Мячи для сердца
Я стою в очереди в аптеке и нервничаю.
Передо мной - три человека, и все покупают... надувные детские мячи для моря. Разноцветные, зеленые и желтые.
Я испытываю недоумение.
Во-первых, что за необходимость покупать их в аптеке, а во-вторых, почему все подряд? Акция что ли какая-то?
Ну, вот мне и по акции не надо...
- Простите, а зачем все покупают мячи? - шепотом, не скрывая любопытства, спрашиваю я у замешкавшейся при входе женщины.
- Так разрабатывать дыхание! - поясняет она. - Вдох - выдох...
О! Точно! Вот я лох!
Рядом с аптекой - кардиолонический центр. Там лежат люди, у которых барахлят сердца. Они легли на починку, и новые, починенные сердца, нужно потом заново разрабатывать. Как?
Вот например, надувать и сдувать шары.
Важно жить и не отслеживать вдохи и выдохи. Так происходит у тех, у кого сердце работает правильно.
Они дышат - и не замечают, что дышат.
Но сердце - это мотор. Он может барахлить. И тогда ты начинаешь дышать так, будто поднялся на девятый этаж пешком. А ты - не поднимался.
Ты вообще никуда не ходил. И это страшно.
Так случилось с одним близким мне человеком. Его прооперировали в этом центре, и я пришла его навестить. Точнее передать вещи - к нему не пустят, он еще в реанимации.
Я покупаю послеоперационный бандаж.
- Сколько килограмм? - спрашивает фармацевт.
- Нуууууу.... - мне стыдно, но мы так давно не виделись, что я не знаю, сколько он сейчас весит. - Ну, семьдесят.
- Я дам троечку в обхвате, - смилостивилась надо мной фармацевт. - А если не подойдет, обратно упакуете и принесете.
- Спасибо. Давайте троечку. И мяч.
- Мячи закончились, - грозно говорит она, и я расстраиваюсь: как же теперь мой прооперированный родственник поймет, что его новый клапан отлично работает?
Я вхожу в главный вестибюль.
Рядом - вход в поликлинику, и там, у регистратуры, клубятся родители с детьми. Дети плачут, смеются и хулинанят, они еще маленькие, они не подозревают, что состоят из органов, и один из этих органов - самый важный - совершенно незаметно гоняет детство по их организмам.
- Можете подержать? - чужая женщина вдруг всучила мне розовощекого карапуза. У нее заела коляска, и нужно было две руки, чтобы разложить.
Я бросила вещи на скамейку и двумя руками обняла мальчишку.
Моей младшей дочери уже три с половиной года, совсем взрослая, и внутри меня все чаще наклёвывается ощущение острой нехватки младенца в доме.
Я смотрю на ребенка, ребенок смотрит на меня, решает: плакать или смеяться.
Я б на его месте заплакала, но он - совершенно бесстрашный! - руками начинает трогать меня за лицо и щипать за щеки.
Мама разложила коляску, и, охнув, разлучила нас с малышом также быстро, как и воссоединила.
- Спасибо, - буркнула мама мне и грозно потрясла пальцем перед сыном. - Нельзя тетю трогать!
Я подмигиваю малышу. Да ладно, можно.
Женщина у гардероба громко кричит плачущим голосом кому-то в телефон:
- Я не знаю, Лариса, когда! Это же операция на сердце, а не прыщ выдавить! Но я знаю одно: если он не перенесет, вся родня скажет, что это я его приволокла сюда из Севастополя и тут зарезала...
На стенах развешаны детские рисунки: бабочки, коты и цветы. У всех котов - изумленные морды, а у всех бабочек - выпученные глаза и улыбки. Бабочки тут вообще самые довольные.
При входе, около турникетов стоит статуя какой-то богини с обнаженной грудью. Будто это она осушествляет пропуск пациентов и их родственников.
Около нее смущенно хихикают два подростка, лет по 12. Они смотрят на ее грудь, а потом шепчут что-то друг другу на ухо.
Я думаю о том, что в таких больницах человеческий организм воспринимается не как сексуальный объект, а как механизм, с шестеренками и функционалом. И это не грудь, а молочная железа, и при операции на сердце вот тут примерно и делают надрез скальпелем.
У меня в руках тяжелый пакет. Самое тяжелое в нем - вода и гранатовый сок. Мне почему-то показалось, что гранатовый сок - это тоже лекарство: он такого же цвета, как кровь, и легко приживется в организме.
Я испытываю стресс. Меня предупредили еще по пути сюда, что не пустят в реанимацию, можно будет просто передать вещи.
Я жду того, кому передам, смотрю в окно.
Около скамейки девочка лет шести играет в мяч. Круглый и яркий мяч для моря. Наверное, этот мяч надул ей кто-то, кому удачно починили сердце...
Выполнив свою миссию, я выхожу на улицу и растерянно оглядываюсь.
Хочу встать в тенек и заказать такси.
Рядом со мной вдруг тормозит старый, ржавый красный Маттис, за рулем - женщина, лет пятидесяти.
- Поехали до метро, - приказывает она.
Я вдруг повинуюсь. Покорно сажусь к ней в машину.
Со стороны мы похожи на агентов: один вышел, второй подхватил, ни минуты не потеряно.
- Кто-то сломался? - кивает женщина на больницу.
- Да. Но прогнозы хорошие. Починят.
- Дай то Бог.
Ее зовут Лена. Мы болтаем о жизни.
Лене, оказывается, 69 лет. Я категорически отказываюсь верить.
Серьезно???? Почти 70?
- Вы такая... модная, драйвовая, маникюр-педикюр, мейк, сережки...
- Я же женщина, - она хохочет. - А женщина - это работа без выходных!
Лена рассказывает о том, что жизнь свою прожила счастливо. Муж - капитан. И икру ели ложками. Теперь мужа нет. А сын - музыкант. А за музыку люди не хотят платить... Поэтому икры нет. Но она не унывает.
- Но зато я здорова. Мой пламенный мотор ни разу не подвел, и я в сознании, а это самое главное, - говорит Лена.
Это и правда главное.
Я смотрю в окно... Думаю о надувных мячах, бандажах и счастье не замечать своего дыхания.
Что наша жизнь - икра...
(С) О.Савельева