Миротино
Когда я был маленький, наша семья часто переезжала с места на место. И не потому что это была семья военного. Нет. Сугубо гражданские люди. Но переезжали часто. Вначале, когда мне было 3 годика, снялись с места и переехали на Ставрополье.
На Ставрополье прожили почти 10 лет. Родители как многодетные получили 4-комнатную квартиру. У них была хорошая высокооплачиваемая работа. Я с братом ходил в музыкальную школу. У нас были друзья. Устоявшийся круг общения.
Я до сих пор не понимаю, для чего было уезжать из этого круга. Как и не понимаю, для чего было уезжать из Алма-Аты, где я родился. Какая-то неведомая сила гнала моих родителей. Причём новое место жительства почему-то всегда было хуже предыдущего.
Когда я вырос, я задавал этот вопрос про смену места жительства. И ни разу не получил внятного ответа. Точнее, ответы были, но это было похоже на отговорки.
— Почему мы уехали из Алма-Аты?
— Потому что ты часто болел, сынок. Там плохой климат.
— Почему мы уехали со Ставрополья?
— Потому что там зимы без снега, сынок. Без снега. Дождливые и грустные.
А где у нас снег? Правильно. В Тульской области зимой много снега. Именно туда мы и поехали.
Точнее, вначале туда отправился отчим. Он каким-то образом узнал, что в Заокском районе есть деревня Миротино. И что там есть вакансия на должность заведующего котельной, на которую он и устроился. Справил все необходимые бумаги и вернулся за семьёй — за женой и шестью сыновьями. Я был неродным. Старшим. Остальных мама рожала ему раз в два года по младенцу мужского пола.
Отчим приехал, рассказал о прекрасной русской зиме, и мы принялись собирать вещи. Мне шёл 13-й год. А на дворе была предолимпийская зима восьмидесятого года. Февраль.
Но переезд не прошёл гладко. Что-то не сложилось. То ли кто-то из младших заболел, то ли у отчима на работе с увольнением сложились проблемы и его обязали отрабатывать положенные два месяца. Но первыми в заснеженную тульскую деревню поехали я, мама и мой брат Вася. Васе на тот момент было 3 или 4 года.
Ехали мы долго. Вначале до Москвы на поезде. Пейзаж за окном менялся, как и рассказывали родители, с осенней хляби на заснеженные поля.
Из Москвы до станции Пахомово мы ехали на электричке. Три часа. В электричке было холодно и постоянно откуда-то дуло.
На станции до конечного пункта мы добирались на машине с брезентовым верхом. Это была местная разновидность рейсового автобуса. В нём было ещё холоднее. Но не дуло.
Приехали в деревню. Выгрузились. Снега действительно было много. Он искрился на солнце и скрипел под ногами.
Зашли в местный сельсовет, где выяснилось, что жильё для нас готово. Но оно холодное. Надо протопить. И вообще, дров напилить и наколоть.
Чтобы мы не мёрзли на улице, нас отвели к соседям погреться.
Вышли из сельсовета. Прошлись по деревне, по единственной улице, расчищенной от снега трактором. Наш дом оказался крайним. Около него суетился какой-то мужичок с брёвнами и бензопилой.
Меня с Васей завели в предпоследний дом. Мать сняла с нас верхнюю одежду и куда-то убежала.
Мы с братом вошли в большую комнату. Посередине комнаты стоял стол. В углу гудела печка, потрескивая горящими дровами. В комнате было грязно и воняло. По углам короткими перебежками сновали тараканы.
Кроме нас в комнате обнаружилось ещё четверо детей от года до семи лет роду. Все они были одинаковыми: большие удлинённые черепа, глаза навыкате, короткие ноги и руки. И все были лысыми. Самый младший ползал по брошенному на пол одеялу в углу комнаты. Остальные возводили вокруг этого одеяла укрепления из подушек и стульев, чтобы малый не уполз из своего угла.
Дети с интересом уставились на нас.
— Вы кто такие? — спросил старший из них.
— Мы новенькие, — пояснил я, — соседи ваши.
Старший хмыкнул и витиевато выругался. Матом.
Это произвело на меня впечатление. Мат я слышал за свою жизнь пару раз от старших ребят во дворе. А тут вдруг пацан младше меня в два раза использовал ненормативную лексику как будто само собой разумеющееся.
— А мы Росляковы, — поковырявшись в носу, сказал старший. — Девки наши в школе. Мамка на ферме. Меня Вовка зовут.
— А отец где? — зачем-то спросил я.
— Отец тоже на ферме, — ответил Вовка и опять залез пальцем в нос.
В это время один из мальцов подошёл к ведру, стоявшему около входа, снял штаны и пописал туда. Судя по звуку, ведро было наполовину полным. Запахло смрадом. Судя по всему, в ведро ходили не только по-маленькому.
