Му-му⁠⁠

Помещица Софья Андреевна смолоду не выносила разговоров дворни. Все эти их «кудыть» и «мабуть» выводили её из себя. Вместо простого и внятного «да» или «нет», начинались бесконечные «ежели», «дык», «чаво». И так уж сложилось, что в доме любимцем барыни стал глухонемой конюх Герасим – суровый и строгий мужик с умными глазами. Крикливую кухарку сменила, опять же глухонемая повариха Таисия, а ключником был взят отставной солдат Матвей. Этот воин, во время похода, получил пулю в рот, в связи с чем, стал смахивать на упыря, но заимел главное достоинство – не мог говорить. Последний из дворни, немой садовник Степан, был куплен совсем недавно. Вместе со Степаном на дворе поселился и его пёс, немедленно ставший любимцем всей дворни. И вот тут выяснилось, что, до сих пор хранившая молчание прислуга, умеет-таки говорить. Герасим, подзывая пса, издавал горлом «Му-му», кухарка – «Ымц-ымц», Матвей – «Омг-Омг», а садовник Степан, тот просто ревел «Уыыых»! Теперь целый день в доме звучало «Омг-омг», «Му-му», «Ымц-ымц» и «Уыыых». Софью Андреевну мучили мигрени и бессонница. Утро начиналось с тревожного «Уыыых-Уыыых», это означало, что Степан проснулся и принялся разыскивать своего пса. Затем с кухни доносилось «Ымц-ымц-ымц» – время кормления собаки и далее шло «Омг-омг-омг», «Му-му-му-му-му»!!!!

— Я этого больше не вынесу, — решила Софья Андреевна и однажды вечером вызвала к себе Герасима. – Герасим, завтра рано утром, — внятно произносила она слова, глядя в глаза старого слуги, — ты пойдёшь на реку и утопишь Му-му. Я приказываю. Завтра утром. Теперь, поди прочь.

Герасим выпучил глаза, но чинно поклонился и вышел. Впервые в доме было тихо, и Софья Андреевна поняла, что сегодня наконец-то уснёт спокойно. Однако сон не шёл. Она попробовала читать, но не смогла сосредоточиться. Накинув поверх ночной рубашки шаль, барыня вышла во двор. Стояла благословенная тишина. Всё спало, и только в каморке Герасима горел свет. Софья Андреевна подошла к оконцу и заглянула в него. Вся дворня была там. В центре комнатушки горела свеча, а вокруг, на земляном полу расселись слуги. У стены, на табурете стоял портрет самой хозяйки, видимо, снятый в гостиной. Герасим, блестя глазами, отчаянно жестикулировал. Он, время от времени, указывал на портрет Софьи Андреевны и делал знаки, обозначающие то собаку, то воду, то кого-то тонущего. Кухарка раскачивалась на месте, время от времени всхлипывая «Ымц-ымц». Наконец, когда Герасим в очередной раз сдавил себе горло руками и засипел, Степан поднялся с места. Направил грязный палец на портрет, а затем, резко чиркнул им себя по шее. Герасим мечтательно замычал, а упыриное лицо Матвея засветилось неподдельным восторгом. Перед глазами Софьи Андреевны всё поплыло, вспыхнул яркий свет, и она почувствовала пронзительную, нарастающую боль в груди…

Приведённый Матвеем сонный и перепуганный фельдшер засвидетельствовал апоплексический удар, приведший к немедленной смерти.

Прибывший из Петербурга племянник – франт и жуир, в неделю за бесценок продал имение, а дворне пожаловал свободу и пятнадцать рублей серебром.