Мать Севера: Голый край - 10⁠⁠

События развивались слегка не так, как я ожидала.

В целом, меня уже начали посещать мысли касательно моего настоящего происхождения. Имя, казавшееся мне знакомым и принадлежащим лишь мне одной, теперь я слышала только как имя страшного духа, поселившегося во мне. Проблема в том, что я не могла доказать обратное даже себе. Если так подумать, в этом мире, в этом краю я собственными глазами видела присутствие потусторонней силы. И хоть я не могу даже предположить роль этой силы в театре этого мира, ее существование оставалось бесспорным фактом.

Впрочем, мысли о том, что я не та, кем себя считаю, мне удавалось вполне успешно отгонять. Как комаров летом — взмах метафорической руки, и их нет, по крайней мере, на какое-то время. Проблема была в другом.

Лето заканчивалось так же быстро, как и началось. Солеварня все это время работала без каких-либо значительных осложнений, и с Госпожой я договорилась о том, что прибыль в виде еды от продажи соли будет поделена в первую очередь по справедливости, по количеству выполненной работы солеваров, а затем остатки распределят между всеми семьями деревни так, чтобы никто не голодал, когда люди ярла придут за налогом.

Наконец, наступила осень, но и она пролетела незаметно. Взрослые работали на полях, бродили по лесам в поисках плодов и ловили остатки рыбы в море, недалеко от берега. Я пару раз пыталась выяснить, почему рыбаки не заплывают дальше, туда, где рыбы вдоволь, но Хьялдур лишь уклончиво отвечал, что “в море змеи”.

Соль мы решили продать после сбора налогов. Мы все еще надеялись, что люди Ярла Дургальфа не явятся в этом году, решат, что мы все померли от чумы или голода после “заражения” нашего зерна паразитами, однако надежды наши были тщетны. Примерно в то же время, что и всегда, воины, вооруженные палицами и топорами, приехали в нашу деревню. Их повозку как всегда тянуло существо, которое я про себя окрестила гигабыком. В этом году все шло довольно тихо, люди не особо переживали за себя, отдавая зерно сборщикам налогов.

— Доброе утро, — в наш дом первым вошел капитан.

С момента нашей прошлой встречи он умудрился потерять глаз. Половину его лица пересекал огромный розоватый шрам, а в глазнице красовался полированный шарик из чего-то, напоминающего красный мрамор. Жутковатое зрелище, однако даже так впечатление плохого человека он на меня не производил.

— Майя, сиди в кроватке, — строго сказала мне мама и грозно взглянула на меня, — поняла?

Я уверенно кивнула, глядя на нее со смесью недоумения и неожиданности на лице. Такой я ее еще не видела, и хоть мать наверняка гордилась мной, но, тем не менее, боялась повторения прошлогодних событий.

— Вот, забирайте… — вздохнула мама, открывая дверцу погреба в полу.

Воины начали один за другим вытаскивать мешки с зерном из ледяного погреба, как вдруг домой заявился отец, порядком пьяный и с откушенным куском хлеба в руке.

— О, а я все думал… — он облокотился на дверной проем и надкусил черствый хлеб. — Кохда ш я ваш увишу.

Капитан обернулся и взглянул на моего отца, нагло уставившегося на приезжих воинов.

— Боги и духи, и ты туда же… — вздохнула мама и прикрыла лицо ладонью.

— Да ладно, Хельга, милая, — ухмыльнулся отец. — Давно хотел посмотреть на тех, кто грабит свой же народ.

— Борт, — капитан положил руку на плечо моему отцу, однако тот тут же одернул его. — Успокойся. Ты знаешь закон, знаешь, для чего это нужно.

Отец, откусив еще кусок хлеба, плюнул мякишем в лицо одноглазому капитану. Тот лишь раздраженно вздохнул и смахнул с лица пережеванную пищу.

— Борт, я прошу тебя… — капитан сделал шаг вперед.

— Вургар, явла дритт, поединок! — выкрикнул в лицо капитану мой отец.

