Непокоренные. Глава XXV. Каждый сам. Часть 2.⁠⁠

Привет, пикабушники. Тем,кто впервые видит пост о Непокоренных - вступление ниже.

Моя жена написала книгуиперед тем,как издать ее - она хочет собрать максимально широкую выборку мнений, оценок и комментариев. Для этого, я стал выкладывать главы ее романа на Пикабу. В этой книге мало экшена и много мыслей. А так-же - очень много букв. Так что оценят ее те,кому нравятся такие авторы как Толстой и Достоевский.

Мы не боимся критики,мы приветствуем и ждем ее, если она будет конструктивной. Наеемся, вам понравится чтение.

В добрый путь.

Предыдущие главы Непокоренных

Измочаленный нудной духотой молельного собрания, Пан, наконец, закончил конспект восьмой главы «Теории и структур управления (Пособие для начального уровня)», подписал разрешение на проведение субботней ночи в Среднем Секторе и, закинув в рюкзак неизменный планшет, телефон да смену белья, направил стопы к платформе третьего уровня монорельса, благо, от Академии путь до него занимал не более получаса, а длинными ногами мальчишки – и того меньше, да на самом монорельсе минут сорок-пятьдесят. Правда, до темноты домой теперь все равно вряд ли добраться…

- Всеединый нас сохрани, Пан, да ты совсем... - матушка всплеснула руками так нелепо эмоционально, что мальчишка невольно внутренне напрягся.

- Мам, тише...

- Икаб, ты только взгляни на нашего мальчика! - Воскликнула она, оборачиваясь в короткий коридор, соединявший прихожую с кухней, из которой веяло теплом и запахом тушеных овощей (и как только матушка за четырнадцать лет так и не уяснила, что он морковку и кабачки на дух не переносит?). - Совсем как не наш, дай я на тебя посмотрю! - Женщина взяла сына за плечи, стремясь повернуть и осмотреть со всех сторон, будто не видела полгода, а не три или четыре недели.

- Мам! Мама, спокойнее будь... - Пан спешно обернулся вокруг своей оси для нее и осознал внезапно, что на последней фразе повысил голос. Ему снова стало не по себе.

- Даа, суровый мальчишка-то стал, - спокойно качнул головой отец, появившийся в дверном проёме, - не то, что мы, Средние, да, Майя?

- Кадет как кадет... - тихо и сдержанно отозвался тот, расшнуровывая массивные ботинки и думая невольно тяжело о предстоящем ужине. «Да я сам становлюсь проклятым Высоким» - мысль эта внезапно горячо ожгла Пана отчаянием и презрением, граничащими с паникой.

В комнате Пан скинул пилотку, пиджак, стянул через голову, расстегнув лишь до половины, рубашку, сменил форменные брюки на мягкие домашние штаны и откинулся на спину на узком диване. Смешно, как эта тесная комнатушка все еще хранила какую-то его тень, уже не являясь в полной мере его комнатой. А пройдет несколько лет - и она будет принадлежать какой-то девчонке, которая еще даже не появилась на свет... А он... Он к тому времени будет заканчивать Академию Службы Империи в Высоком Секторе.

Какая нелепость.

Пан поднялся и, проверив, нет ли новых сообщений на телефоне, отчего-то досадуя, вышел из комнаты к родителям. Ну а чего и от кого он, интересно, ждал? Простой ужин состоял из тушеных овощей с жареными куриными голенями, чая с рассыпчатым печеньем и огромного количества вопросов, которые родители, кажется, копили и берегли специально все эти дни, прошедшие с его последнего визита домой - хотя был ли это теперь его, Пана, дом?.. Мальчишка отвечал неохотно и сухо, если вообще отвечал – подавляющая часть того, о чем любопытствовали родители, разглашению не подлежала.

- Что у вас там, про того психопата-то говорили? - Простота и прямота, с которой Икаб Вайнке, высокого роста худощавый мужчина лет тридцати-тридцати двух, чьих светло-русых волос уже коснулась ранняя седина, задал сыну этот вопрос, отозвалась в мальчишке странным, саднящим чувством.

- Психопата?..

- Ну, мальчишку-бунтаря, что сверх новостей?

