Мой дед

- Доедайте, и поедем за тюльпанами! - говорил мой дед Иван, когда мы вредничали за едой.
Невысокий, коренастый, густо покрытый седыми волосами, с лысой головой и седым чубом, с громким и хриплым голосом, с толстыми, искорёженными тяжелой работой, пальцами. Таким я его запомнила и буду помнить всегда.
Иван родился единственным мальчиком в семье с четырьмя девочками. Отец ушел на фронт, и он остался главным кормильцем для шести женщин (еще были мама и бабушка). После войны отец вернулся инвалидом без ступней, поэтому Иван был самой главной опорой еще долгие годы, пока все сестры не вышли замуж, а свою жену (мою бабушку Марусю) он привел в свой дом, и мама с бабушкой доживали свой век с ними (прадед умер на свадьбе моих деда и бабушки).
Дед практически всю жизнь трудился кузнецом в своем родном селе. Он был невероятной физической силы и очень вынослив. Каждое утро он вставал до рассвета, чтобы накосить травы для огромного хозяйства "управить" скотину, и потом ехал на работу. И после работы еще долго после заката он занимался хозяйством.
Дед очень любил нас, своих внуков. Сначала нас было четверо, я была самой младшей, и меня он жалел больше всех. Когда дед разделывал запеченого петуха, мы все хотели ножку. Дед поочередно отламывал две ноги и два массивных крыла, раздавая каждому из нас, и приговаривал: "Вот тебе ножка, тебе ножка, тебе ножка и тебе ножка". Каким образом у нас росли четырехногие петухи, мы в том возрасте не задумывались, и все были довольны. А потом у нас появилась младшая сестренка, и все мои регалии перешли к ней. Теперь она первая получала самое вкусное и имела право выбирать. "Нихай манинькая выбереть!" - и мы покорно отходили в сторонку, пока младшая выбирала конфеты из огромного пакета. Дед превосходно варил кислые щи, но его коронным блюдом была "солянка". Нет, это не суп с разными видами мяса. Это жареная картошка, протушенная с квашеной капустой и сметаной. Это было самым любимым зимним блюдом, когда мы вчетвером приезжали в гости к бабушке и деду.
Дед очень виртуозно матерился. Иногда загибал так, что за ним можно было записывать. Зато все всё очень быстро понимали, без дополнительных объяснений. И неважно, кому он что-то объяснял - человеку или корове.
Дед любил брать нас с собой за смородиной, иргой и вишней. Нам выдавались бидоны, и мы уныло ходили между кустами, одновременно пытаясь разогнать саранчу. Дед нас подбадривал, брал бидон, быстро рвал ягоды и приговаривал: "Вот так-то вот рви, вот так-то вот!". И сам за объяснениями нарывал половину бидона.
А еще дед любил все большое. В его доме были самодельные огромные ведра по 25 литров, самодельные огромные лопаты, огород он поливал из пожарного шланга, а ужинали мы по-деревенски из огромной самодельной металлической чашки деревянными ложками. И ведь могли иначе, с индивидуальными тарелками и вилками, но нам очень нравилась эта традиция.
В моих воспоминаниях остались моменты, когда дед играл на балалайке. Тогда его еще слушались пальцы, и он очень круто исполнял цыганочку, а мы с сестрой Дашей, напялив тётины ночнушки до пят и бабушкины платки с кистями, выплясывали и били пятками по полу изо всех сил.
А еще дед очень любил домашнюю самогонку, копчёную рыбу и зефир...
Моего деда нет уже два с половиной года. И я безумно по нему скучаю. Он умер ранней весной у себя дома через две недели после поразившего его инсульта. Он совсем немного не дожил до своего 85-летия. Моя память наотрез отказывается вспоминать его ослабленным и состарившимся, и воспроизводит картинки из моего детства, где в зимней кухне пахнет русской печкой, в углу лежит новорожденный теленок, с мороза заходит дед в полушубке, открывая скрипучую дверь и выпуская за собой облако пара, и громко говорит: "Чаво копаетесь! Быстро доели - и за тюльпанами!".