О кровных братьях и врагах.
Сегодня бежал с утреца и ничто не предвещало беды. А это, как правило, плохой знак. А "дурак" - это же врождённое - бегай не бегай. Я трассу знаю наизусть, но мне что-то, вдруг, захотелось побыть молодым сайгаком и перескочить через кусты. Я перескочил, но никак не ожидал, что где-то там внутри может быть толстый ствол и я не промазал. Ничего не сломалось и я не останавливаясь продолжил бежать, правда из меня вытекала жизненноважная жидкость и со стороны это смотрелось героически. В итоге ничего страшного - царапина. Но, мне сразу кое-что вспомнилось...
Я, до пятнадцати лет к медицинским процедурам относился спокойно. Ну вот к этим уколам, зачёрпываниям из меня крови, стрельбе мне в плечо пистолетом и так далее. У меня повышенный порог чувствительности и мне всё это не больно. Ну не так как у моего одноклассника который убегал от врача на неделю из школы. Григорий, он и одноклассником моим был и подельником в детском саду - у него прям очень тяжёлый случай.
При виде человека в белом халате его накрывало истерикой, со всеми оттуда вытекающими последствиями. Если в садике он просто дико орал, то в школе уже осмысленно. Он обзывал нашу школьную врачиху так, как позволяло воспитание и цензура тех времён. А укол сделать надо, поэтому его держали следующие товарищи: Физрук - на правах самого сильного, мать Григория - на правах матери, ну и медсестра пыталась не промазать. "Ааа-а, вы все немцы!" - орал Григорий, насмотревшись фильмов про войну, а у врачихи-латышки по счастливому стечению обстоятельств фамилия была Фридрихсберг. Гриша с матерью и физруком на укол всегда стояли последними в очереди, чтобы первоклашки не были седыми после его выступлений.
А моя история началась с урока труда. Учителем по труду у нас мало что была женщина, так ещё и Елена Евграфовна. Угораздило, одним словом. В общем, мы зажали в тисках какой-то брусок и выпиливали очередную ногу для очередной табуретки. А я разява же ко всему, в общем, что-то я куда-то обернулся, но пилить не перестал и буквально немного надпилил себе палец. Последнее что я помню - это то, что я обернулся и мне стало жалко палец и от этого как-то неприятно стало, аж до поташнивания. Потом изображение пропало и вернулось оно ко мне, когда я уже восседал на учительском кресле с перебинтованным пальцем и почему-то головой тоже. Я, конечно, рассеянный, но не до такой степени, чтобы надпилить себе ещё и голову.
Одноклассники стояли с лицами потерявшими безвременно ушедшего товарища. Майя Викторовна, врачиха наша, совала мне в нос ватку и у меня от этого пучило глаза. Правда она периодически совала эту же ватку Елене Еврграфовне, ибо той приплохело от осознания того, что ученик погиб на её уроке по её вине. Но, хрен дождётесь и я ожил. Там уже в последствии мне рассказали, что пока я падал в обморок, я зацепил головой железный верстак и по сути к смерти был близок, если бы попал головой в угол, а так только по касательной. Меня в срочном порядке освободили от всех уроков и я шёл по школе в прекрасном настроении, с перебинтованной головой и огромным пальцем, тоже забинтованным и им же показывал показывал всем что у меня всё в порядке. По лицам было очевидно, что ученики в это не верили.
Вот именно после этого случая к крови я начал относиться с лёгкой бледноватостью. Ну это как, если вас собака укусила и вы начали бояться собак. Та же история. С тех пор я ходил в поликлинику сдавать кровь и просил заранее выдать мне ватку с нашатырём, а то мне загодя хотелось полежать на полу в неестественной позе. А у нас в поликлинике в лаборатории всю жизнь работала бабка с лицом убийцы-рецидивистки. Она целыми днями делала людям больно и очевидно, что получала от этого колоссальное удовольствие. Губы у неё таки тоненькие, глазки маленькие и химия на голове такая, как будто у неё волосы из медной проволоки. Ну убийца чистой воды. Надо сказать, что я был не единственным кто недолюбливал посещать кабинет выкачивания из людей крови. Были, конечно, люди "зашёл-вышел", но я к ним не имел никакого отношения.
Эти вот ультра-смелые мужчины с волевыми подбородками, сидели с невозмутимым видом, нога за ногу, читали газету с таким видом, мол, да мне вообще до лампы. Но, как только эта прекрасная женщина выходила из кабинета с карточкой и называла фамилию смельчака, лицо у него становилось белее газеты и он на полусогнутых заходил в пытошную. Оттуда уже привычно раздавался короткий но чёткий звук падения на пол и голос этой извергини: "Господи, мужчина, что ж мы такие нежные то?"
Женщины - люди в эмоциональном плане более яркие и обходилось без этого театрального абсурда с напускной смелостью и газетой. Сижу в очереди, мечтаю о ватке. Медленно открывается дверь в коридор и заглядывает женщина с карточкой и направлением. Точно зная куда она заглядывает, сильно дрожащим голосом интересуется у нервной общественности: - "А что, здесь кровь сдают, да?"
- Да - отвечал очередной смелый, с томиком Островского в руках и нетленным произведением "Как закалялась сталь."
- Мхм, хорошо - говорила женщина и закрывала дверь с другой стороны. Минут через десять она заходила уже не задавая никаких вопросов и садилась со всеми в очередь грызть ногти, наматывать на палец лямку от сумки и напевать популярную тогда мелодию "жизнь невозможно повернуть назад..."
Самым страшным было - это если в коридор заглядывала мать с ребёнком. "Мишенька, сынок, тётенька просто возьмёт из пальчика кровь и всё. Это совсем не больно" - безбожно врала мать собственному сыну. Сын знал, что мать врёт и орал "Нее-ет я не пойду туда" - сидя на полу. Мать пыталась волочить сына на экзекуцию, но он орал ещё громче, чем не добавлял храбрости тем взрослым, которые неделю репетировали смелость и таки решились сегодня плюнуть на всё и пойти. Но это был ещё не самый печальный вариант. Одна из женщин мирно сидела вязала в уголке около пальмы и громким шёпотом молилась. Выходит эта гестаповка и говорит:
- Так Васильева, заходим не стесняемся.
- Я да? - нехотя отрываясь от вязания спрашивает сильно набожная женщина.
- Так - заглядывая в карточку - Васильева Светлана Анатольевна. Кровь из пальца и из вены. Вы?!
- Й-й-я - сползая с подоконника неровным голосом говорит женщина, с каким-то внутриутробным криком падает в обморок и будучи уже в нём ещё и ногами немного подёргивает.
В такие моменты, как правило, у большинства в очереди появляются срочные дела, проходят симптомы смертельных болезней, а некоторые присоединяются к женщине с вязанием, хотя тоже собирались уходить.
Это уже годы спустя, когда я лежал в больнице и из меня регулярно выкачивали сколько хотели и когда хотели, я охладел к этому делу, но вот эти варианты в поликлиниках достойны фильма. Ужасника. Многосерийного.