— Ты пьян, Борт.

— Капитан, он оскорбил вас… — воины стали медленно доставать палицы.

— Не надо. — Вургар остановил их жестом руки. — Он сейчас успокоится.

Обстановка накалялась. Мой отец, покачиваясь из стороны в сторону от количества выпитого, криво ухмыльнулся и сделал глубокий вдох.

— Фанн фитта, фокк дрег, ду сопарр йавель..! — на одном дыхании, будто скороговорку, проматерился мой отец, прежде чем мать закрыла мне уши руками. Причем и после этого он продолжал сыпать отборным северным матом, но я этого уже не слышала.

Наконец, отец успокоился. Все присутствующие заметно покраснели от потока ужасной брани, которой посыпал капитана мой отец. Наверняка ощущения, как от ночного горшка, надетого на голову.

— Дра тиль хельватте, дин стагге фанн! — напоследок выпалил отец и, плюнув себе под ноги, вышел из дома. — За мной!

Все воины побросали мешки с зерном и вслед за моим батей, чьи яйца, наверное, своим весом могли потопить корабль, выбежали на улицу.

— Вот… — мать, едва сдерживаясь чтобы самой не сматериться, прикусила губу. — Вот почему ты вся в отца?!

Она зло посмотрела на меня, но ее ярость длилась недолго. Она неожиданно быстро улыбнулась и крепко обняла меня, прижимая к себе.

— Хочешь посмотреть, да? — вздохнула она, уже зная мой ответ.

— Хы-хы, дыа!

Мать снова вздохнула, но уже поняла, что запретить мне наблюдать за поединком не сможет. Вместе с ней мы вышли из дома, и она взяла меня на руки, потому что этим утром выпал свежий снег, а у меня не было даже простейших лаптей.

Помимо нас, казалось, вся деревня собиралась, чтобы посмотреть на поединок двух огромных мужчин. Оба они, и отец, и капитан, несли по деревянной палке, длиной примерно в лаг, может, чуть больше. Они направлялись к каменистому берегу и, проходя мимо моей солеварной установки, капитан Вургар спросил отца:

— Что это? Не видел подобного даже в городе.

— Солеварня, — пробурчал отец, ускоряя шаг. — И ее построила моя дочь! Моя, форр фанн да, дочь, понял?!

С этими словами ноги отца подкосились, и он едва не рухнул вниз с обрыва, но все тот же Вургар удержал его за руку. Отец резко вырвал руку из хватки старого воина и стал спускаться вниз.

Тропа была достаточно узкой, поэтому толпе людей пришлось растянуться в длинную процессию, чтобы спуститься вниз. Мы с матерью были в числе первых, поэтому когда был образован бойцовский клуб, мы стояли в первых рядах и могли видеть поединок в деталях. Вокруг быстро собирались люди, круг становился плотнее, пока наконец на берегу не собралась вся наша деревня. Не хватало лишь Хьялдура, однако не просто так я прямо-таки чувствовала затылком его огорченный взгляд — друид наблюдал за всем с утеса, не спускаясь вниз.

Толпа затихла. Повисла гнетущая тишина.

— По закону нашей земли, — начал капитан, разминая плечи, — Борт вызвал меня на поединок. Однако преступления совершено не было, кроме оскорблений в мою сторону, поэтому мы не будем биться насмерть. Понял, Борт?

— Ни будим бисся насьметь, — передразнил его мой отец и по толпе прокатилась волна смешков. — Моя дочь объявит начало поединка! Майя!

Десятки глаз уставились на меня. Черт, а что сказать-то?

— Бойцы… — неуверенно начала я, а затем резко подняла в воздух кулак и выкрикнула: — Деритесь!

Опьянение отца вмиг будто бы испарилось. Словно он и не был пьян.

Он резко вырвался вперед, нанося мощный удар сверху. Вургар также стремительно отразил удар.

