На Волне про больницы... "Про Гиппократа"
Я, родился и вырос в медицинской семье. Отец - хирург-стоматолог, к.м.н., доцент и т.д. и т.п. Мама - санитарный врач СЭС. С рождения и по нынешнее время ни я, ни мои родственники никогда не имели никаких проблем и вопросов в отношении Минздрава... Все решалось и закрывалось двумя-тремя звонками или папиными посиделками с коллегами, после которых любая больница или поликлиника поворачивалась к нам человеческим лицом с максимальным сервисом и улучшенными условиями. Помните такое слово - блатной? Так вот? я и был блатным (в медицинской сфере).
Я не пошел по стопам родителей. Причин там было несколько, из основных две:
1. Врачи в те лихие девяностые жили реально впроголодь;
2. Мой батя уже был доцентом мединститута, и, являясь мужиком жутко принципиальным, превратил бы мои шесть лет обучения в каторгу. Хотя поступить мог без проблем. Как тогда шутили, на вступительных экзаменах задали б только один вопрос: У папы как дела?
Но все волшебное рано или поздно заканчивается, старший брат пошел в авиационный институт, а я в вышку МВД.
Это была очередная суббота, первый курс, ПХД. Для чего старшему по погоде в конце ноября нужно было делать оттепель, никто не понял, но наш замначкурса, обозрев плац, решительно объявил спецоперацию «Лето». Для тех, кто подзабыл - в конце операции лед отдельно, асфальт отдельно. Ну, мы и начали. Через несколько часов сапоги уже были мокрыми насквозь, и каждый удар ломом сопровождался какой-то странной болью во всем теле. На обед я не пошел, т.к. решил подавить массу, а до ужина уже не добрался, т.к. зайдя в столовую и вдохнув знакомое амбре, ничего кроме рвотных судорог не почувствовал. В результате часа через два от резкой боли в животе я грохнулся в коридоре казармы. Вызванная Скорая помощь заподозрила аппендицит, и на быстрой метле меня отвезли в дежурную больницу.
В принципе особо я не переживал. Аппендицит бывает почти у всех, и окромя недели балдежа в больнице на мягкой кровати, а не в казарме и в напряге со службой, ничего плохого я не ждал. Но вот дальше...
ПРИЕМНЫЙ ПОКОЙ
В субботу поздно вечером (в районе одиннадцати) приемник приятно порадовал. На полу и на каталках валялось несколько доходяг, ожидая своей очереди за здоровьем. Пользуясь положением полуходячего, я добрался до заветного окошка в регистратуру, где радостно выхлопнув спиртовым перегаром, меня встретила медсестра:
- О!!! Курсантик!!! Ты с чем к нам?
- Да вроде аппендицит...
- В хирургию? Держи направления, топай в лабораторию!
Сдав анализы и получив результаты, я вернулся обратно. За окошком было пусто. Откуда-то слышалась музыка и девичьи голоса. Оставив шинель и шапку, расправив по возможности погоны, я отправился в сторону шума. Комната отдыха приятно порадовала наличием спиртных напитков, краснощекими медсестрами и возгласами: «Больной! Какого х...! Ждите в коридоре!» Я, врубив врожденную борзоту и намекая на погоны, наехал на дев в белых халатах, после чего узнал, что по жизни мне выпадает казенный дом и смотровая хирурга, где меня уже трепетно ждут, в связи с чем мне срочно пора туда.
В смотровой меня хватило на полчаса, после чего я уже злой и жутко недовольный пробрался в регистратуру и попытался дозвониться до родителей. Бесполезно (позже выяснилось - предки были на юбилее у родни). Пять минут разборок с медсестрой, и мне вызвали хирурга с отделения, который спокойно сидел у себя в ординаторской, и, естественно, не знал обо мне ничего, т.к. ни одна сука не сообщила. Увидев хирурга, я даже обрадовался, но меня быстро успокоили, уколов пальцем в пузо (пальпация называется), и со словами: «Хер ли меня дергаете - парня в операционную надо!» передали на поруки очередной медсестре, которая, используя свой полуторацентнерный вес и фривольно-пьяное обращение, утащила меня в клизменную.
