Красный барон
27 апреля 1917 года, Западный фронт (Франция)
Антон Фоккер прибыл в расположение Одиннадцатой эскадрильи.
Весна, третий год изгоняемая из этих краев громом пушек и разрывами снарядов, вновь робко подступилась к деревьям, тронула землю зеленой порослью.
Все еще прохладный ветер студил щеки, теребил волосы.
Авиаконструктор и летчики, казалось, не отдавали себе отчет в своей молодости: все они казались себе изрядно пожившими, хлебнувшими на своем веку людьми.
Не было рядом никого, кто указал бы им на эту ошибку...
— Господин Фоккер? — Командир эскадрильи, светловолосый человек с пристальными, немного навыкате глазами, крепко пожал Антону руку. — Рады вас приветствовать.
— Барон фон Рихтгофен? — в свою очередь чуть наклонил голову Антон Фоккер. — Счастлив знакомством со знаменитым асом. Наслышан о ваших подвигах.
Рихтгофен побледнел еще больше — хотя, казалось, это было невозможно. Так выражалось у него волнение — и это создало ему репутацию человека с ледяной кровью.
Даже экстаз, который он испытывал, глядя на очередной сбитый им вражеский самолет, был каким-то холодным, словно огонь, вскипающий в его жилах, тут же застывал.
Репутация Фоккера была куда менее известной. И все-таки летчики хорошо знали этого молодого авиаконструктора из Голландии: он был, пожалуй, единственным из всех, кто ездил на фронт, разговаривал с истребителями, которые летали на его самолетах, выспрашивал их мнение о машинах, внимательно выслушивал пожелания.
И, что еще более удивительно, — шел им навстречу.
— Говорят, у вас можно попросить чудо-самолет и через пару месяцев получить его? — заговорил Манфред фон Рихтгофен.
Антон обаятельно улыбнулся:
— Я не такой уж Санта-Клаус, но попробовать стоит. Расскажите, как воюете, барон. Это правда, что вы перекрасили свой самолет в красный цвет?
Рихтгофен засмеялся:
— Мне хотелось, чтобы неприятель узнавал мою птичку еще издалека. Ее называют «Пти руж» — красная малютка...
Они прошлись по аэродрому.
— Знаете, господин Фоккер, недавно произошел один случай, — заговорил барон. — Возможно, до вас дойдут кое-какие слухи. Мы тут соперничаем, и, честно сказать, уступаем «соседям» по численности сбитых самолетов. А тут еще меня... гм... можно так представить дело, что меня сбили. — Он вскинул голову. — Хотя лично я считаю, что сбитым является лишь тот, кто падает.
— Полагаю, будет лучше, если я услышу эту историю из первых уст, — вежливо отозвался Фоккер.
— Было так, — заговорил барон. — Я летел с моей эскадрильей и заметил противника. Тот тоже летел со своей эскадрильей. Это произошло в окрестностях Ланса. Знаете, когда летишь навстречу врагу, когда вот-вот начнется бой — нервы поневоле напряжены... — Он энергично кивнул, словно отвечая своим мыслям. — В тот день у меня было пять машин, у англичан — в три раза больше. Черт побери, они летели, как мошкара! Но если в душе ты не сомневаешься в своем превосходстве, то не усомнишься и в победе.
Фоккер слушал молча. Он знал, что немцы любят хвастаться. Пожалуй, никто так не хвастлив, как германские асы. Англичане — те другие: послушать их, так они совершают подвиги между попойками и посещениями борделей.
— В общем, англичане нас атаковали, — рассказывал Рихтгофен. — Мы сомкнули ряды и позволили этим джентльменам приблизиться. И тут один из них имел глупость отклониться в сторону. «Ну все, дружок, ты пропал!» — воскликнул я и с громким криком устремился за ним. Он начал стрелять раньше времени — верный признак того, что он нервничал. «Давай, давай! — сказал я ему. — Все равно промажешь!» Он просто поливал меня огнем! Ощущение не из приятных.
По тому, как блестели глаза барона, Фоккер понял: тот наслаждается каждым мгновением из пережитого.
— Честно сказать, в тот миг я громко смеялся, — прибавил Рихтгофен. — Англичане вечно стреляют всякой дрянью! Нужно только привыкнуть, и все. Когда же я подошел к нему метров на пятьдесят и сделал пару прицельных выстрелов, раздался хлопок, и что-то ударило по моей машине. Я понял, что в меня попали. Завоняло бензином, мотор заглох. Когда бензобак продырявлен, и дьявольская жидкость струится по ногам, чертовски велика опасность пожара! Я направил самолет вниз.