Капитан оттолкнул отца и молниеносно взмахнул палкой сбоку. Отец даже не попытался блокировать удар, а принял его, не поведя и бровью, и схватил “оружие” капитана. Он резко взмахнул рукой, пытаясь опрокинуть Вургара, но тот ударил его ногой по колену.

Отец не выдержал и упал на холодные камни. Вургар занес палку над головой, но отец бросил свое “оружие” прочь и обеими руками схватил капитана за ноги. Издав утробный рык, он поднял противника на свои плечи, а затем резко впечатал его всем телом в камни. Вургар хрипло вскрикнул от боли, но тут же ногами обхватил ногу отца и снова уронил его, жестче и больнее.

Почти одновременно они вскочили на ноги. Вургар сделал два выпада палкой, однако отец отпрыгнул назад, и она лишь просвистела в воздухе.

— Дерись как мужчина! — закричал во все горло отец.

Вургар бросил палку.

Они синхронно бросились друг на друга, и их кулаки впечатались в челюсти. Вургар отшатнулся назад, а отец лишь сплюнул кровь и снова бросился на противника.

Удар отца Вургар заблокировал, схватив его за руку. Капитан свернул ее, зажимая в болевой захват, отец взревел от боли и наугад ударил локтем позади себя. Удар пришелся капитану по ребрам, и тот выпустил отца.

Они встали, пошатываясь, друг напротив друга. Два зверя, две огромные силы и годы тренировок и практики. Оба они снова бросились друг на друга, но отец в этот раз подпрыгнул и буквально влетел в капитана ногой, повалив на землю.

— Я!

Отец стал бить его по лицу, но Вургар закрывал его руками.

— Все-еще!

Папа схватил руку противника и резким ударом кулака по ладони впечатал костяшками пальцев в камни. Рука Вургара словно оказалась между молотом и наковальней.

— Сильнее!

Финальным ударом отец выбил капитану зуб, а затем дрожащими пальцами вырвал из глазницы искусственный глаз и бросил в море.

Вургар потерял сознание еще на последнем ударе, но отец все так же восседал на его бессознательном теле. Он собрал пальцами кровь с его лица и нарисовал на своем кровавые полосы. Вскинув голову кверху, он утробно, по-звериному зарычал.

Все вдруг уставились на меня. Даже отец, с застывшим оскалом на лице и кровью на руках и щеках, тяжело дышал и ждал моих слов.

— Папа… Борт победил! — выкрикнула я, и толпа взорвалась бурными овациями.

***

Проблема, которая меня беспокоила, начала проявляться еще после моего обмана людей Ярла, однако после того, как была организована солеварня, она приобрела… неожиданный характер.

Воины уехали обратно в Скаген, забрав положенное количество зерна. Драки драками, но налог все же платить надо, иначе сюда придет куда больше воинов из дружины Ярла, и всем нам не поздоровится. Вслед за ними, буквально на следующий день, ушли мужчины, в числе которых был и мой отец. В небольшой тележке, на которой обычно грузили припасы в плавание, они увезли два мешка соли. У нас не было другого способа упаковать ее, поэтому мы использовали те же мешки, что и для зерна, разве что пришлось натянуть сразу по два, чтобы соль не рассыпалась.

В деревне снова воцарился мир и покой.

Мы с мамой проснулись ранним утром. Вернее, первой проснулась она и тихо, стараясь меня не разбудить, плела крапивные веревочки у огня.

— Доброе утро, — вяло поздоровалась я, еще продирая глаза.

— Проснулась, вороненок? — мама ласково улыбнулась.

— Ага-а-а… — зевнула я в ответ.

Мама издала легкий смешок и вернулась к своему занятию. Я же села на кровати и стала наблюдать за ее работой, так как больше заняться было особо нечем.

Ее тонкие пальцы ловко скручивали гибкие волокна крапивы между собой, образовывая длинную, тонкую веревочку. Движения были так точны и отточены с годами, что сейчас мама скорее напоминала робота, методично выполняющего свою функцию, нежели человека.

— Кстати, — сказала она, не отрываясь от плетения. — Тебе опять принесли подарки.

