее романтическая ирония была солью в стране, приученной к пресному хлебу. Гитлеровцы нашли, что череп Гейне неустановленного образца, и новое поколение Германии не знает даже имени Гейне. Так Гитлер, присоединив к «рейху» польскую Познань или французскую Лотарингию, отлучил немцев от источника немецкой поэзии.
Ограничив понятие национальной культуры рамками языка или условным определением «расы», Гитлер способствовал национальному одичанию Германии. Изгнание из университетов ученых, оказавших огромное влияние на развитие немецкой науки во главе со знаменитым физиком Эйнштейном, резко сказалось на понижении культурного уровня страны. Почему Германия должна была расстаться со многими из ее передовых умов? Да потому, что, согласно «расовой теории», они оказались не чистокровными германцами.
Наука была заменена лженаукой. Новые профессора, люди по большей части невежественные, придумывали «чисто арийскую физику» или «строго германскую математику». Фашистский профессор Эрвик Гек заявил: «Математика — это проявление северного арийского духа, его воля к господству над миром».
Гитлеровцы удалили из немецких музеев произведения новой французской живописи и тем самым надели шоры на глаза молодых художников Германии. Современная архитектура в гитлеровской Германии отменена как «вредный американизм».
Гитлеровские архитекторы рабски копируют старое немецкое зодчество, причем фашистам не приходит в голову, что, имитируя готический собор, трудно построить хороший вокзал. Немецкая литература не знала большого классического романа, ее как бы поглощала поэзия: Гете, Шиллер, Гейне, Рильке.
Немецкие писатели двадцатого века учились на иноязычном романе: на «Лавке древностей» Диккенса, на «Отверженных» Гюго, на «Отце Горио» Бальзака, на «Войне и мире» Толстого. Какие учителя оставлены писателями современной Германии? Графоман Геббельс...
Советский патриотизм — естественное продолжение русского патриотизма. Русским всегда было чуждо пренебрежение к другим народам. Петра не унизило то, что он учился корабельному делу в Голландии. От этого он не перестал быть Великим. В восемнадцатом веке Франция шла впереди других народов, и книги Вольтера, попадая в русские захолустья, рождали первых вольнодумцев. Молодые русские патриоты, сражавшиеся против Наполеона, нашли в Париже еще теплую золу французской революции. Они увлеклись идеей свободы; так подготовлялось восстание против царского самодержавия 14 декабря 1825 года.
Гений Пушкина, столь органически русский, столь связанный всеми корнями с русской историей, с русской природой, с русской речью, был в то же время всечеловеческим гением. Пушкин страстно любил чужеземных поэтов: Шекспира, Шенье, Байрона, Мицкевича; Герцен и Белинский воспитывались на Гегеле. Живопись Италии была откровением не только для большого русского художника Иванова, но и для его друга, великого Гоголя.
Мечников учился у Пастера, как у Мечникова учились многие ученые Запада.
Опыт рабочего движения Франции, Германии, Англии помог русской искре стать пламенем.
Русский народ учился у других народов Европы, и он учил своих учителей. Русский роман преобразил всю мировую литературу: вне Толстого и Достоевского нельзя себе представить творческий путь любого французского или немецкого писателя.
Русская музыка обошла самые глухие углы мира. Имена Менделеева, Лобачевского, Павлова известны каждому студенту Кембриджа или Сорбонны. Не было события в новейшей истории, настолько видоизменившего путь и лицо человечества, как русская революция.
В самые тяжелые времена русский народ не отчаивался в судьбе своей родины, горячо любил ее, отважно ее защищал — без злобы к другим народам, без дешевого зазнайства, без мнимо-горделивых, а по существу рабских выкриков: «Мы превыше всего».
Наша советская родина досталась нам нелегко: ее мы оплатили кровью лучших, ожесточенным трудом целого поколения. Сколько нужно было распахать целины, застроить пустырей, преодолеть косности и суеверия! Мы не закрывали глаза на трудности. Мы знали и знаем, что многие деревья приносят плоды пятьдесят лет спустя после того, как они посажены.
Мы не ждали чудес, но верили в человеческую волю. И страна менялась у нас на глазах. Как дети радуются обновке, мы радовались всему — и помидорам под Архангельском, и постановке «Гамлета» в колхозном театре. Мы видели, как растут наши города. Но пуще всего мы радовались росту человека. Легко воспитать десять тысяч избранных за счет других, противопоставить просвещенной знати многомиллионное невежество. Мы хотели другого: света для всех. Мы были пионерами, а путь прогресса не шоссе с верстовыми столбами — его приходится прокладывать среди девственного леса. Перед нами был свет, и, порой сбиваясь с пути, мы неизменно выходили на верную дорогу.
Советский патриотизм освещен большой внутренней радостью, наш народ справедливо гордится своей исторической миссией. Советский патриотизм в то же время прост, органичен, как привязанность птицы к воздуху, рыбы к воде: мы любим ту стихию, вне которой нам не жить.