— А туалет у вас где? — спросил я.
— На улице, но там холодно, — ответил Вовка и добавил: — Будете с нами играть? В тюрьму.
— Спасибо, — вежливо ответил я, — я не хочу.
Вася тоже отказался играть. Судя по всему, он просто-напросто испугался лысых яйцеголовых, похожих на инопланетян.
Мы сели с ним около стола и стали ждать маму.
— А почему вы лысые? — спросил я спустя час.
Молчать надоело. Мы согрелись. Да и запах из помойного ведра был уже не такой ужасный.
— У нас вши были, — сказал Вовка, — вот нас мамка и постригла. А потом ещё и побрила.
— А вши это что? — спросил его мой брат.
— Это такие букашки, — ответил Вовка, — они в волосах от грязи заводятся.
— Очень интересно, — сказал Вася. — А что другие твои братья не разговаривают?
— Не умеют ещё, — авторитетно сказал Вовка, — маленькие.
И добавил пару матерных слов, характеризующих его братьев.
— Понятно, — сказал мой 4-летний Вася и замолчал.
Мама пришла за нами, когда на улице уже стемнело и в дом Росляковых вернулись три старшие сестры с такими же лысыми вытянутыми головами.
— Пошли домой, — сказала она нам, — там тепло уже. Дров напилили.
Мы сказали семье Росляковых «до свидания» и перешли в соседний дом, где нам предстояло жить.
Мама сразу же уложила нас спать. Кровати не было. Было два спальных мешка и чья-то шкура. То ли оленя, то ли коровы. В один из мешков залезла мама. В другой я с братом. Уснули все сразу, утомлённые длинным днём и холодом.
Проснулись поздно.
Мать растопила печь. Накормила нас. Сходила в местный магазин, принесла два пакета продуктов.
— Сынок, — сказала она, — мне надо уехать. За остальными. Через два дня мы вернёмся. Я попросила дядю Серёжу, который дрова нам попилил, чтобы он за вами присмотрел. Ты уже взрослый. Проследи за Васей. Хорошо?
— Хорошо, — сказал я. — А когда ты вернёшься?
— Я же сказала, через два дня, — ответила мама. — Правда, тут здорово?
— А туалет тут тоже во дворе? — спросил я.
— Во дворе, — кивнула мать, — но вы можете ведро поставить в комнате и в него ходить. А потом выплеснуть. Обещают морозы.
— Мама, а зачем мы сюда переехали? — спросил я. — У нас же была квартира. И туалет в квартире. И дети там не ругаются. И друзья у меня там остались.
— Заведёшь тут себе новых друзей, — сказала мама.
Она поцеловала нас и уехала. А мы с Васей остались.
Днём я топил печку и смотрел в окно. За окном было солнце и много снега. В стороне от нашего дома строители что-то сооружали. Наверное, ещё один дом.
Вечером мы легли спать. Теперь у нас у каждого был свой спальный мешок.
Вася попросил рассказать сказку. Я рассказал. Про девочку Машу и трёх медведей. Вася слушал мою сказку, слушал и уснул. За ним уснул и я.
Проснулись мы ранним утром от холода. Дрова прогорели, печка затухла.
По дому гулял ветер. Дом был сборно-щитовой. И построили его, судя по всему, недавно. Везде дуло.
Я вышел во двор. Рядом с входной дверью был прибит термометр. Показывал он минус 26 градусов.
Я схватил охапку дров и забежал в дом. Затем ножом состругал с одного полена мелких щепок, побросал их в печку, положил газету, сверху добавил тонких поленьев.
Поджечь дрова и растопить печку мне удалось только с третьего раза, когда вся имевшаяся в доме газета уже была использована, а в коробке осталась только одна спичка.
Вася всё это время сидел в спальном мешке и следил за моими действиями.
— Нельзя, чтобы печка гасла, — сказал он.
— Молодец, соображаешь, — похвалил я его.
Постепенно комната наполнилась теплом. Вася вылез из мешка и принялся помогать мне готовить есть.
Из еды у нас были макароны, три буханки хлеба и стеклянная банка зелёного горошка. Были ещё банки с тушёнкой. Но мама забыла оставить нам консервный нож.
Мы поели хлеба. Я попытался сварить макароны. Получилось не очень, поэтому мы их отложили на потом.
Весь день сидели с братом и смотрели в окно, жуя хлеб.
За окном был снег. И рабочие. Было уже точно видно, что они строят дом по соседству с нами. Рабочие постоянно матерились. Я за всю предыдущую жизнь не слышал столько мата.
Вечером рабочие ушли. И у нас закончились дрова.
Обещанный дядя Серёжа не пришёл. Вообще никто не пришёл. Всем было наплевать, что в крайнем доме живут два ребёнка. Или просто никто не знал про нас, а дядя Серёжа забыл? Не знаю.