— Ну, не мне же… — протянула я. — А злому духу.

— Не злому, а доброму, — мама улыбнулась, но эта искорка счастья быстро исчезла с ее лица. — Так говорят.

— Мам, ты правда думаешь что я — дух?

Мама вздохнула и молча посмотрела на меня, устало улыбнувшись.

— Ты — моя дочь. А остальное неважно. Я бы любила тебя любой, но ты даешь мне повод для гордости.

Меня этот ответ более чем устроил, и я не смогла сдержать самодовольной улыбки.

Я быстро сползла с кроватки на холодный пол. Пальцы так и съеживались от ощущения промерзшей древесины и соломы, которой был устлан пол в нашем доме, но в целом я к такому уже привыкла. Уверенными шагами я направилась к двери и осторожно, оглядываясь по сторонам, приоткрыла ее. Прямо у порога кто-то из жителей деревни оставил несколько цветов, выращенных, видимо, дома, небольшой мешочек сушеного зеленого лука и большую, свежую рыбу, слегка присыпанную снегом, чтобы не испортилась.

Это и было проблемой. Своими амбициями и непомерной уверенностью в себе я привлекла излишнее внимание. Теперь жители деревни еще отчетливее делились на два лагеря, а отличало их одно — вера в мою мораль. Половина считала, что я злой дух, обманщица и вообще чувырло то еще, но другая половина сошлась на мнении, что я — добро и светоч знаний, которые выведут людей из вечного мрака, голода и ненастий.

Говоря честно, я не была ни тем, ни другим. Если во мне и жил дух (что я яростно отрицала в спорах с самой собой), то он не был абсолютным добром или злом. Мне хотелось как процветания для своих людей, так и кровавой мести для тех, кто меня разозлил. В каком-то смысле, папа несколько дней назад частично удовлетворил жажду крови злого духа внутри меня.

Я быстро затащила подношения в дом. Мама взглянула на меня и, улыбнувшись, спросила:

— Рыбку с хлебом?

— Рыбку с хлебом, — я уверенно кивнула в ответ.

Вкусной морской рыбы нам притащили вовремя, потому что весь день на улице была страшная метель. Даже собаку бы не выгнали из дому в такую погоду, а мы с мамой и подавно не горели желанием высовывать носы за порог.

На следующий день, однако, история повторилась.

Подношения были скромнее, однако кто-то оставил мне то, в чем я давно уже нуждалась, но никак не догадывалась попросить маму.

— Мам, смотри!

Я держала в руках новенькие, под мой размер, лапти, а на плече у меня были накинуты толстые меховые полосы для обмотки ног.

Вот знают же, чем подкупить злого духа, заразы!

— Наверняка от Киликии, — мама улыбнулась. — По секрету скажу: она спрашивала меня, чего бы тебе хотелось.

— Угадала. — улыбнулась я. — Мам, научи ножки обматывать.

Мама сперва удивленно посмотрела на меня, а затем звонко засмеялась, прикрыв рот ладошкой.

— Чего смешного? — я скрестила руки на груди.

— Ты придумала, как получить много соли из морской воды, но не знаешь, как правильно намотать портянки, — мама просто не могла перестать смеяться. — И все-таки ты ребенок. Мой ребенок.

Смех ее был настолько заразительным, что я не удержалась и прыснула вместе с ней. Если так подумать, то это и вправду смешно.

И все-таки я ребенок.

Мама усадила меня на кровать и достала ту самую крапивную веревочку, что сплела за вчерашний день. Сегодня она уже высохла над огнем и стала на удивление прочной.

В том, чтобы правильно намотать на ноги портянки, из чего бы они ни были сделаны, на самом деле нет ничего сложного. Главное все сделать так, чтобы ткань (или мех, в моем случае) закрывала всю поверхность стопы и еще несколько сантилагов лодыжки. Далее она просто обматывается веревочкой в противоположную сторону, чтобы обмотка крепко держалась на ноге, и завязывается на узел, владение которым я с гордостью продемонстрировала маме.