- Держи, курсантик, наволочку! И туды шмотки свои кидай!
- Шинель же с сапогами не влезет!
- Ну, сверху кинь! Не боись! Не потеряем! Щас в гардероб закроем, а после операции получишь!
- А ксиву куда?
- Милай! У нас людей в чем тока не привозят! Ни одной бумажки не потеряли! Не сумлевайся!
Разделся до трусов, стою.
- Ну чего стесняешься? Снимай, иль думаешь, я причиндалов ваших не видела? Во!!! То-то!
Порывшись в шкафчике, сестра вытащила какую-то хрень:
- Держи! Я пока вещи отнесу, а ты побрейся и дорожку не забудь!
- Да я вроде с утра как побрился...
Медсестра, критично оглядев меня:
- Да не рожу брить! Кудри свои отстриги!
- Аааа... понятно.
Медсестра ушла с вещами, я, обозрев комнату, залез в ванну. Глупые попытки найти пену для бритья, закончились обмылком хозяйственного мыла. Разглядев врученную мне штуковину, я опознал в ней опасную бритву, судя по насечкам на лезвии которой, до меня ей рубили проволоку. С грехом пополам взбив пену, я со скрежетом очистил площадку для хирурга, размышляя при этом про непонятный термин «дорожка». (Семнадцать лет мне было))) Ну, ни росла она еще тогда). Смыл все водой. Скучно.
Пятнадцать минут спустя, я понял, что попал не по-детски! Голый, стою в клизменной, по пояс снизу мокрый!!! Ноябрь месяц, по полу устойчиво продувает сквозняком - холодно!!! Про аппендицит я уже давно забыл, и голову занимала только одна мысль - как бы отсюда смотаться!!! Забив на приличия, я приоткрыл дверь, и высунувшись головой в коридор издал гордый клич:
- Сеееестттрааааааааа!!!!!
Через четыре попытки, увидел свою Брунгильду, которая, идя по коридору и мотая головой, как радаром, пыталась установить источник шума.
- Сестра!!! Да маму вашу!!! Сколько можно!!!! Холодно!!!
- О, курсантик!!! Че шумишь то? Ща все будет!
Занырнув в уголок, Брунгильда, покатила в мою сторону каталку.
- Залезай, милаай!!! А вот и простынка тебе, чтоб жопу не студить...
Запрыгнув на каталку (характерная черта всех аппендицитников - залетают на каталку из любого положения), я укутался в простыню, и начал согреваться - хорошо!!!
- Ну, че милай! Побрился?
- Ага!
Содрав с меня простыню (холодно!!!), Брунгильда выдохнув на меня спиртово-огуречным выхлопом, возмутилась:
- А че, плохо-то так!!! Ни тебе радости, ни бабе - красоты!
Схватив опасную бритву Брунгильда широко размахнулась и .... Я, временно забыв, о том, что был атеистом, начал молиться всем подряд о сохранении кукули. Отдаю должное профи... не одного яйца на полу не осталось!
- Поехали, курсантик!
Выезжаем из клизменной, смотрю на потолок. Доезжаем до бронированной двери с кодовым замком. Щелканье дверей и я в оперблоке.
ОПЕРБЛОК
В оперблоке, резко и сразу стало все хорошо! Сначала милые девченки в белых халатах подкатили каталку, на которой, лежала фланелевая простыня (!), пока я кутался в нее, мне на голову и пятки нацепили фланелевые мешочки с завязками, а-ля онучи и картуз. Одетого и согретого меня довезли до середины коридора, и, сообщив с милыми улыбками, что типа скоро операция, девчонки ушли к себе в комнату.
Окончательно согревшись, я начал осматриваться вокруг. Каталка стояла посередине длинного коридора, который одним концом упирался в тяжелую дверь с цифровым замком (оттуда привезли), другим в разбитое окно (оттуда дуло)
- Больной! В туалет не хочется? После операции больно будет!