Закинув в печку последнее полено, я оделся. Натянул шапку поглубже и вышел на улицу. Было холодно. Очень и очень холодно. Холоднее, чем днём. В мои ботинки сразу же набился снег.
Переваливаясь через сугробы, я пробрался к строительной площадке. Там лежали плиты, доски и бруски, из которых возводился дом.
Я выбрал длинные деревянные рейки и потащил парочку из них в сторону своего дома. Протащил пару десятков метров и понял, что не осилю такую ношу.
Бросил один брусок, второй дотащил до дома. Вернулся за вторым. Сделал ещё несколько ходок.
Чувствуя, что замерзаю, ввалился в дом, волоча за собой один из брусков.
Вася встретил меня с заплаканными глазами.
— Я думал, что ты замёрз, — сказал мне брат.
— Я тоже думал, — сказал я, стараясь разжать окоченевшие пальцы.
— А я в сумке чай нашёл, — обрадовал меня Вася. — Начал вещи собирать в поход, чтобы за тобой идти. И пачку чая нашёл.
— Молодец, — похвалил я брата.
В печи догорало последнее полено.
Топора у меня не было. Пилы тоже. Пила и топор были у далёкого дяди Серёжи.
Тогда я положил брусок на порог и прыгнул на него. Брусок сломался. Я отломил кусок бруска и засунул его в печь.
Опять прыжок. Треск. Кусок бруска как раз по размерам для печи.
Наломав таким образом дров, я с братом попил чай и лёг спать.
Ночью я периодически вставал и подбрасывал в печь парочку-другую брусков, из которых должны были строить дом рядом с нашим.
Утром мы встали, поели хлеб, попили чай, пожевали окаменевшие макароны.
Я сходил во двор в туалет. Но туалет был занесён всё тем же снегом. Пришлось помочиться рядом. Вася составил мне компанию. Мочиться в ведро он отказался из солидарности.
Термометр показывал всё те же минус двадцать пять.
— Это много? — спросил брат.
— Очень, — ответил я. — Разве сам не чувствуешь?
— Чувствую, — сказал Вася и поспешил в дом.
Остаток дня мы сидели у окна, слушая мат рабочих и изредка подбрасывая в печку бруски.
Ночью я опять отправился за топливом. Натаскал брусков с запасом, чтобы не экономить. Затем ломал их, прыгая со всего размаха на эти самые бруски.
Родители с остальными братьями приехали на пятый день. То ли билетов на поезд не было, то ли ещё что-то.
К этому времени мы съели весь хлеб и все макароны.
Моя правая нога от постоянного долбления по сворованным брускам с соседней стройки распухла и болела.
Странно, но строители так и не хватились этих брусков.
— Ну как вы тут? — спросила мама.
— Вадик мне каждую ночь сказки рассказывал, — похвастался брат, — и каждый раз новые.
— Молодцы какие, — обрадовалась мама. — Вот ногой ты зря дерево ломал. Может трещина в кости образоваться.
— А мне нечем было дрова рубить, — попробовал оправдаться я.
— Надо было дядю Серёжу попросить, — возразила мама, — он бы напилил и нарубил.
— Дяди Серёжи не было, — сказал я, — а спичка у нас оставалась одна.
— К соседям бы сходили, — махнула рукой мама, — двадцать метров идти-то всего.
— У них вши, — сказал Вася, — и они писают в ведро. А мы не такие.
Я промолчал.
В конце концов, всё обошлось же. Да и нога после йодистых сеток перестала болеть, и опухоль прошла.
Спустя несколько дней, когда быт постепенно начал налаживаться, я спросил маму:
— Зачем мы сюда приехали?
— Тут настоящая зима, — как заклинание, начала повторять мама, — снег вон какой. Настоящие морозы. Не то что там, где мы жили.
— И до Москвы всего 150 километров, — поддакнул ей отчим.
Когда я вырос, я понял, что он был обыкновенным подкаблучником, который делает только то, что хочет его прекрасная половина. И оправдывает её и свои поступки, не задумываясь. Это очень удобно было — свалить всё на зиму и близость Москвы.
Так этот вопрос и остался открытым. Никто мне на него не ответил.
А я… Я постепенно привык к местным нравам и вездесущему мату. Завёл приятелей в школе. Дёргал девчонок за косы. Потихоньку рос. Обычным мальчишкой.
Когда окончил 8 классов, то уехал учиться. В город. И больше не возвращался.
Родители же до сих пор живут в этой деревне. Они уже старенькие.
А у меня при сильных морозах иногда болит правая нога.
Это как напоминание о тех пяти днях, когда я с братом сидел в занесённом снегом сборно-щитовом доме.
Сидел и рассказывал ему сказки.
Вначале те, которые читал в книгах.
А потом стал придумывать свои.
Вадим Фёдоров