— На какой высоте это происходило? — хладнокровно осведомился Антон Фоккер и вынул из кармашка жилета маленький блокнотик.
— Думаю, тысячи две — две с половиной, — ответил Манфред фон Рихтгофен. — Так что путь предстоял долгий. Я мчался вниз с такой скоростью, что не могу высунуть головы! Воздушный поток вдавил бы ее обратно! И все-таки я приземлился. — Он расправил плечи. — Это был луг, не очень большой, но для осторожной посадки хватило. Машина была пробита в нескольких местах. Топлива не осталось, двигатель был поврежден. Словом, я горестно сидел, свесив ноги из машины. Внезапно меня окружила толпа солдат. Вперед выступил офицер. «Я следил за боем и был чрезвычайно взволнован!» — произнес он. Он все время твердил: «Это было ужасно, ужасно!» На его автомобиле я добрался до моей части...
Он помолчал, просвистел несколько тактов немецкой песенки, потом добавил:
— Кстати, знаете, что ходят слухи, будто красной машиной управляет девушка — нечто вроде Жанны д'Арк? Англичане полагают, что только женщина может раскрасить самолет в столь экстравагантный цвет.
— Забавно, — Фоккер убрал блокнот в кармашек. — Однако, полагаю, у вашего рассказа имеется какая-то цель?
— А, да! — спохватился Рихтгофен. — Видите ли, наши «Альбатросы» — D.III — это, конечно, очень хорошие бипланы, и скорость у них высокая, до 175 километров в час, особенно если ими управляют хорошие летчики, но...
— Да? — Фоккер вновь достал блокнотик.
— Недавно мы провели несколько учебных боев, — продолжал барон. — Я был на моем «Альбатросе», а мой соперник — на трофейном триплане «Сопвич». И знаете что? «Сопвич» не дал мне ни шанса — ни в атаке, ни в маневре. Если британцы все пересядут на подобные самолеты — не будет иметь значения, насколько они самоуверенные ослы и до какой степени путают войну со спортивными состязаниями, — они станут непобедимы.
— Я могу увидеть этот английский самолет? — поинтересовался Антон Фоккер.
13 июня 1917 года, Шверин
Глава бюро по производству прототипов Рейнхольд Плац внимательно смотрел на бумаги, разложенные перед ним на столе.
Фоккер сидел напротив, засунув пальцы в кармашки жилета.
Плац поднял наконец взгляд на конструктора.
— Вы намерены переделать в триплан уже строящийся образец биплана?
— Абсолютно точно, — кивнул Антон. — Сейчас Техническое ведомство германской армии, которое ведает заказами новых самолетов, заключило договоры с авиапредприятиями «Сименс-Шукерт» и «Пфальц» и профинансировало проектирование трипланов. Будут созданы три опытных образца для испытаний. Тем временем мы — поскольку в Германии не хватает мощных моторов — теряем военные заказы на истребители. Но! — Он поднял палец. — Мы опередили всех. Техническое ведомство уже знает о нашем самолете. О нашем новом триплане. Если оно проявит к нему дальнейший интерес, то может профинансировать проект.
— Хорошо, — сказал Плац. — Я понял. Быстро переделываем почти готовый биплан в триплан. Как я вижу, размах крыльев равномерно возрастает от нижнего крыла к верхнему. Для усиления трипланной коробки лонжерон каждого крыла, ближе к законцовкам, соединен подкосами. Два пулемета... Очень неплохо. Кто будет испытывать этот самолет? Все летчики на фронте.
— Я договорился с лейтенантом Вернером Фоссом, — спокойно отозвался Фоккер. — Он мой друг. И известный ас. Так что его мнение тоже будет иметь вес.
9 августа 1917 года, Адлерсхоф, аэродром Идфлиг
Испытания были завершены.
Вернер Фосс дал Dreidekcer’у — триплану — самую лестную характеристику: превосходная маневренность и скороподъемность. Правда, имелись опасения насчет того, что после оснащения триплана для фронта его взлетный вес чрезмерно возрастет...
Однако приемная комиссия сочла самолет подходящим.
Был получен заказ на серию из двадцати самолетов.
