Медицина: Россия vs Израиль
Букв не особо много и картинка всего одна, но есть над чем поразмыслить.
Педиатр, неонатолог Александра Овсянникова переехала в Израиль с мужем-врачом и дочкой три года назад. Republic поговорил с ней о различиях между российской и израильской медициной.
Про переезд в Израиль
Решение переехать в Израиль пришло спонтанно. Мы пошли в Израильское консульство с бабушкой мужа, которая хотела эмигрировать. Консул предложил и нам с мужем поехать поучиться на специальной программе для врачей. Мы сразу согласились.
Сначала нас отправили в город Бат-Ям, где живет большое количество репатриантов из СНГ. Я вообще не понимала, куда мы попали, что это за странная архитектура, почему все так некрасиво, так жарко. Море – это, конечно, хорошо, но вокруг – просто помойка. На следующий день я хотела улететь обратно в Москву, в свою родную больницу и забыть о нашем переезде, как о страшном сне, но все-таки решила дождаться начала учебы. Учиться нас отправили в Хайфу. Помню, как мы на поезде подъезжаем к городу и видим на мосту гигантскую надпись на русском: «Жопа мира». В тот момент я подумала: «Ну все, у нас ничего не получится». Однако в Хайфе нас поселили абсолютно бесплатно в очень симпатичную квартиру и на следующий день начались лекции для подготовки к экзамену на израильскую лицензию. После первой же лекции я поняла, что хочу остаться в Израиле. Наша лектор блестяще знала медицину причем на трех языках – русском, иврите и английском, прекрасно разбиралась в физиологии и биохимии, хотя работала в самой обычной поликлинике, отлично выглядела, бегала марафоны. Глядя на нее, я почувствовала – да, вот оно.
Про сочинения на тему медицины
В России медицина – это нечто абстрактное. Русские учебники больше похожи на длинные сочинения на тему медицины. В России нет общих для всей страны протоколов лечения, нет единых алгоритмов. Учат студентов по старым методичкам – у каждой кафедры в каждом медучилище страны они свои.
В Израиле для всех педиатров страны есть один единственный учебник – американский Nelson Textbook of Pediatrics. Все знают, когда выходит новое издание и сразу его покупают. По структуре он больше похож на учебник по физике. В каждой главе есть маленькие таблички – кейсы, где еще раз повторяется самое важное из конкретного абзаца, из конкретной главы. Все максимально четко: такая-то бактерия вызывает это, другая – это. Никакой болтовни в духе: «Инфекционное заболевание – это заболевание, которое вызывает инфекция…» В результате на то же количество страниц реальных практических знаний гораздо больше, чем в любой советско-российской методичке.
Учиться было очень сложно – просто не хватало знаний. Пришлось учить болезни, про которые раньше я и не слышала. Израиль – эмигрантская страна. Здесь принято узнавать, из какой страны приехали родные пациента. Все врачи знают, какая инфекционная и генетическая специфика у выходцев из Ирака, Турции, Ирана, из европейских стран и африканских.
Учились мы почти круглосуточно – утром несколько часов лекций и потом занимаешься дома по 4–5 часов. В итоге мы сдали экзамен и стали врачами общей практики с израильской лицензией. На этой ступени можно было уже работать и очень неплохо себя чувствовать. Поначалу я так и сделала – пошла дежурить в роддом. Я проработала там полгода, мне все нравилось, было много свободного времени и хорошая зарплата. За 6 дежурств в месяц с 16.00 до 8 утра я получала 8–10 тысяч шекелей, то есть около 160 тысяч рублей. Можно было и дальше так жить, но я поняла, что попала в зону комфорта, из которой потом будет сложно выбраться. Я решила, что пока молодая, нужно двигаться дальше.
Про учебу на грани возможностей
Вчера утром муж пришел после 24-часового дежурства, зашел в дверь и просто сполз на пол в прихожей – без сил. А я в это время проснулась и пошла на свое 24-часовое дежурство. А он остался сидеть с дочкой, у которой начались летние каникулы. У меня шесть обязательных суточных дежурств в месяц, у мужа тоже шесть дежурств плюс четыре сессии, то есть дополнительные операции, которые идут с 7 утра до 10 вечера. В остальное время мы работаем обычные смены и параллельно готовимся к экзаменам на первую ступень специализации. Мы видимся несколько раз в неделю, иногда случаются общие выходные, ребенок почти всегда только с одним из родителей. Я даже не могу сказать, что чувствую себя очень усталой. Вернее будет сказать, что я так устала, что уже ничего не чувствую.
