Легенда о шамане⁠⁠

слушай то, что ветрище в окно принес, темнотой приласкав свечу —

осень сказочных снов, сыромятную с листьев медь.

за морями седыми стоял утес, над которым возвысился чум,

в чуме том жил шаман, ему было семнадцать лет.

он недвижимым стал, как литая сталь, заключив духа бедствий и зла,

что метался огнем с силой раненной в бок козы.

дух желал ему вырвать в бою гортань, отомстить за сияние глаз —

изуродовать их, а потом изжевать язык.

а кругом волны жадно лизали мох, небо че́рпало воду ковшом,

облик девы людской принимали тюлени вспять,

загоняли дельфины косяк рыбёх, как серебряный острый нож,

каждой ночью луна нить созвездий пускалась прясть,

а по лесу трехрогий скакал олень, его след укрывал янтарь —

ярко-рыжий как лис, что повсюду лилось тепло.

ради мира и чуда шаман ослеп, сохранив в себе тлен и гарь,

и внутри у него бездна мышцы скребла стеклом,

и голодный до ужаса мерзкий спрут распустился как ось цветка.

так пронзив чью-то грудь, в прорубь падает тень стрелы,

так забвение смерти в могилу ткут, чтобы скорбью прони́зать ткань,

чтобы все разорвав, реки тьмы по земле текли,

чтобы снова взрастить одно ничего, соразмерное пустоте,

ибо края и дна нету в хаосе — он един.

даже так,

вот представь этот мир, идущий на корм,

этот мир истлевающих тел.

и его кое-как запер в сердце шаман —

погрузившись в прохладу льдин.

вот поэтому можно — увидеть ос, в поле ржи — повстречать саранчу,

и, беспечно прожив, умереть в каких-нибудь сто.

за морями седыми стоял утес, на котором когда-то был чум,

в чуме том жил шаман,

но уже не живет никто.

(с) мглистый заповедник