И вот наконец все позади.
Первые трипланы Фоккера отправляются на фронт.
19 августа 1917 года, Маркебек, Бельгия, расположение Первой истребительной эскадрильи
— Наконец-то! Эти машинки станут для наших врагов полной неожиданностью!
Манфред фон Рихтгофен с восторгом смотрел на трипланы, прибывшие в часть.
Всего два.
— Как будем делиться?
— Ну, один я возьму себе, — засмеялся его друг, командир Десятой истребительной, Вернер Фосс. — Все-таки это я их испытывал.
— Нет уж, первый — мой! — сказал Рихтгофен. — А второй, так уж и быть, забирай.
— Кстати, знаешь, кто приехал? — добавил Фосс. — Сам Фоккер. Завтра покажет нам, как они летают.
Антон Фоккер не только ездил по эскадрильям и беседовал с истребителями, он еще и испытывал собственные самолеты у них на глазах...
2 ноября 1917 года, Бельгия
— Слишком много катастроф, — докладывала комиссия по выявлению причин аварий. — Осмотрев остатки разбитых трипланов Фоккера, мы пришли к однозначному выводу: конструкция крыла не выдерживает нагрузок, которые создают элероны. Их балансиры создают в полете высокую нагрузку на клееные соединения крыла.
— Я лично проведу испытательный полет! — вызвался Рихтгофен. Ему нравился его чудовищный триплан с ярко-красными крыльями, нагонявший ужас на англичан одним своим видом. — Несколько дней назад мы с моим братом Лотаром были вынуждены совершить аварийную посадку: у Лотара отказал двигатель, а у двигателя моего самолета оторвался один из цилиндров... Но это, как видите, не отразилось на нашем боевом духе.
Рихтгофен с готовностью занял место в кабине триплана. Он поднял самолет в воздух и на малой высоте гнал его с максимальной скоростью как можно дольше.
Наконец полет завершился. Вскрыли обшивку крыла.
— Смотрите!
Большое количество конденсата, обнаруженное под обшивкой, практически «убивало» клеевые соединения.
— Вот и причина разрушения крыла. — Комиссия обобщила полученные данные и отправила Фоккеру требования, включавшие двенадцать пунктов: усилить узлы креплени
Антон Фоккер прибыл в расположение Одиннадцатой эскадрильи.
Весна, третий год изгоняемая из этих краев громом пушек и разрывами снарядов, вновь робко подступилась к деревьям, тронула землю зеленой порослью.
Все еще прохладный ветер студил щеки, теребил волосы.
Авиаконструктор и летчики, казалось, не отдавали себе отчет в своей молодости: все они казались себе изрядно пожившими, хлебнувшими на своем веку людьми.
Не было рядом никого, кто указал бы им на эту ошибку...
— Господин Фоккер? — Командир эскадрильи, светловолосый человек с пристальными, немного навыкате глазами, крепко пожал Антону руку. — Рады вас приветствовать.
— Барон фон Рихтгофен? — в свою очередь чуть наклонил голову Антон Фоккер. — Счастлив знакомством со знаменитым асом. Наслышан о ваших подвигах.
Рихтгофен побледнел еще больше — хотя, казалось, это было невозможно. Так выражалось у него волнение — и это создало ему репутацию человека с ледяной кровью.
Даже экстаз, который он испытывал, глядя на очередной сбитый им вражеский самолет, был каким-то холодным, словно огонь, вскипающий в его жилах, тут же застывал.
Репутация Фоккера была куда менее известной. И все-таки летчики хорошо знали этого молодого авиаконструктора из Голландии: он был, пожалуй, единственным из всех, кто ездил на фронт, разговаривал с истребителями, которые летали на его самолетах, выспрашивал их мнение о машинах, внимательно выслушивал пожелания.
И, что еще более удивительно, — шел им навстречу.
— Говорят, у вас можно попросить чудо-самолет и через пару месяцев получить его? — заговорил Манфред фон Рихтгофен.
Антон обаятельно улыбнулся:
— Я не такой уж Санта-Клаус, но попробовать стоит. Расскажите, как воюете, барон. Это правда, что вы перекрасили свой самолет в красный цвет?
Рихтгофен засмеялся:
— Мне хотелось, чтобы неприятель узнавал мою птичку еще издалека. Ее называют «Пти руж» — красная малютка...
Они прошлись по аэродрому.