Каждый русский писатель самозабвенно любит русский язык. Но разве эта любовь мешала и мешает писателям понять красоту, силу других языков? Мы знаем, какую роль сыграл Кавказ в русской поэзии — от Пушкина и Лермонтова до Маяковского. Фашист ненавидит человека, у которого волосы другого цвета, который говорит на другом языке. Нас радует многообразие мира. Мы гордимся многообразием нашей родины.
В дни сурового испытания народы нашей родины показали, что такое подлинное родство. Весть о первом убито
Давно, еще до первой мировой воины, будучи подростком, я попал в Германию. Я восхищенно глядел на чудеса немецкой техники. Как-то я оказался в небольшом загородном ресторане. Был воскресный день. В беседке сидели немцы, сняв пиджаки, пили пиво и, привставая, что-то пели. Я прислушался, слова песни были: «Германия превыше всего». В ту самую минуту я понял, что, несмотря на опрятность берлинских улиц, несмотря на все достижения немецкой полиграфии или механики, Германия не «превыше всего», что в ее самоутверждении есть страшные низины человеческого духа.
Гитлер нашел подходящую почву для своей «расовой теории». Он легко внушил молодым немцам (сыновьям тех самых, что пели в беседке), будто они, и только они, — люди, а кругом «низшие расы», «недочеловеки».
Приказчику из сигарного магазина было лестно почувствовать себя «сверхчеловеком», влезть на ходули и оттуда пренебрежительно взглянуть на мир. Что Париж? Магдебург лучше. Что Оксфордский университет? Прусская казарма почтенней. Что Лев Толстой? Автор порнографических романов Ганс Эверс пишет куда занятней.
Горизонт самого просвещенного немца, воспитанника современной Германии, определяется границами «рейха». Один немецкий офицер, человек с высшим образованием, разговорился со мной в Париже. Он был не только оккупантом, но и туристом: осматривал город. Меня он принял за француза, и он поставил мне забавный вопрос: «Как вы ухитряетесь придавать вашей отсталой стране видимость культурной страны?» Этому начитанному дикарю не приходило в голову, что он оказался в действительно культурной стране.
Гитлеровцы презирают французов, называя их «негроидами» и утверждая, что французы — это «метисы». По соображениям тактики, гитлеровцы льстят мусульманам, однако в Испании они возмущенно отмахиваются от андалузцев, и слово «мавр» в устах немца звучит как оскорбление: андалузцев гитлеровцы осуждают за «примесь арабской крови». Союз с Японией не мешает немцам демонстрировать свое презрение к «монгольской расе».
В оценках культуры славянских народов гитлеровцы исходят из общего утверждения, что «славяне — низшая раса». Пражский университет — старейший университет Европы. Это не мешает немецким фашистам уверять, что «чехи — дикари». Музыка поляка Шопена для гитлеровского журнала «кудахтанье глупой курицы». Гитлер (человек глубоко невежественный и не способный прочитать книгу в сто страниц) говорит, что Лев Толстой «русский ублюдок».
«Расовая теория» прикидывается наукой: немцы любят научную терминологию. Шарлатан в Германии, придумав «теорию», с помощью которой можно выиграть миллион в рулетку, пытается украсить свои выкладки ссылками на высшую математику. Немецкий народ, как и другие европейские народы, создался в итоге длительного скрещивания представителей разных племен, в частности среднеевропейских славян, заселявших некогда большую часть Пруссии. В книгах, изданных гитлеровцами, можно найти фотографии «лучших представителей северной германской расы». Однако ни уродливый Гитлер, ни колченогий Геббельс, ни тучный Геринг никак не похожи на «образцовых германцев».
Немцы всегда дорожили видимостью. Поэтому их не смутили фашисты, заменившие антологию мировой литературы, книги Шекспира, Сервантеса, Гюго изображениями идеальных производителей германской расы. В Германии продавали скверные папиросы в изумительных металлических коробках. Как-то табачный фабрикант мне рассказал, что упаковка обходится ему дороже табака. Не так ли немцы, воспитанные Гитлером, ставят выше всего форму человеческого черепа, не интересуясь тем, что в этом черепе помещается?
Все знают, что гитлеровцы уничтожают национальную культуру других народов. Но необходимо отметить, что они обкорнали, принизили национальную культуру немецкого народа. Миллионы сердец освещала поэзия Гейне. Ее романтическая ирония была солью в стране, приученной к пресному хлебу. Гитлеровцы нашли, что череп Гейне неустановленного образца, и новое поколение Германии не знает даже имени Гейне. Так Гитлер, присоединив к «рейху» польскую Познань или французскую Лотарингию, отлучил немцев от источника немецкой поэзии.