Наконец-таки у меня появилась зимняя обувь, и теперь я могла без страха перед болезнями выходить на улицу даже в лютый мороз. Конечно, мое тонкое платье не спасало от холода, но эту проблему мама решала, укутывая меня в накидку из заячьих шкур.

— Ну, тогда я побежала! — я вскочила к кровати и побежала к двери.

В момент, когда я уже готова была потянуть дверь на себя, мама резко схватила меня за шиворот.

— Куда это ты собралась? — строго спросила она.

Я обернулась через плечо лишь для того, чтобы увидеть ее холодный, строгий взгляд.

— Ну так… К Хьялдуру, учиться…

— Нет-нет-нет, хватит с тебя, — мама потянула меня за шиворот и затащила поближе к очагу. — Я ему очень благодарна, но тебе больше нельзя ходить к нему в гости.

— В смысле?! — возмутилась я и топнула ножкой. — Почему, мам?!

— А что соседи подумают, Майя? Ты молодец, и я тобой очень горжусь. Много кто тобой гордится. Но чем больше ты общаешься с друидом, тем больше люди начинают думать, что в тебе живет дикий дух!

— Ну и что? Какая разница-то?

— Все, Майя, хватит! — прикрикнула мама и подперла дверь метлой. — Никаких походов к Хьялдуру, даже не думай об этом! Тебе нужно учиться вести себя как обычный ребенок! После дня рождения будешь гулять с другими детьми, заведешь друзей… Ах, точно, и старик Хендерсон хотел научить тебя игре на тагельхарпе! Я думаю, у тебя…

Дальше я просто не слушала. Вот так мои мечты о модернизации деревни, мои планы, все это откладывается в очень и очень долгий ящик. Внутри меня кипела злость и обида, но где-то в глубине души я понимала, что мама в чем-то права. Я слишком поторопилась с тем, чтобы раскрыться, однако обстоятельства требовали от меня незамедлительных действий.

Я села на пол и отвернулась лицом к очагу, разглядывая языки пламени. Мама продолжала что-то рассказывать про местных детей, с которыми мне “будет очень весело играть”, про музыку, пение… Ее голос и слова сейчас не приобретали особого смысла внутри моей головы, а скорее создавали шум, вводящий меня в медленный, медитативный транс. Языки пламени плясали в небольшом открытом очаге, лаская и пожирая сухие поленья. Все больше и больше они начинали мне напоминать что-то, что я, казалось, давно забыла. Они складывались в причудливых животных, в лица людей, в целый калейдоскоп картин из моей прошлой и нынешней жизни. В конце концов я не заметила, как уставилась на пламя, принявшее форму моего прежнего лица. Идиотская челка, вечная небритость, синяки под глазами об бесконечного количества энергетиков, сигарет и алкоголя… Лицо юноши смотрело на меня, словно из зеркала, изучало меня так же, как я его. И самым страшным было то, что я хоть и узнавала его, но оно казалось мне чужим и далеким. Словно это было совсем-совсем давно.

Я просидела у огня почти весь день. Мама думала, что я просто дуюсь на нее, но это продлилось слишком долго, а я застыла на все это время, словно мраморная статуя.

В этот день началась моя эра беспросветной скуки. В этот день я впервые перенесла то, что в психиатрии называют диссоциативным ступором.

***

Отец и компания вернулись спустя несколько дней. К тому времени я уже не придавала особого значения тому факту, что просидела в одной позе несколько часов. Я, скорее, была на стадии торга, и к этому моменту думала, что это и вправду было разовое явление и такое больше не повторится.

Вся деревня вышла поглазеть на вернувшихся из города мужчин. Один из друзей папы в шутку назвал этот поход “торговым набегом” и, к удивлению, всем остальным это название понравилось.

Я самостоятельно, чем очень горжусь, намотала на ноги портянки и нацепила лапти, а затем мы вместе с мамой вышли на улицу поглазеть на наших бравых вояк, сменивших личину на торговцев. Еще издалека жители заметили повозку, доверху груженую разными товарами, а впереди всей процессии шел папа. Мама посадила меня к себе на плечи, и я радостно начала махать отцу рукой, и тот, широко улыбаясь, помахал в ответ.

