Лихой 1968. История юного защитника социализма.

В 20 лет Борису Шмелеву, молодому десантнику, пришлось в обнимку с автоматом нестись по чехословацкой земле защищать "младшего брата" Советского союза от разрушительного влияния западного империализма. По крайней мере, так ему и его соратникам объяснили цель вторжения советских войск в Чехословакию. Через годы Шмелев осознал, что военная операция была ошибкой.

https://www.kommersant.ru/projects/prague68


История Бориса Шмелева


Я стал десантником во многом из-за детской романтики: журнал «Юность», «Баллада о парашютах», книга Михаила Анчарова «Теория невероятности» — песни и книги о десантниках меня вдохновили. Моя мать работала в политуправлении Министерства обороны, а отец — в КГБ. Родители были партийными и идейными, но не фанатичными коммунистами. Я бросил Геологоразведочный институт и пошел в военкомат. Основной призыв уже прошел, но еще принимали в военно-воздушные войска. Меня взяли сразу. Это было в конце декабря 1967 года.


Наши части стояли в Литве. В армию доходило мало информации, но начиная примерно с апреля говорили, что в Чехословакии что-то происходит. Про реформы речи не шло: это называлось контрреволюцией.


Мы были очень идейными, верили в социализм, это был последний период хрущевской оттепели, когда народ поверил, что теперь социализм на верном пути. Именно в свои 20 верить в это было легче всего.

Политруки говорили нам, что в Чехословакии есть некая группа контрреволюционеров, от которой страдает весь народ, и ее надо будет ограничить. Сначала никто всерьез воевать не собирался. За месяц до ввода войск нас подняли по тревоге и перекинули поближе к границам. Тогда только сказали, что летим в Чехословакию. До конца не было уверенности, что войска введут: даже ходили слухи, что приказ отменят. Как-то я заметил, что топографы чертят на песке схему какого-то крупного города, и через пару дней нам сказали, что полетим в Прагу. Я служил артиллеристом в 7-й дивизии. Мы загрузили свои гаубицы, машины и ждали приказа на ближайшем аэродроме.


21 августа в четыре утра мы погрузились в самолеты и вылетели. Летели вооруженные до зубов - выдали много боеприпасов.


Мой однополчанин за день до вылета дал свой домашний адрес: если бы он погиб, я должен был сообщить его семье. О чем я тогда думал? В 20 лет не думаешь о войне и о смерти — просто все было непонятно. Мы насторожились, когда на подлете летчики начали заряжать свои пистолеты: они к чему-то готовились.


Я увидел большой город в иллюминаторы, его огни — больше было ощущение праздника, чем боевых действий.

На посадочную полосу попали только со второго раза. Внизу уже была фантасмагория: самолеты садились один за другим. Задний люк у нашего Ан-12 распахнулся, выехала машина с прицепленной гаубицей, выбежали мы, 60 человек. Вокруг ходили люди с засученными рукавами из разведроты, которые первыми захватывали аэропорт. Если бы им не дали полосу, они бы прыгали с парашютом. Но полосу дали. К этому времени там уже было много наших чекистов, и, может быть, они помогли самолету спокойно приземлиться.


Нам, десантникам, сразу объяснили, что не надо ждать от руководства приказа «огонь!». Сказали, что мы, как артиллеристы, на каждый выстрел можем сразу отвечать снарядом.

Этот приказ ко многому обязывал. Я полагаю, что высшее командование хотело развязать руки. Они понимали, что многие не решатся стрелять по безоружным, а так — вдруг кто-то сдуру начнет стрелять, выполнит задание и отличится.


Мы встали около взлетных полос, орудия направили на Прагу. 108-й полк брал под контроль мосты через Влтаву и занимал важные стратегические объекты, и мы их «поддерживали», направляя орудия на эти объекты издалека. По специальности я военный вычислитель, поэтому карта была у меня. Разведка из города диктовала координаты ЦК КПЧ, Совета министров, радио, телебашни и других, а я передавал их людям, которые сидели за орудиями.


В семь утра мы переместились из аэропорта на окраину Праги и встали на позиции прямо на газоне. Мы ехали по пустому городу, и регулировщик на железнодорожном переезде был первым и последним чехом, который нам улыбался: он, видимо, не понимал, что происходит.


К восьми утра люди пошли на работу и увидели нас. Спрашивали, что за орудия, что мы тут делаем.


Офицеры и политработники нас контролировали и не давали общаться с местными: нас отгоняли от них, а их — от нас. Когда я увидел мирный город и людей, как обычно идущих на работу, начал думать: в кого стрелять, какие наши действия?

Но ситуация быстро изменилась: чехам стало ясно, что Прага занята и правительство арестовано. К середине дня по улицам поехали первые машины с флагами, транспарантами и криками «Убирайтесь вон!». Люди в машинах скандировали: «Черник, Дубчек, Свобода». Это имена их руководителей, которые уже были арестованы и должны были вылететь в Москву.


Перестрелки первых дней — это была естественная реакция с обеих сторон. Я считаю, что Свобода, призвав армию не сопротивляться, сберег людей — иначе была бы война.


Наш любимый главнокомандующий Вася Маргелов, отец военно-воздушных войск, очень плохо отнесся к нашему полку после завершения всех этих действий. У нас был так называемый парад победы в аэропорту Рузине в Праге, уже в конце сентября. Маргелов знал всех лично и, обходя части нашей дивизии, каждому пожимал руку, давал краткую характеристику и благодарил. Командиру нашего полка он сказал: «Артиллеристы хреновы! — только употребил более крепкое слово.— Ни одного снаряда по Праге не выпустили».


После возвращения из Праги нас отправили на полигон — тратить снаряды, которые мы не выпустили по Праге. Полк два месяца находился в боевых условиях, под выстрелами — и нас сразу отправляют на учения тратить снаряды. Это было беспрецедентно.


Первый год после возвращения из армии я ничего не знал про диссидентов, которые вышли на площадь (восемь человек 25 августа 1968 года вышли на Красную площадь в знак протеста против ввода войск в Чехословакию, пять из них были осуждены по уголовным статьям, два — признаны невменяемыми.— “Ъ”). В Москве про них тогда мало говорили. Я считаю их безумцами. Отважными, смелыми, но безумцами на грани сумасшествия. И ничего они этим не доказали, только испортили свою жизнь. Но чехи их уважают и ценят.


Как раз в Праге мне исполнилось 20 лет, и тогда я еще серьезно не думал об этих событиях. Мнение менялось постепенно, но уже в Чехословакии я понял, что мы не нужны, что мы действуем неправильно. Это подтверждали сам ход событий и реакция чехов на нас.
Сейчас в наших публикациях часто упоминается мятеж чешского корпуса 1918 года (вооруженное восстание добровольческого объединения бывших солдат российской армии, состоявшего из чехов и словаков.— “Ъ”). Это, конечно, оправдание нашего вторжения в 1968 году. И это очень стыдно: оправдывайтесь чем-нибудь другим или не оправдывайтесь вообще.

Другие истории свидетелей вторжения СССР в Чехословакию:

https://www.kommersant.ru/projects/prague68

Лихой 1968. История юного защитника социализма. 1968, Чехословакия, Прага, СССР, Издательский дом КоммерсантЪ, Длиннопост
Вы смотрите срез комментариев. Показать все
6
Автор поста оценил этот комментарий

Опять платить и каяться?

раскрыть ветку (1)
5
DELETED
Автор поста оценил этот комментарий

Тина коленях обязательно. С утра и до вечера...

Они так хотят. Русский виноват.

Вы смотрите срез комментариев. Чтобы написать комментарий, перейдите к общему списку