Ограничив понятие национальной культуры рамками языка или условным определением «расы», Гитлер способствовал национальному одичанию Германии. Изгнание из университетов ученых, оказавших огромное влияние на развитие немецкой науки во главе со знаменитым физиком Эйнштейном, резко сказалось на понижении культурного уровня страны. Почему Германия должна была расстаться со многими из ее передовых умов? Да потому, что, согласно «расовой теории», они оказались не чистокровными германцами.
Наука была заменена лженаукой. Новые профессора, люди по большей части невежественные, придумывали «чисто арийскую физику» или «строго германскую математику». Фашистский профессор Эрвик Гек заявил: «Математика — это проявление северного арийского духа, его воля к господству над миром».
Гитлеровцы удалили из немецких музеев произведения новой французской живописи и тем самым надели шоры на глаза молодых художников Германии. Современная архитектура в гитлеровской Германии отменена как «вредный американизм».
Гитлеровские архитекторы рабски копируют старое немецкое зодчество, причем фашистам не приходит в голову, что, имитируя готический собор, трудно построить хороший вокзал. Немецкая литература не знала большого классического романа, ее как бы поглощала поэзия: Гете, Шиллер, Гейне, Рильке.
Немецкие писатели двадцатого века учились на иноязычном романе: на «Лавке древностей» Диккенса, на «Отверженных» Гюго, на «Отце Горио» Бальзака, на «Войне и мире» Толстого. Какие учителя оставлены писателями современной Германии? Графоман Геббельс...
Советский патриотизм — естественное продолжение русского патриотизма. Русским всегда было чуждо пренебрежение к другим народам. Петра не унизило то, что он учился корабельному делу в Голландии. От этого он не перестал быть Великим. В восемнадцатом веке Франция шла впереди других народов, и книги Вольтера, попадая в русские захолустья, рождали первых вольнодумцев. Молодые русские патриоты, сражавшиеся против Наполеона, нашли в Париже еще теплую золу французской революции. Они увлеклись идеей свободы; так подготовлялось восстание против царского самодержавия 14 декабря 1825 года.
Гений Пушкина, столь органически русский, столь связанный всеми корнями с русской историей, с русской природой, с русской речью, был в то же время всечеловеческим гением. Пушкин страстно любил чужеземных поэтов: Шекспира, Шенье, Байрона, Мицкевича; Герцен и Белинский воспитывались на Гегеле. Живопись Италии была откровением не только для большого русского художника Иванова, но и для его друга, великого Гоголя.
Мечников учился у Пастера, как у Мечникова учились многие ученые Запада.
Опыт рабочего движения Франции, Германии, Англии помог русской искре стать пламенем.
Русский народ учился у других народов Европы, и он учил своих учителей. Русский роман преобразил всю мировую литературу: вне Толстого и Достоевского нельзя себе представить творческий путь любого французского или немецкого писателя.
Русская музыка обошла самые глухие углы мира. Имена Менделеева, Лобачевского, Павлова известны каждому студенту Кембриджа или Сорбонны. Не было события в новейшей истории, настолько видоизменившего путь и лицо человечества, как русская революция.
В самые тяжелые времена русский народ не отчаивался в судьбе своей родины, горячо любил ее, отважно ее защищал — без злобы к другим народам, без дешевого зазнайства, без мнимо-горделивых, а по существу рабских выкриков: «Мы превыше всего».
Наша советская родина досталась нам нелегко: ее мы оплатили кровью лучших, ожесточенным трудом целого поколения. Сколько нужно было распахать целины, застроить пустырей, преодолеть косности и суеверия! Мы не закрывали глаза на трудности. Мы знали и знаем, что многие деревья приносят плоды пятьдесят лет спустя после того, как они посажены.
Мы не ждали чудес, но верили в человеческую волю. И страна менялась у нас на глазах. Как дети радуются обновке, мы радовались всему — и помидорам под Архангельском, и постановке «Гамлета» в колхозном театре. Мы видели, как растут наши города. Но пуще всего мы радовались росту человека. Легко воспитать десять тысяч избранных за счет других, противопоставить просвещенной знати многомиллионное невежество. Мы хотели другого: света для всех. Мы были пионерами, а путь прогресса не шоссе с верстовыми столбами — его приходится прокладывать среди девственного леса. Перед нами был свет, и, порой сбиваясь с пути, мы неизменно выходили на верную дорогу.
Советский патриотизм освещен большой внутренней радостью, наш народ справедливо гордится своей исторической миссией. Советский патриотизм в то же время прост, органичен, как привязанность птицы к воздуху, рыбы к воде: мы любим ту стихию, вне которой нам не жить.
Каждый русский писатель самозабвенно любит русский язык. Но разве эта любовь мешала и мешает писателям понять красоту, силу других языков? Мы знаем, какую роль сыграл Кавказ в русской поэзии — от Пушкина и Лермонтова до Маяковского. Фашист ненавидит человека, у которого волосы другого цвета, который говорит на другом языке. Нас радует многообразие мира. Мы гордимся многообразием нашей родины.
В дни сурового испытания народы нашей родины показали, что такое подлинное родство. Весть о первом убито