- Сверх новостей? - Бесцветно переспросил Пан. - Да все тоже самое... - он закрыл лицо ладонями, понимая внезапно, что даже не знает сам, что говорили о покушении в новостях Среднего Сектора, а так же как отчаянно хочет спать и как больно отчего-то ему быть здесь и сейчас и вести эти странные разговоры с матерью и отцом, которые не имеют ни малейшего представления о том, чем он вообще живет, что происходит с ним в последние полгода и в какую дикую, нелепую историю он ввязался в день их первой с Алексисом встречи. (Опять он, расколоться Империи, называет его по имени…)

- Мам, пап, давайте до завтра, а? Устал, что сил нет. А вы мне тогда и про сеструху расскажете, наконец, идет?

- Конечно, Пан… - Ему показалось на какое-то мгновение, что при упоминании о мелкой от матери почти что физически ощутимо повеяло теплом, но он отогнал эту странную мысль прочь и поднялся из-за стола. Мальчик вдруг очень остро и четко почувствовал, что в этом доме к нему сейчас относятся куда более как к коменданту ВПЖ, нежели как к сыну Средней семьи, и любые его слова и даже просьбы будут услышаны его родителями исключительно как приказы. Мороз продрал по спине от этого открытия.

А в пятом квартале, казалось, ничего и не изменилось вовсе. Аккуратно ступая следующим утром по изломанным бетонным плитам, Пан взобрался на второй этаж полузаброшенной фабрики: несколько лет назад всё правое крыло разворотило взрывом газа (а, может, и не газа, чему-чему, а новостям не верить парнишка научился отлично), а до восстановления так дело и не дошло – не то финансирование не дали, не то еще что помешало… Это крыло Пан знал отлично, как собственную комнату в родительском доме, потому что это было их с Марком и Туром любимое местечко в школьные годы. Сейчас, правда, Тур от него быстро сделал ноги как от чумного, да и не велика потеря, переживет. Уж что-что, а хватать и просить остаться он никого не собирается, бесчувственное он бревно. Да уж, Высокий Сектор выглядел, конечно, садом цветущим по сравнению с этой промзоной. Да что там, он в принципе выглядел садом цветущим...

Раньше народ тусовался под автодорожным мостом, только об этом быстро не то разнюхали, не то настучали, и лавочку пришлось экстренно сворачивать. Пану тогда как-то совершенно случайно повезло, он в день облавы внезапно слег с температурой под сорок и вместо моста пошел в поликлинику, а то кое-кому, говорят, и не поздоровилось. До ликвидации, конечно, не дошло, но у страха глаза велики, да и что с них, двенадцати- и тринадцатилетних сопляков было взять, но проблем разгребать всё равно пришлось достаточно. Здесь же ребята никого не встречали, только однажды какую-то девчонку, испуганно выбросившую недокуренную сигарету при звуке их шагов – хотя и сами бывали здесь далеко не часто.

Марк Моро не заставил себя долго ждать: в неизменной серовато- зеленой школьной форме, вечно взлохмаченный пятнадцатилетний мальчишка с очень темными, почти черными глазами и такого же цвета волосами, густыми, торчащими в разные стороны, словно он только что оторвал голову от подушки.

- О-оу. - Присвистнул Марк, окинув чуть прищуренным взглядом кадетскую форму Пана, в которой мальчишка на бетонном остове фабрики и без того чувствовал себя крайне неловко и напряженно (хвала Империи, большинство Средних хотя бы не знает, что эта форма значит), и едва заметно качнув головой. - Однако ж ни шиша себе ты теперь мажорчик. - Пан почувствовал, как отчаянно горячеют его уши от этих слов товарища, и сам не понял, что означает эта странная неосознанная реакция. Взгляд Марка меж тем снова стал привычным, почти что по-братски мягким, хотя и жутко усталым, и Пан вдруг ощутил себя таким же школьником, как и бывший одноклассник, словно не было всего этого наваждения с Посвящением, с кадетским общежитием, Высоким Сектором и Первым Мастером.

Марк говорил немного и все больше спрашивал – как и родители, хотя, в отличие от последних, явно ожидал, что не получит и половины желанных ответов; Пан отнекивался ровно настолько, насколько позволял здравый смысл.

- Говорят, в четвертом квартале позавчера разоблачили группировку бунтовщиков, вдохновленных той историей с вашим мальчишкой, слышал?

- "Нашим мальчишкой"?

- Ну... А нет? - В голосе Марка слышалось сомнение, граничащее с недоверием. - Разве не кадет типа тебя воду замутил? У нас, знаешь, всякие ходят слухи...

- А ты их поменьше передавай, дружок, - хмуро отозвался Пан и отвернулся, - и что за группировка?

