Небо нашего Марса, рассказ вместо сна⁠⁠

Всем привет! В ночь с вс на пн бывают у меня сбои биоритмов, и сегодня - "вот опять". Я вообще люблю спать, потому что часто мне снятся крутые сны. Сегодня, когда мозг отказался отключаться и в час, и в два, я решила, что надо осуществить давно задуманное: надо написать рассказ по мотивам одного из самых ярких и переворачивающих сознание снов, которые мне снились. 

Не знаю, смогла ли я передать в полной мере то, что чувствовала, пока "смотрела" это в своей голове, но тема, в принципе,захватывающая, так что если вам есть что сказать по этому поводу, то пожалуйста, мне будет приятно почитать, как это видят другие люди)

______

Это может показаться странным, но первое, что поразило меня там, было небо. Настолько голубое, практически синее. Наверное, самое насыщенно-голубое небо, которое вы могли видеть у себя дома все равно было бы блеклым по сравнению с тем, что я увидел там. Впоследствии я узнал, что это был не обман зрения, не шок от новой обстановки или цветового контраста с поверхностью, а закономерная, или, точнее, ожидаемая особенность создания атмосферы на Марсе. Создаваемая с поверхности, к моменту моего прибытия, "домашняя", то есть аналогичная земной, атмосфера не успела захватить самые высокие слои исконно марсианского "воздуха", а в нем всё еще были частицы, которые как-то по-особенному рассеивали свет... Что-то в этом духе. Я не специалист ни в биологии, ни в физике в достаточной мере, чтобы объяснить это вам, но всё-таки в достаточной, чтобы успокоиться, когда это объясняли мне.

Я же сам -- инженер-проектировщик коммуникаций, обладающий, кроме того, практическими знаниями в области строительства в целом и строительной техники, в частности. Грубо говоря, "сам придумал - сам и делай". Такое я не раз слышал от своего земного начальства... Ха, может это они и порекомендовали меня в экспедицию? Вряд ли, конечно. Но кто бы это ни был, я благодарен ему. Это синее небо... теперь мне кажется, что ради всего, что я увидел там, стоило жить.

Наша экспедиция была уже пятой по счету, не считая первых двенадцати, во время которых создавалась атмосфера. Двадцать три года, подумать только! Я шел в пятый класс школы, а они уже высадились там, начали строить купол и разгружать сотни килограмм этих бактерий...

Целью нашей экспедиции было дальнейшее укрепление и обустройство первой базы Эос-1 и строительство дороги, соединяющей ее со второй базой Гефест-1, строительство которой началось во время прошлой экспедиции. Мне понравилось, с какой ответственностью люди подошли к названию первых опорных пунктов колонизаторов. С Эоса действительно открывался потрясающий вид на рассвете, а Гефест разбили возле потухшего вулкана, где предполагалось начать разработку железа, коего там оказалось превеликое множество.

Чем мы занимались там эти полгода? Я строил дорогу, меня взяли для этого. Еще, конечно, я занимался коммуникациями на Эосе, но дорога казалась мне важнее, и именно при работе "в поле" я увидел всё то, что сильнее всего поразило меня. Признаться, мне до сих пор иногда снятся эти красные горы, на фоне синего неба... Хоть и говорят, что Марс не красный. Да, теперь не красный. Но тогда, когда ты прилетел с зеленой Земли... Горы были красными или серыми. Я не мог воспринимать их по-другому, да и мои товарищи тоже. Иногда перед отбоем мы обсуждали это, и все сходились во мнении, что горы красные, небо чересчур синее, проклятое солнце печет слишком сильно, а путь от Эоса до Гефеста мог бы простираться по почвам более пригодным для строительства. Но с утра все всегда были снова готовы биться со стихией: ребята-строители продолжали укладку плит или установку свай, картограф изучал округу и предлагал варианты дальнейшего движения, и иногда я заводил свой мини-бульдозер (вообще говоря он был не мой, но мне он так полюбился, что работал на нем практически только я, никто не возражал) и мы с геологами отправлялись по рыхлому то ли песку, то ли известняку вперёд на десятку-другую километров, чтобы взять пробы грунта.