- Нет спасибо...
Через пять минут, я вспомнил о медсестре, а еще через пятнадцать, понял, что в туалет надо и сильно!!!
Попытка слезть с каталаки была пресечена пробегающей медсестрой:
- Больной! Лежите на месте! Вам на операцию!
- Так я...
- Лежать!!!
Через три минуты я догадался, что остаться без курсантского завтрака, будет легче с целым пузом, чем потом с порезанным. Прыгнув с каталки я пошел на звук журчания унитаза. Найдя заведомое место, и, завершив желаемое, вернулся в коридор, где увидел медсестер, которые бегая по коридору, пытались найти меня. Узрев меня в облике приведения - жуткого, но симпатичного, я был уложен в каталку, после чего возмутился:
- Девчонки!!! Ну, скока можно операции ждать???
- Больной! Успокойтесь! Ваш анестезиолог занят! Он на операции!
- А мне что делать?
- Лежите!
- Девчонки! Да скучно же!!! Дайте хоть книжку, какую!
- Книжку??? Ну ладно...
Через три минуты мне вручили какой-то затертый детектив, и убедившись, что лежать в коридоре реально неприятно и холодно откатили в предоперационную. Я полежал, посмотрел по сторонам, увидев вокруг кучу разной медицинской аппаратуры, успокоился и начал читать.
Это был какой-то древний сборник детективов писателей союзных республик, и я зачитался грузинским детективом про бриллианты, погони и перестрелки. Ворочаясь на каталке (реально неудобно читать), я немного позабылся, пока какой-то пробегающий мимо мужик, не вытащил у меня книгу, и не задал идиотский вопрос:
- Ты, че здесь делаешь?
- Лежу, операцию жду. Говорят анестезиолога нет.
- Я, анестезиолог!
Вытащив из под головы мед карту, мужик посмотрел на диагноз и на время приемки в больницу и передачу в оперблок, заорал на весь коридор:
- Сестра!!!! Какого х... больной в предбаннике полтора часа валяется?
- Как? А мы его, наоборот с операции ждем, сами гадаем, вроде простой аппендицит, а так долго не выпускают...
Через три минуты я был в операционной, с капельницей в руке, какими-то проводами, на груди и маской на лице. Попытка протащить книжку с собой успехом не увенчалась.
Укол, вата в ушах, второй укол, тело легкое как пух, последняя мысль - хорошо, что привязали к столу, а то вдруг кто нить дунет и полечу......
ПАЛАТА.
Очнувшись, я познал на себе все прелести отходняка от наркоза, понял, что в палате лежит еще несколько больных, на животе три дырки, из одной торчит трубка, которая уходит куда-то в бутылочку. (как раз в России начал внедряться метод точечного оперирования - лапароскопия)
Поняв, что ходить мне еще рано, курить нечего, а из одежды только простыня, я погрустнел и, оскорбившись завалился спать.
Утром все было чудесно!
Сначала, милая добрая девушка, навестив меня в шесть утра, пожалев, решила меня не будить, а сразу вколоть антибиотик в сонную попу. Я спросонья подпрыгнул, неудачно махнул конечностью, в результате чего девушка уронила процедурный столик, и разбила склянку со спиртом. Надышавшись спиртом, выслушав в свой адрес массу нового, я познакомился с мужиками в палате, и узнал, что:
1. В палате два тяжелых (язва), два легких (аппендицит), два халявщика (острый гастрит)
2. Все мои вещи в гардеробе, который находится в цоколе, и по причине воскресенья не работает.
3. Гнать не надо, ибо для таких случаев (ночных, внеплановых больных) есть палаточный общак (ложка, кружка, мыло, тапки, пачка дешевых сигарет).
4. Ходить мне можно, кушать нельзя, и до понедельника делать нехрен, т.к. из врачей - только дежурный, но его нет, потому лежи и мандражируй!