— Ну, девочки мои, принимайте гостинцы! — радостно выкрикнул он и буквально выхватил меня с плеч мамы, крепко прижимая к себе.

К этому моменту повозка доехала до деревни.

И я даже, клянусь, не ожидала, что соль будет настолько дорогой.

Деревянные колеса едва выдерживали веса всех товаров, что привезли наши мужчины. Зерно, овощи, меха, ткани — там было все, чего только можно было желать такой бедной деревне, как наша. А я боялась, что еды с продажи соли не хватит на всех, ха!

Вся деревня собралась, чтобы поглазеть на настоящую гору сокровищ, которые привезли нам наши мужчины из города. Не было, однако, ни давки, ни криков — все прекрасно понимали, что еды, тканей и всего прочего хватит на всех, и еще наверняка останется.

— Майя, Майечка! — Из торгового каравана ко мне выбежал один из рабочих солеварни. Вроде бы его звали Броггдо. — Иди сюда!

Как и отец, этот мужик вырвал меня из рук родителя и крепко прижал к себе, едва не плача от счастья.

— Майя, спасибо! Спасибо тебе! Я не знаю дух ли ты, божество ли, но спасибо…

— Тихо-тихо, — я, улыбнувшись, похлопала его по руке, — все хорошо, не нужно слез.

— Мы привезли тебе подарок! Смотри!

Он скинул с себя мешок, который тащил на плечах, и открыл его. Сверху донизу он был набит обыкновенной свеклой, разве что гораздо меньшей по размеру, чем я запомнила из прошлой жизни.

— Это все тебе, спасительница! Торговец поклялся, что она очень и очень сладкая, а Хьялдур сказал, что ты…

— Как это называется?

— Батте, Майя, батте. Она очень сладкая, попробуй!

Я протерла свеклу в моей руке об платье и осторожно сделала маленький укус. Ее густой сок, абсолютная сладость этого растения тут же заставили мои вкусовые рецепторы биться в конвульсиях от счастья, а мурашки побежали по спине с такой силой, что я буквально чувствовала, как волосы у меня встают дыбом.

— Это офень вкуфно! — с набитым ртом выкрикнула я. — Фпафибо!

— Это тебе спасибо, Майя, — еще раз улыбнулся Броггдо и ласково потрепал меня по голове.

Я жадно, всего в несколько укусов съела ее всю, целую свеклу. Раньше я бы никогда не подумала, что вообще смогу есть ее вот так, сырой и без чего-либо еще, но сейчас она казалась мне как минимум божественным нектаром.

Свекла сладкая.

Осознание пришло ко мне, когда я вытирала рукавом красный от сока рот.

Она, черт возьми, сладкая!

— Я… Я знаю как сделать из нее кое-что! Из нее можно сделать сладкую соль! Сахар!

— Сахар? — начали перешептываться люди в толпе.

— Что такое са’хар?

— Сладкое..?

— Да, да! Это соль, только сладкая! Я знаю, я…

— Майя.

Мама резко прервала меня. Толпа людей вокруг затихла, все взоры устремились на меня и на мою мать.

— Мама, я могу сделать…

— Майя, нет. Хватит.

— Но мама, сахар!

— Майя! — сорвалась на крик мама и, грубо схватив меня в охапку, понесла домой под недоумевающие взгляды людей вокруг.

— Мам! Мам, пожалуйста! Это вкусно! Это..!

— Хватит всего этого! — снова закричала на меня мама, унося все дальше и дальше от сладких, полных спасительной глюкозы плодов.

От бессилия и осознания собственной зависимости я не выдержала. Словно из переполненной чаши, мои эмоции вырвались наружу. Я начала громко рыдать, но никто уже этого не замечал. В деревне был праздник, но только не для меня.

Я снова стала бесполезным младенцем. И все потому, что так решила моя мать.