Легенды западной Сибири. Всякое⁠⁠

В тайге случается всякое. Неподготовленному человеку в тайге туго, да и опытному несладко. Идёшь, а затылок тебе будто недобрым взглядом кто-то буравит. Хуже, когда в шелесте хвои и посвисте ветра начинаешь различать шепчущие голоса. Да и обычные, без всякой тайны, опасности подстерегают в тайге путника на каждом шагу. Бездонное болотце прикинется безобидной лужайкой, под сплетениями вьюнка обнаружится ловушка зыбучего песка. Можно упасть в глубокий овраг, сорваться с обрыва сопки, нарваться на хищника, на улей злых диких пчел, утонуть в быстрой, каменистой реке, отравиться ядовитыми испарениями, замёрзнуть, задохнуться, провалившись в заваленную снегом, не замеченную расщелину. А можно ни с чем таким не столкнувшись, выйти из тайги целым и невредимым, и потом похваляться: знаем, мол, мы вашу хваленую тайгу, хаживали, лес как лес, и нечего здесь байки травить. Да, в тайге бывает всякое.

Есть в тайге места, где концентрация всего того, что может быть и того, чего просто не бывает на свете, превышена сверх всякой меры. Реальность в таких местах туго свёрнута в спираль, того и гляди выстрелит пружиной и сметёт все живое на сотни километров. Чудесное здесь давно перемешалось с обыденным, возможное с невозможным, мертвые ходят одними тропами с живыми, а ткань бытия так тонка, что тронь ее, и она с громким хлопком лопнет, явив миру то, чему стоит оставаться неузнанным. Что делать, как быть обычному человеку, попавшему в такое странное место. Совет здесь один, принимать вещи такими, как есть, не задумываясь особо, полагаться не на разум, отметающий сверхъестественное и замыливающий глаз, а больше на смекалку: запахло серой — где-то рядом чёрт, а, значит, ноги в руки и деру без рассуждений.

Одним из таких мест был, несомненно, и Мурюк, крохотный, ныне забытый богом и людьми, поселок на самой дальней окраине обитаемого мира. Чего с Мурюком только не случалось. Основанный в сороковых годах 20-го века как один из опорных пунктов ГУЛАГа, Мурюк всякое повидал на своем веку. Жители, приехавшие после 1947-го, расшифровали название поселка как аббревиатуру, означающую «Местное Управление Режимом Южного Кузбасса». Они ошибались. Мурюк существовал задолго до режима и до управления. Старые люди, много знавшие, но не спешившие делиться знаниями с приезжими, рассказывали, что слово "Мурюк" на языке, когда-то населявших эти места племен, означало "Гнилая яма". Так ли это было в действительности? Теперь не узнать. Известно лишь, что чудеса начались задолго до того, как в Мурюк пригнали первую партию спецконтингента, и гораздо раньше подземного ядерного взрыва неподалеку, в тридцати километрах от поселка.

И понеслось. Добыча золота на Китате, речке, кольцом обвивающей поселок, убивала человека за пару лет. Человек поднимал кирку и падал лицом в породу, чтобы уже не подняться. Человека зарывали в неглубокую яму, не оставив ни креста, ни таблички, а на место человека становился следующий. Про те времена рассказывают неохотно, да и зачем — столько уже сказано и написано другими. Остались только шрамы, зарубки на теле поселка. Вон заброшенная шахта, в ней шестерых завалило, не спасли. Черный прямоугольник — барак, сгоревший до основания от удара молнии, с бараком вместе сгорели сорок зека, не смогли выбить запертую дверь. Слева от школьного крыльца, под клумбой, когда-то нашли братскую могилу, вырытую неясно когда и кем. Вон на той сосне повесился молодой инженер, а на этом заборе поутру обнаружили отрубленную голову непутёвой Нюрки, дочери Глухарихи, местной ведьмы. Ох, и разошлась тогда старая. Весь поселок ее злобу на себе испытал. На это крыльцо бросили, привезенное из тайги, тело людоеда, а там, за поворотом... Впрочем, все эти истории я уже рассказывала, и повторять их не к чему, случались в Мурюке вещи и пострашнее, совсем уж из ряда вон, объяснение которым если и есть, то услышать его не захотел бы никто.

Тайга частенько прибирала людей из поселка, и это всегда было плохо. Но никто никогда не задумывался, насколько плохо было бы, если бы однажды тайга решилась вернуть отобранное.

По весне не вернулись четверо мужиков, ушедших на охоту. Для поселка, численностью менее полутора тысяч человек, а вольных из них не более четырех сотен, утрата весомая. Погоревав, Мурюк успокоился, забывшись в нелёгком быте и извечной борьбе с суровой природой. Ночью, по первому сентябрьскому морозцу, мертвецы вернулись и разбрелись по своим хатам. Выли собаки, взбесившийся ветер стонал в печных трубах и норовил сорвать крыши, поселок спал и не ведал, что три семьи, забаррикадировавшись держали осаду до самого рассвета, один на один с ломившимся в дверь и окна родным мертвецом. Четвертая, бабка ещё не народившейся тогда Белки Синициной, была дома одна, и открыла дверь вернувшемуся мужу, за что и поплатилась жизнью. Нашли ее с, вырванной до позвонков, шеей и следами укусов по всему телу.

Ружья против мертвяков последнее дело, и, вооружившись топорами, да баграми, пошли сообща мужики из местных в тайгу, вылавливать вставших. Загнали к болотам, покрошили топорами на части и сожги останки. Не дело мертвым ходить среди живых, добра от такого соседства не жди.

История эта произошла, если принять ее на веру, задолго до нашего приезда в Мурюк. Охотников рассказать, что и как случилось, в поселке не найти. О таком здесь помалкивают, но двери на ночь с тех пор запирать не забывают, а то мало ли. В тайге ж оно всякое бывает.