В Москве я так не работала никогда – ни в таком темпе, ни по столько часов, ни с такими тяжелыми пациентами и тем более не училась так много. Оплачивается моя работа очень хорошо. Но это тяжелый труд. Почти всегда одно из дежурств выпадает на выходной и неделя переходит в следующую без перерыва. Живешь с чувством, что нет никакой передышки. Хотя головой я понимаю, когда-нибудь учеба закончится, зарплата будет еще выше, работать я буду меньше.
Про отношение к молодым врачам
В России совсем другое отношение в молодым врачам. В московской больнице все сотрудники и пациенты вокруг знали – «она просто интерн», «она только ординатор», то есть там ты чуть выше студента. Здесь с самого начала на всех бирках и пропусках у тебя написано – «врач». Ты с пациентом от и до, ты отвечаешь за него – именно так и учишься. В России молодому врачу ничего не доверяют. Тут наоборот – работают руками только молодые врачи, резиденты. Все старшие врачи почти не делают манипуляций, почти не общаются с родителями, они со стороны наблюдают за процессом. Я все делаю сама – от люмбальной пункции до катетеризации, сама расшифровываю рентгеновские снимки, беру все анализы. Я принимаю детей от двухдневного возраста до 18 лет. И я не зову на помощь невролога или кардиолога, не отказываюсь от больного потому что что-то не в моей компетенции – такого вообще нет. Я должна принять и разобраться со всеми.
Я работаю в маленькой религиозной больнице. Иногда я ловлю себя на мысли, что не знаю, как выглядит обычный израильский ребенок – у меня полное ощущение, что все дети носят кипу, пейсы или такие маленькие, кукольные платья. Есть и другая специфика – в религиозной среде много родственных браков и рожают по много детей. Из-за этого у них случаются очень редкие, специфические генетические болезни. Иногда я себя чувствую врачом из команды доктора Хауса. На самом деле, я горжусь собой.
Про отношение к родителям пациентов
Врач в Москве и в Израиле – это просто разные миры. Я помню, как пациенты несли мне коробки конфет, к которым скотчем приклеен конверт – отказываешься или принимаешь, в обоих случаях чувствуешь себя ужасно. В Израиле о таком даже речи не идет. Максимум родители могут при выписке на все отделение принести торт, если ребенок лежал месяц в реанимации.
В России ужасное отношение к пациентам и их родным. Возможно, оно от усталости, но прикрываться усталостью нельзя. Я здесь гораздо больше устаю, но злости нет. Конечно, влияет работа старших коллег. Ни разу не видела, чтобы они злились или были раздражены на родителей – все очень мягко, интеллигентно, внимательно. Но дело не только в хорошем примере, а в том, что нас этому учат.
Недавно я прошла восьмичасовой курс с профессиональными актерами, где нас учили общаться с родителями. Например, разыгрывалась такая ситуация – приходит мама и говорит: «Я не хочу делать ребенку прививки. Я знаю, что от прививок бывает такое-то. Я подписываю отказ». Мы должны были ее переубедить. Нас учили, как правильно с этим справляться, объясняли, что если переубедить невозможно, мы должны сказать: «Да, хорошо, вы должны подписать документы, но это будет ваша и только ваша ответственность…».
Был еще курс о том, какие могут быть сложности с мамами новорожденных. Как решать проблемы с кормлением, как успокоить плаксивую маму и так далее. В Москве такому совершенно не учат. Нарычать на родителей пациента – норма. Сейчас я понимаю, как иногда бывала не права.
Про периферические катетеры
Почему-то в московской больнице мы не ставили детям периферические катетеры. Если новорожденному был нужен антибиотик три раза в день, ему делали укол внутримышечно три раза в день. Сейчас для меня это просто дикость – зачем так мучить ребенка? Это больно, он маленький. Более того, если все-таки разрешалось поставить периферический катетер, мы вызывали реаниматолога. Сейчас я уже знаю, что это базовая, ерундовая манипуляция, которую в Израиле делают каждому ребенку сразу при поступлении, чтобы можно было легко и безболезненно взять анализ, ввести лекарство, ввести жидкость, если он обезвожен.