— Знаете, господин Фоккер, недавно произошел один случай, — заговорил барон. — Возможно, до вас дойдут кое-какие слухи. Мы тут соперничаем, и, честно сказать, уступаем «соседям» по численности сбитых самолетов. А тут еще меня... гм... можно так представить дело, что меня сбили. — Он вскинул голову. — Хотя лично я считаю, что сбитым является лишь тот, кто падает.
— Полагаю, будет лучше, если я услышу эту историю из первых уст, — вежливо отозвался Фоккер.
— Было так, — заговорил барон. — Я летел с моей эскадрильей и заметил противника. Тот тоже летел со своей эскадрильей. Это произошло в окрестностях Ланса. Знаете, когда летишь навстречу врагу, когда вот-вот начнется бой — нервы поневоле напряжены... — Он энергично кивнул, словно отвечая своим мыслям. — В тот день у меня было пять машин, у англичан — в три раза больше. Черт побери, они летели, как мошкара! Но если в душе ты не сомневаешься в своем превосходстве, то не усомнишься и в победе.
Фоккер слушал молча. Он знал, что немцы любят хвастаться. Пожалуй, никто так не хвастлив, как германские асы. Англичане — те другие: послушать их, так они совершают подвиги между попойками и посещениями борделей.
— В общем, англичане нас атаковали, — рассказывал Рихтгофен. — Мы сомкнули ряды и позволили этим джентльменам приблизиться. И тут один из них имел глупость отклониться в сторону. «Ну все, дружок, ты пропал!» — воскликнул я и с громким криком устремился за ним. Он начал стрелять раньше времени — верный признак того, что он нервничал. «Давай, давай! — сказал я ему. — Все равно промажешь!» Он просто поливал меня огнем! Ощущение не из приятных.
По тому, как блестели глаза барона, Фоккер понял: тот наслаждается каждым мгновением из пережитого.
— Честно сказать, в тот миг я громко смеялся, — прибавил Рихтгофен. — Англичане вечно стреляют всякой дрянью! Нужно только привыкнуть, и все. Когда же я подошел к нему метров на пятьдесят и сделал пару прицельных выстрелов, раздался хлопок, и что-то ударило по моей машине. Я понял, что в меня попали. Завоняло бензином, мотор заглох. Когда бензобак продырявлен, и дьявольская жидкость струится по ногам, чертовски велика опасность пожара! Я направил самолет вниз.
— На какой высоте это происходило? — хладнокровно осведомился Антон Фоккер и вынул из кармашка жилета маленький блокнотик.
— Думаю, тысячи две — две с половиной, — ответил Манфред фон Рихтгофен. — Так что путь предстоял долгий. Я мчался вниз с такой скоростью, что не могу высунуть головы! Воздушный поток вдавил бы ее обратно! И все-таки я приземлился. — Он расправил плечи. — Это был луг, не очень большой, но для осторожной посадки хватило. Машина была пробита в нескольких местах. Топлива не осталось, двигатель был поврежден. Словом, я горестно сидел, свесив ноги из машины. Внезапно меня окружила толпа солдат. Вперед выступил офицер. «Я следил за боем и был чрезвычайно взволнован!» — произнес он. Он все время твердил: «Это было ужасно, ужасно!» На его автомобиле я добрался до моей части...
Он помолчал, просвистел несколько тактов немецкой песенки, потом добавил:
— Кстати, знаете, что ходят слухи, будто красной машиной управляет девушка — нечто вроде Жанны д'Арк? Англичане полагают, что только женщина может раскрасить самолет в столь экстравагантный цвет.
— Забавно, — Фоккер убрал блокнот в кармашек. — Однако, полагаю, у вашего рассказа имеется какая-то цель?
— А, да! — спохватился Рихтгофен. — Видите ли, наши «Альбатросы» — D.III — это, конечно, очень хорошие бипланы, и скорость у них высокая, до 175 километров в час, особенно если ими управляют хорошие летчики, но...
— Да? — Фоккер вновь достал блокнотик.
— Недавно мы провели несколько учебных боев, — продолжал барон. — Я был на моем «Альбатросе», а мой соперник — на трофейном триплане «Сопвич». И знаете что? «Сопвич» не дал мне ни шанса — ни в атаке, ни в маневре. Если британцы все пересядут на подобные самолеты — не будет иметь значения, насколько они самоуверенные ослы и до какой степени путают войну со спортивными состязаниями, — они станут непобедимы.