- А что за история с мальчишкой?

- Марк, я не могу, ты же понимаешь…

- Что, не знаешь? Вам тоже, значит, самим ничего не говорят, да?

- Немногим больше. - Нехотя отозвался мальчик. И как он так все видит? - Но он с нами учился. Со мной, в одной группе, ясно? - И что это за холодная ярость внезапно прорвала деланное безразличие его голоса? - Пацан как пацан, чего ты хочешь услышать? Историю а-ля "я-то сразу понял, что к чему, и помог разоблачить преступника"? Ни хрена я не понял, никто ни хрена не понял - просто не успел, ясно? Никто и подумать не мог, что мальчишка в пятнадцать лет пойдет и пожертвует своей дурацкой жизнью, чтобы изменить хоть что-нибудь в этом треклятом мире! - Кипя, слова лились из Пана горячим шипением. – И, что бы вам о нем не наплели, я учился с Киром в одной группе, и никаким монстром и чудовищем он не был.

- Стой, стой, ты чего так завёлся-то? - Марк поежился и хмуро посмотрел на товарища, потом себе под ноги, куда на несколько метров вниз спускалась разбитая бетонная стена, исписанная у основания яркими пятнами букв. Где-то поодаль залились лаем сторожевые собаки фабрики. - Я ничего и не говорил вроде...

- Да, прости, - тихо отозвался Пан, с усилием выдавливая из себя каждое следующее слово, - я как не в себе со всем этим... Знаешь, как сложно? Да и вообще... Слушай, я ведь... скоро не смогу сюда просто так возвращаться.

Марк удивленно взглянул на собеседника.

- Ну да, такие вот правила. – Нехотя бросил Пан. - Предки еще не знают. Мать разноется... Хотя она теперь всегда ноет, они ж с отцом мне младшую заделали. Такая сразу стала… Как клушка, Всеединый, прости.

- Да ладно?

- В июне еще... Только, наверное, я ее никогда не увижу. Нам, говорят, со следующего года - обычного, в смысле, не учебного - только раз в месяц можно будет в Средний выбираться... А там, глядишь, и того меньше.

- Да уж, - поежился Марк, сосредоточенно туша хвостик сигареты о бетонный парапет и наблюдая, как он улетает вдоль стены вниз на добрый десяток метров, - как-то никогда не верилось, что это все правда, да? – Со странной тенью улыбки произнёс он, изо всех сил отводя глаза. – Ну, что каких-то счастливчиков действительно забирают из Среднего. А тебя тут на нашем фоне уже и не отличить от урожденных Высоких.

- «Счастливчиков»? – Пан не то хмыкнул, не то хрюкнул от вскипевшего возмущения, потом задушил что-то внутри себя кратким усилием воли и продолжил спокойно и тихо. - Не говори так, ладно? Высокие все такие... такие... ты себе не представляешь, Марк. Я не хочу быть как они. – Чтоб ему провалиться, что он несёт? – Там всё другое, все... Святая Империя, - прошептал Пан едва слышно одними губами, - они же ничего не знают о жизни и не понимают...

- Совсем спятил, Вайнке? – Марк закурил очередную сигарету (даже проклятый Алексис не курит столько, сколько делает это Марк) и встретил взгляд мальчишки очень пристальным взглядом своих черных глаз. - Тебе повезло так, как почти никому никогда не везло, а ты смеешь заикнуться, что тебе не нравится происходящее? Тебе завидуют все, кого ты знал в Среднем Секторе, они не боятся того, что из тебя вырастят там, Пан, они завидуют! А ты... Только вякни при мне еще раз, что ты чем-то недоволен, только попробуй... – Марк говорил горячо и хлестко, но вместе с тем ровно и абсолютно беззлобно. - Другое дело, что ты сам себя боишься – но только тебе же и хуже от этого. Даже думать не смей сдаваться, болван, уж если ты выжил в пятом квартале, в Высоком Секторе выживешь подавно. Не знаю я, что у вас там происходит, что ты сам не свой с тех пор, как был выбран, но слить такое я тебе не позволю, и не надейся – первым по шее дам, когда приедешь сопли на кулак наматывать на моем плече, имей в виду. Знал бы ты, как мне всё это не нравится – но я же молчу. Так что не смей, слышишь? Даже думать не смей отступать, Пан, лучше покажи им там всем, чего стоят Средние и чего стоит наша жизнь. Чтоб хоть всё это было не зря.