На дежурствах обычно бывает еще один врач, более опытный. Кроме того, у меня всегда есть на телефоне дежурный врач с большим опытом, который сидит дома, но отвечает на мои звонки. Ему за это платят – и я могу звонить ему, если возникли сложности, хоть посреди ночи. У него дома установлена наша медицинская программа, он может зайти в систему и увидеть все, что происходит в отделении, в том числе помочь с рентгенами, если я до конца не уверена в диагнозе. При необходимости этот врач может в любой момент приехать в отделение. Меня это очень поддерживает. В России и близко ничего подобного нет.
Про реанимацию и работу команды
Мы здесь проходили курс – реанимация в приемном отделении и реанимация посреди улицы. Тренировали нас на специальных манекенах, которые можно настроить на плач, стон, имитацию одышки, рвоты, разную частоту пульса и ритм сердца. У этого манекена даже анализы крови можно брать – в нем течет искусственная кровь. Нам показывали американские учебные фильмы о том, как после безуспешной реанимации правильно рассказать родителям, что ребенок умер. Если я не сдам этот курс, я не смогу работать в приемном отделении. Пересдавать его нужно каждые два года – иначе нельзя работать в реанимации.
В нашем отделении есть специальная кнопка – когда ее нажимают на телефоны всех нужных врачей идет звонок: «Реанимация в детском приемном отделении, реанимация в детском приемном отделении». Сразу приходят старший анестезиолог, старший хирург, заведующий реанимацией новорожденных. Если ты младший врач, то пишешь на доске все параметры ребенка по секундам, какие манипуляции ему сделали, что ввели. Реанимация проходит очень четко, без суеты, все спланировано, все знают свои места.
Про общую базу данных
В России мы бесконечно занимались какой-то писаниной, все время заполняли какие-то анкеты, мамы таскали с собой папки с выписками. Здесь все заполняется в компьютере очень просто и быстро. В Израиле есть общая база, в которой видны истории болезней всех пациентов. Чтобы объяснить, почему это важно, приведу один недавний случай.
К нам в отделение поступила девочка семнадцати лет с болями в животе, отсутствием аппетита и снижением веса на 15 кг за последний месяц. Мама в двух словах рассказала, что девочка уже была как-то госпитализирована с той же проблемой. Мы начали ее обследовать как положено – снимок брюшной полости, ультразвук, гинекологический ультразвук. Но ничего не нашли. Тогда мы открыли папку с прежней историей болезни и поняли, что она бывала уже не в одной больнице, а в нескольких с такими же симптомами. Там ей сделали еще больше анализов и ничего не нашли. И уже там дали рекомендацию – консультация психиатра. Постепенно стало понятно, что перед нами так называемый синдром Мюнхгаузена, при котором человек симулирует конкретную болезнь. Выяснилось, что одна ее подруга была госпитализирована из-за анорексии и ей оказывали много врачебного внимания. Поэтому наша девочка симулировала анорексию. К сожалению, в итоге мама забрала ее из больницы под подписку, что не хочет продолжать лечение. В следующий раз, скорее всего, эту девочку уже напрямую госпитализируют в психиатрическое отделение.
Для сравнения расскажу, как это работает в России. Мой московский друг – уролог рассказал мне о случае в его больнице – очень престижном московском месте, специализирующемся на урологических болезнях. Поступила девушка, которая уже прошла в других больницах несколько диагностических и даже лечебных операций, связанных с почками. У нее все время обнаруживались эритроциты, то есть кровь, в моче. Ее как только не обследовали – но причин не находили. Пока кто-то не догадался послать медсестру посмотреть, как девушка собирает мочу на анализ. Выяснилось, что она себе каждый раз лезвием немного резала бедро и сама добавляла кровь. Врачи поняли, что она все симулировала – но никто не стал допытываться, в чем проблема, никто не вызвал психолога, не попытался перевести ее в психиатрию. Девушку просто выписали. И поскольку в России нет общей базы данных, она пойдет в другую больницу, и очередной врач будет ее оперировать, никто ничего не узнает.
Ася Чачко via Republic
