Мифы географии (1)⁠⁠

Меня иногда спрашивают: зачем рассказывать о неудачных книгах, если вокруг много хороших? Ну, не так легко сразу распознать хорошую книжку. Бывает, начинаешь читать, а потом приходится бросать на середине. Бывает и уровень изложения плавает. Полкниги ничего так, а вторая половина – вода. Но что говорит в пользу рассказа о неудачной книге? Мне лично это помогает развивать критическое мышление. Ребёнок читает всё подряд, принимая за чистую монету. Потом вырастает и попадает в лапы писателей-манипуляторов. Расхолаживает и то, что откровенно неудачные творения не пройдут редактора. Но, во-первых, мы вырастаем и сталкиваемся со спорными мыслями. А во-вторых, отсутствие редакторов в интернете, где каждый может опубликовать любую чушь, заставляет нас самих относиться к контенту изначально критически. Далее, читая неудачную книгу, можно всё же найти что-то новое, интересное. Да, это непроизводительно, но всё же. Бриллиант – он останется бриллиантом, даже если его нашли на помойке.

Британский профессор из Бирмингема Пол Ричардсон специализируется на географии. О мифах своей науки он рассказывает в своей недавно опубликованной книге.

Когда-то карты были населены изображениями мифических существ, и чем дальше участок для изображения от картографа – тем их было больше. Сегодня этих существ на картах не осталось, но мифы – по-прежнему с нами.

Первый из них континенты. Сколько их? Пять? Шесть? Европа – континент или нет? А Антарктика? Проблема Европы в том, что её начали определять древние греки, жившие по разным сторонам Средиземного и Чёрного морей. Восточная сторона – Азия, южная – Африка, северная – Европа. Характерным было то, что границу между Азией и Африкой часто проводили по Нилу. Это деление мира на три части унаследовали европейские мыслители. До сегодняшнего дня сохранились многие средневековые Т-образные карты с центром, где бы вы думали? В Иерусалиме, конечно.

Карта, что можно видеть в соборе Херефорда, не предназначена для путешественников. Зато на ней можно увидеть Эдемский сад, Вавилонскую башню и лабиринт минотавра.

Настоящим картографом-профессионалом был аль-Идриси, который скомпилировал семь десятков региональных карт в своей Tabula Rogeriana.

Потом наступила эра географических открытий, и карты стали всё более напоминать современные. Мартин Вальдзеемюллер нашёл место для Западного полушария, отобразив в нём новые земли, название которых «Америка» он попросту списал с других известных ему карт.

К концу семнадцатого века атласы делили мир на четыре части – Европу, Азию, Африку и Америку. Однако вот незадача – стало ясно, что Европа с Азией не до конца разделены водой. Шведский офицер фон Cтраленберг предложил взять за линию разграничения Уральские горы, от которых он провёл границу по Волге и Дону. И здесь в нашей книге впервые появляются русские. Они знали, что эти горы не такой уж непреодолимый барьер, особенно в южной их части, где они переходят в равнину. Василий Татищев стал рисовать границу по реке Урал, Каспийскому морю и хребтам Кавказа. Но те, кто купался в Урале, знают, что на границу между континентами эта речка не тянет.

Панслависты с Николаем Данилевским в их числе упирали на произвольность евро-азиатской границы и указывали на уникальность России как евразийской цивилизации. Но его современники всё-таки расставили всевозможные «пограничные столбы» вдоль Урала.

Многие жители Владивостока идентифицируют себя европейцами, живя в Азии. Это напоминает нам, что каждая континентальная граница является также продуктом воображения, наряду с физической данностью. Известный геополитик Хэлфорд Макиндер чертил южную границу Европы через Сахару, указывая на культурную близость стран Средиземноморья. Так и реки, объединяющие людей в качестве средства сообщения, могут служить не только границами, но и символами интеграции.

В середине прошлого века картографы «додумались» до различения Северной и Южной Америк, а также до «отделения» Океании от Азии. Но не пришли к единому мнению по поводу того, где провести границы. Даже если земли разделены морями, хватает поводов для разногласия, что видно на примере Папуа-Новой Гвинеи. Есть мнение, что западная часть острова, принадлежащая Индонезии, находится в Азии, а восточная – в Океании.

В отсутствие ясных географических указаний на отдельность Европы всё, что остаётся сторонникам её обособленности – это исходить из цивилизационного критерия. Европейские «цивилизаторы» издавна стремились преувеличить размер своего континента на картах. То, что мы до сих пор признаём право этого полуострова Евразии называться частью света – наследие не физической географии, но истории. Существующая схема континентов является продуктом воображения, который скрывает связанность и сложность мира. Не все африканцы одинаковые, не все азиаты одни и те же. Но, тем не менее, и сегодня мы не испытываем недостатка в евразийцах, ищущих нечто общее в обитателях единого континента. Тогда как резать живой мир на пять, шесть, семь континентов – это сужать взгляд. Это больше скрывает, чем открывает.

Человеческий разум устроен так: мы делим мир на категории по различным признакам. Да, это редуцирует картину мира и лишает нас части общего взгляда. Но зато это делает мир познаваемым. Границы между континентами часто произвольны – это факт. Но из этого не следует, что этих континентов не существует. Если мы не можем твёрдо сказать, является ли высокой температура тела в 37 градусов, это не означает того, что высокая температура не существует, или что неважна. Это просто означает нечёткость множеств.

Споры географов по поводу континентов коренятся в разногласиях по поводу того, что считать континентом. Если исходить из культурного критерия, Европа имеет право на существование. Если же из физической географии – её нет. Это всем известно. Меня в школе учили, что есть материки, а есть части света. И это разные вещи. Их изучают отдельно друг от друга ввиду их особенностей. Африканцы, при всех их культурных и биологических различиях, живут на одном и том же континенте бок о бок друг с другом, а не с нами. Они обмениваются культурно, торгуют, проводят чемпионаты своего континента. Они объединяются в политические союзы. В конце концов, они осознают свою африканскую идентичность. Почему же это не так ясно нашему профессору географии? Ну, наверное, потому, что хочется написать хайповую книжку, а также протолкнуть политическую повестку. В чём мы убеждаемся в ходе дальнейшего повествования.