— Я могу увидеть этот английский самолет? — поинтересовался Антон Фоккер.
13 июня 1917 года, Шверин
Глава бюро по производству прототипов Рейнхольд Плац внимательно смотрел на бумаги, разложенные перед ним на столе.
Фоккер сидел напротив, засунув пальцы в кармашки жилета.
Плац поднял наконец взгляд на конструктора.
— Вы намерены переделать в триплан уже строящийся образец биплана?
— Абсолютно точно, — кивнул Антон. — Сейчас Техническое ведомство германской армии, которое ведает заказами новых самолетов, заключило договоры с авиапредприятиями «Сименс-Шукерт» и «Пфальц» и профинансировало проектирование трипланов. Будут созданы три опытных образца для испытаний. Тем временем мы — поскольку в Германии не хватает мощных моторов — теряем военные заказы на истребители. Но! — Он поднял палец. — Мы опередили всех. Техническое ведомство уже знает о нашем самолете. О нашем новом триплане. Если оно проявит к нему дальнейший интерес, то может профинансировать проект.
— Хорошо, — сказал Плац. — Я понял. Быстро переделываем почти готовый биплан в триплан. Как я вижу, размах крыльев равномерно возрастает от нижнего крыла к верхнему. Для усиления трипланной коробки лонжерон каждого крыла, ближе к законцовкам, соединен подкосами. Два пулемета... Очень неплохо. Кто будет испытывать этот самолет? Все летчики на фронте.
— Я договорился с лейтенантом Вернером Фоссом, — спокойно отозвался Фоккер. — Он мой друг. И известный ас. Так что его мнение тоже будет иметь вес.
9 августа 1917 года, Адлерсхоф, аэродром Идфлиг
Испытания были завершены.
Вернер Фосс дал Dreidekcer’у — триплану — самую лестную характеристику: превосходная маневренность и скороподъемность. Правда, имелись опасения насчет того, что после оснащения триплана для фронта его взлетный вес чрезмерно возрастет...
Однако приемная комиссия сочла самолет подходящим.
Был получен заказ на серию из двадцати самолетов.
И вот наконец все позади.
Первые трипланы Фоккера отправляются на фронт.
19 августа 1917 года, Маркебек, Бельгия, расположение Первой истребительной эскадрильи
— Наконец-то! Эти машинки станут для наших врагов полной неожиданностью!
Манфред фон Рихтгофен с восторгом смотрел на трипланы, прибывшие в часть.
Всего два.
— Как будем делиться?
— Ну, один я возьму себе, — засмеялся его друг, командир Десятой истребительной, Вернер Фосс. — Все-таки это я их испытывал.
— Нет уж, первый — мой! — сказал Рихтгофен. — А второй, так уж и быть, забирай.
— Кстати, знаешь, кто приехал? — добавил Фосс. — Сам Фоккер. Завтра покажет нам, как они летают.
Антон Фоккер не только ездил по эскадрильям и беседовал с истребителями, он еще и испытывал собственные самолеты у них на глазах...
2 ноября 1917 года, Бельгия
— Слишком много катастроф, — докладывала комиссия по выявлению причин аварий. — Осмотрев остатки разбитых трипланов Фоккера, мы пришли к однозначному выводу: конструкция крыла не выдерживает нагрузок, которые создают элероны. Их балансиры создают в полете высокую нагрузку на клееные соединения крыла.
— Я лично проведу испытательный полет! — вызвался Рихтгофен. Ему нравился его чудовищный триплан с ярко-красными крыльями, нагонявший ужас на англичан одним своим видом. — Несколько дней назад мы с моим братом Лотаром были вынуждены совершить аварийную посадку: у Лотара отказал двигатель, а у двигателя моего самолета оторвался один из цилиндров... Но это, как видите, не отразилось на нашем боевом духе.
Рихтгофен с готовностью занял место в кабине триплана. Он поднял самолет в воздух и на малой высоте гнал его с максимальной скоростью как можно дольше.
Наконец полет завершился. Вскрыли обшивку крыла.
— Смотрите!
Большое количество конденсата, обнаруженное под обшивкой, практически «убивало» клеевые соединения.
— Вот и причина разрушения крыла. — Комиссия обобщила полученные данные и отправила Фоккеру требования, включавшие двенадцать пунктов: усилить узлы креплени