Закутавшись в простыню, как в тогу, я, изображая древнего грека, захромал в курилку. Побродив по отделению, я понял, что телевизоров нет, радио не работает, газеты в ларьке, но в воскресенье тоже ничего не работает, и денег нету, а в столовую мне еще рано. Вскоре меня поймала медсестра, получившая люлей от замглавврача, который вместе с моим батей и дежурным хирургом, уже минут десять пытались найти лежачего (постоперационного) больного.
Батя, увидев меня, оборжался, вручил два пакета с малым больничным набором, сказал, что родня будет ближе к вечеру и пошел с хирургами в ординаторскую уточнять диагноз. Диагноз видимо был нереально сложным, потому что хирурга я больше за сутки не видел, а забежавшая вечером мама, о папе говорила как-то немногословно.
В понедельник во время большого осмотра, я удостоился чести быть осмотренным всеми врачами отделения, которые потыкав пальцем в пузо и осмотрев трубочку из живота в бутылочку с умным видом сказали что то по латински, спросили не желаю ли я в отдельную палату, после чего пожелали выздоровления и оставили в покое.
На третьи сутки я уже не встал. Градусник, видимо намекая на крепость беленькой, уныло показывал сорок по цельсию, ходить, шевелиться и говорить, я не мог от адской боли в животе. Медсестра посмотрев на мои пожелтевшие глаза, пробормотала что то по поводу возможного гепатита, бахнула мне димедрола, после чего я куда-то ушел.
Очнулся я от того что меня жестко трясли. Перед глазами все плыло.
- Улым (сын - тат.) ты как?
- Бать, че то мне хреново.
Отец, приподняв простыню, осмотрел живот, зачем то понюхал марлевую наклейку на животе и резко вышел.
Я попытался повернуться, но из-за острой боли в животе ничего не вышло. Глаза не работали, но почему-то слух и обоняние обострились до предела. Я услышал знакомую поступь отца, который судя по чьему то кряхтению кого-то тащил за собой.
Меня снова начали тыкать пальцами в живот, от боли я мог только мычать и скрипеть зубами. Обрывками доносились фразы :
- Мышцы в тонусе, бес сознания, нагноение, каловый перитонит...
Меня куда-то переложили, нашатырь под нос, кто-то просил подписать какое-то согласие, боль от тряски на каталки, звуки ударов по чьему-то телу и перекошенный гневом голос отца:
- Ты что ж сука, решил мне сына убить!!??? (как выяснилось позже, в коридоре батя воспитывал зав.отделения)
РЕАНИМАЦИЯ
После восьми часовой операции я очутился в самом лучшем месте на земле. В носу трубка, во рту трубка, в животе пневмоотсос, руки привязаны, в каждой руке по системе. Медсестра подбегала по первому звуку, на любой положительный ответ на вопрос: не болит, сразу чем-то колола, и я снова улетал в страну фей и грез. Дышать с аппаратом искусственных легких было до того прикольно, что когда его начали убирать я реально испугался, а вспомню ли я как самому дышать?
Приходила поседевшая мама (она полночи дежурила возле оперблока, что бы услышать от замотанного хирурга фразу: - все нормально, надеемся на молодой организм). Приходил отец, который на мой вопрос, почему у меня чешется и жжет грудь, что то бормотал про нехватку геля (потом я узнал, что во время второй операции по шустрости своей, куда убегал на пять минут, и кардиореанимация заводила меня с помощью волшебных утюгов, а гель для дефибрилляторов у них кончился).
Через неделю меня подняли обратно в палату, где можно было самому ходить, пить минералку, курить, а позже даже и есть. Еще через сутки я узнал муки наркотической ломки, ибо всю неделю пока я лежал в реанимации, меня как «блатного» кололи наркотой два раза в день. Чистая синтетика, разбодяженный героин по сравнению с ней отдыхает.
Еще через две недели я встретил новый год дома.
С тех пор я:
1. По-настоящему уважаю врачей (да, есть мясники, но есть и целители)
2. Ненавижу наркоманов.
3. Уверен, что жить - хорошо!!!
Автор: товарищ Xai