Непокоренные. Глава XII. Без страха. Часть 1.⁠⁠

Предыдущие главы Непокоренных

Отца, разумеется, как всегда дома не было. Ия окинула квартиру оценивающим взглядом и, едва переодевшись из промокшей учительской формы в сухую домашнюю одежду, принялась за большую генеральную уборку - все равно простой физический труд был единственным, что получилось бы у нее сделать хорошо с тем ветром, что гулял теперь в темноволосой голове.

Девятнадцать этажей - в темноте за руку, девятнадцать - заговорщическим шепотом, задыхаясь. В груди что-то трепетало, словно готовое вылететь и упорхнуть в грозовое небо прямо через распахнутую форточку стеклостены. А ведь на улице всё лило и лило, словно грозясь вдобавок еще и смыть весь Средний Сектор с лица земли... И все же в кои-то веки безмятежное спокойствие на лице девушки не было подделкой, но искренне переполняло сердце изнутри. Казалось, эта странная девочка, Лада, была подобна крепкому анальгетику: много разом принимать страшно, только по чуть-чуть - и сама не заметишь, как боль уходит, даже самая давнишняя. Да, верно, с самого начала так оно и было в том проклятом лифте, да и потом, раз за разом… Ах, как бы хотелось быть с ней больше, чем эти случайные встречи, чем несчастные минут десять на проходной, как бы хотелось говорить, по-настоящему, по-честному, обо всем на свете... Как тогда, в день Посвящения, на одной кухне заваривать травяной чай, печь вместе печенье и не грызть себя мыслью, что это ненормально… Как бы хотелось – вдвоем, без посторонних ушей. И каков всё-таки риск быть пойманными, если ей, Ие, и правда хватит дерзости показать новообретенной подруге бомбоубежище? Но ведь, спаси их Империя, Ладушка поймет, непременно оценит…

Ха, и когда это девчонка успела стать «Ладушкой»?

Электричество в дом вернулось, спустя минут, наверное, пятнадцать, когда девушки, наконец, дрожа от мокрого холода и задыхаясь, достигли семнадцатого этажа. Вернулось, не дав им почувствовать объятий друг друга еще раз, поэтому они простились так неловко, смущенно, одними взглядами, полными удивления, не смея улыбнуться еще раз. А улыбка рвалась, так и рвалась лечь на губы, затопить глаза, переполнить сердце... О сердце, правда, Ие думать было по-прежнему страшно - это ведь уже не шутки, но прямое противоречие Уставу Империи, прямое нарушение закона. И все равно девушку не покидало стойкое ощущение, будто что-то пошатнулось в этот вечер: не только внутри личного мира Ии, но куда шире, важнее: внутри самой Империи, той самой непоколебимой Империи, Великой, всесильной и единственно правой... оказавшейся внезапно такой беспомощной перед стихией дождя и ветра.

Вода в раковине шумно взбивала пеной моющее средство - и когда уже этот несчастный жмот купит домой посудомоечную машинку? Он ведь может себе это позволить… А то пора уже ей, Ие, деньги с него брать за то время, которое она проводит в роли домработницы, убирая за отцом: уборку девушка всегда ненавидела именно за эти мысли и глупую злость, которую они у нее вызывали. Однако у нее был и свой неоспоримый плюс, как и у любой монотонной физической работы – возможность подумать, уйти в себя, отрешиться от мира, разобраться в спутанном клубке мыслей, на которые обыкновенно времени не бывало достаточно.

Интересно, что делали прочие Средние в эти темные минуты бессилия Империи? И есть ли еще хоть кто-нибудь на всем свете такой же отчаянный, кто понял бы то, что творилось теперь в душе девушки, кто в эту треть или четверть часа успел бы сделать что-то важное, человеческое, настоящее?.. Глупости, ладно. Средние попросту не такие, Средние запуганные снаружи и мертвые внутри. А до Высокого Сектора такой беспредел уж точно не дошел - и думать смешно... Интересно, где отца носит?.. Ия вздохнула чуть уловимо и, приподнявшись на цыпочки, убрала на верхнюю полку кухонного шкафчика еще одну стопку блестевших от влаги тарелок, потом вытерла руки о потрепанное полотенце, щёлкнула кнопкой электрического чайника (сейчас бы кофе, но кофе – почти что продукт роскоши, неадекватно дорогой, да и разве найдешь его, качественный, в одиннадцатом квартале, если и в пятнадцатом так сложно?) и включила едва успевшие начаться вечерние новости. Разумеется, о происшедшем за весь выпуск не было сказано ни слова, чему девушка готова была бы позлорадствовать, коли не была бы такой уставшей и искренне довольной. И как-то там Всеединый Владыка сидел в темноте и блеске молний добрых полчаса? Да уж, это горькое ехидство, наверное, никогда в ней не иссякнет… Нет, Империя не совершенна, Империя не всесильна. Удивительно, какое тепло разливалось в сердце от этой мысли. «Все-таки язва ты страшная, Ия Мессель» - подумала девушка со внутренней усмешкой, такой невеселой. Хотя как тут не быть? Они же и правда ничего в общедоступных новостях не скажут, словно ничего не было. Подумаешь, какие-то минут двадцать, когда они всю доимперскую историю держат в тайне, перевирают да наизнанку выворачивают, а ведь должно же было быть что-то «до», и должны же были откуда-то взяться дикие, которые такие… другие. Да и вообще… Про диких-то толковой информации днем с огнем не сыщешь, ни в архивах, ни в Интернете, все какую-то муть детсадовскую городят, мол, отбросы, недостойные быть гражданами Империи, нелюди… Проклятое любопытство. Ия одернула себя, поднялась с трехногого табурета, на который умудрилась, оказывается, уже некоторое время назад опуститься перед телеэкраном незаметно для самой себя, и поспешила в свою комнату к ноутбуку, едва слышно за шумом закипающего чайника пискнувшему извещением о новом сообщении. Что-то внутри девушки невольно сжалось в приятном ожидании от догадки, чье сообщение могло прийти на ее профиль, однако вспыхнувший от прикосновения ее пальцев экран неожиданно удивил Ию. Одно новое сообщение, мерцавшее красновато-коричневым цветом, было принято от ее ученика, второклассника Зоэ Маршалла:

=> «Вы в порядке, учитель? Непогода пугает…»

Признаться, сообщение это заставило Ию смешаться, захлопав удивленно глазами. Интересно, камеры внутреннего наблюдения уже отлажены и заметят ли они эту мимолетную улыбку, коснувшуюся ее глаз? Зоэ был одним из самых тихих мальчиков в классе 2\3, не хорошо, но и не плохо учившийся, предпочитавший отмолчаться, когда острили его сверстники и отойти, когда они затевали потасовку. Изгоем или козлом отпущения при этом мальчишка не был, что всегда приятно удивляло Ию, однако это сообщение подняло в ней странную волну чувств, словно благодарности и окончательного подтверждения появившейся сегодня надежды, что, быть может, и правда не всё ещё потеряно для жителей Империи, что есть еще люди в безликой массе Средних…

<= «Добрый вечер, Зоэ. Непогода не отменяет необходимости здороваться. Всё в порядке, неполадки устранены. Ты напуган? Ты дома?»

Вот так, в меру мягко и в меру строго.

=> «Что это было, учитель? Проверка? А я торчал в темной школе без ключей, не мог дозвониться деду и попасть домой… вот только вернулся».

Ну ничего себе! Ия знала, что у Зоэ нет родителей, но думать о том, сколько времени ребенок одиннадцати лет, покинутый, провел в темном здании школы, было как-то не особенно приятно, учитывая то, как удивительно провела эти минуты она сама.

<= «Тебе было страшно?»
=> «А это плохо?» - Тревога и настороженность отчётливо увиделись Ие в этих словах.

Проклятый Устав! Девушка любила свою работу, несмотря на то, какими пугающе бездушными бывали порой – чаще всего – дети, какими взрослыми все они были с самых ранних лет, лишенные детства, и, хотя Ие и не с чем было сравнивать, ей не переставало казаться, что что-то в них должно было быть иначе, не так… Ах, Зоэ, конечно, Устав не позволяет бояться, ты же прекрасно это знаешь, так к чему такие вопросы?.. Ия вспомнила, какие вопросы задавала себе сама, будучи в возрасте этого мальчишки, и едва сдержалась, чтоб не качнуть головой.

=> «Кому нечего скрывать, тому нечего и бояться. Мы же учили Устав, Зоэ. Законопослушному гражданину Империи нечего бояться».

Даже после всего случившегося Империя по-прежнему является единственной реальностью, а она, Ия Мессель, по-прежнему учитель, которому невозможно в разговоре со своим учеником обойти букву Устава. Бояться нельзя. Всегда было нельзя, а теперь – словно бы почему-то особенно, хотя девушка и не могла уловить для себя, почему. Бояться - это ведь тоже не по Уставу. Ия в общем-то и прежде мало когда и чего боялась – чему быть, тому не миновать, полагала она, и то, что у других, наверное, было бы страхом, в ней куда чаще принимало форму злости, агрессии, словно вставшая дыбом шерсть на загривке встревоженной кошки.

<= «Я думал, никто про меня не вспомнит, если я пропаду. А Вы ничего не боитесь, учитель?»

Ия снова представила этого кучерявого, невысокого мальчишку одного на школьном дворе под проливным дождем. Святая Империя, чего бояться человеку – тем более ребенку, еще даже не подростку, – которому не страшно вслух сказать о своих же страхах? Выходит, всё же есть у Империи одна сторона столь сильная, что может затмить собою все прочие, ненавистные – это прямота и бесстыдная откровенность, с которой она порою действует и вынуждает действовать других. Когда не вынуждает так же бесстыдно лгать.

…да только разве этой прямоты достаточно, чтобы уравновесить молчание, держащие тебя в рамках закона, в пределах нормы, в клетке дозволенного?

=> «Я не боюсь того, что со мной будет. Жизнь не должна пугать ни тем, что она жизнь, ни тем, что она исключительно твоя, и никто, кроме тебя, не вправе её прожить. Жизнь не может пугать, Зоэ, потому что это единственное наше, что у нас есть».