Помню, как после самой первой моей обзорной поездки, вечером я уже был примерно в километре от Эоса, как вдруг мне захотелось остановиться и просто посмотреть по сторонам, подумать. Я спрыгнул с кабины, и левая нога сильно поползла вниз с насыпи, скрываясь в этой сухой, но почему-то вязкой почве. Пришлось ухватиться за гусеницу, чтобы не упасть, да еще минут пять после извлечения ноги из западни я откапывал свой ботинок. "Мда, нелегко будет", подумал я тогда, а потом выпрямился и, наконец, огляделся вокруг. На Марс упали сумерки, багряные всполохи были видны лишь далеко-далеко за Олимпом (который, как мне казалось, был виден абсолютно везде), и кое-где уже были видны звезды. Приятно было узнавать созвездия, они мысленно соединяли нас с домом, по которому мы всё равно скучали уже через две недели после высадки. На Эосе светил одинокий ночной фонарь, и я различал в его свете нечеткие фигуры, переносящие что-то со склада на кампус. Присев на гусеницу и вглядевшись в даль, я думал: "Я - колонизатор. Я строю новою жизнь здесь, на Марсе. Еще мой отец в моем возрасте был уверен, что не доживет до этого, а мой дед считал, что человечество никогда не сможет покинуть Землю. И вот я здесь, дышу почти так же легко, как дома, и почти так же легко хожу здесь, выполняю задачи. Пройдет время, и мои внуки не будут знать жизни без Марса, без его ресурсов, без его красоты. Он красив, я должен признать. И все должны. И всё же, как трудно поверить, что я именно здесь, и что здесь и сейчас именно я."

За полгода мы проложили дорогу протяженностью 52 километра, точнее, конечно, наша "дорога" по факту являлась лишь основой дороги, но этот результат всех устраивал. Сообщение между Эосом и Гефестом для легкого транспорта было налажено, что значило, что развитие обеих станций теперь могло идти более уверенно. На Эосе мы усовершенствовали блоки связи, установили и наладили работу новых солнечных батарей. Отдельно мне запомнилось, как мы запускали рыбу в искусственный пруд возле базы. Почему-то у всех это событие вызвало столько радости и широчайших искренних улыбок, будто в этом была цель вообще всей программы "Марс -2760". Но, может, это была лишь глубинная тоска по родным океанам? Не знаю. Но было действительно радостно смотреть, как кто-то из землян переезжает на Марс на постоянное место жительства. Эта мысль придавала особую важность нашему делу.

Я вернулся на Землю и думал, что через год полечу туда снова, но я не угадал. Даже полугодовое пребывание в другом гравитационном поле не смог простить мне мой позвоночник. Хоть я и говорил, что боль несущественна, медицинская комиссия запретила мне полеты. Мне сказали, что полететь я смогу только в один конец, и я, скрепя сердце, принял свое поражение: жить на Марсе до конца я бы не смог, домом для меня все равно осталась Земля.

Я до сих пор слежу, как идёт работа, как далеко зашли люди в освоении чужой планеты. Иногда я пропускаю кружечку пива с одним парнем-геологом, с которым мы хорошо подружились за те полгода. Он закончил летать только в прошлом году, и всегда держал меня в курсе достигнутого и планируемого. Теперь мы вместе раз в год ждем вестей от его молодого друга, который продолжает работу. Говорят, в этом году на Эосе на яблоне впервые выросло яблоко, но почему-то плоское. Люди и радуются, и волнуются. Плоское яблоко может мощно сдвинуть все мировоззрение марсиан.

Время от времени ночью я смотрю на Марс в телескоп, сидя на раскладном стуле в поле в пятнадцати километрах от моего дома. Почесывая своего пса за ухом, я шепчу ему: "Да, Рекс... Было дело. Эх, если бы ты только видел то небо!.."