Красная неделя (по мотивам "(Не)естественного отбора")⁠⁠

Что-то в городе изменилось. Паксвин не мог сказать, что именно, но он ясно чувствовал всеобщее ожидание. Скоро что-то должно случиться, что-то большое, затрагивающее всех жителей.

Может, организуют ярмарку, и со всех окрестных деревень потянутся бесконечные потоки скрипучих телег с репой, зерном, визжащими поросятами и ароматным сеном. Хотя тогда бы уже расчистили главную площадь, и суровые молчаливые мужики уже бы стучали топорами, выстраивая простенькие полати.

А может, приедут артисты, как в прошлом году. Тогда Паксвину удалось выклянчить монеты и сходить на представление. Он до сих пор помнил и здоровенного бородатого мужика, с громким уханьем поднимавшего телегу в воздух, и тоненькую девчонку, лихо бегающую по канату под пронзительные звуки дудки, и одноглазого пирата, лихо швыряющего ножи в мишень. Хотя большинство зрителей пришли посмотреть на «настоящего оборотня», которого обещали показать артисты.

И до них тоже приезжала труппа, которая хвастались оборотнем, но, оказалось, то был обычный человек, которого ловко подменивали ручным медведем. Владельца труппы за обман вываляли в дегте, грязной соломе и протащили по всему городу. Паксвину это зрелище понравилось даже больше, чем выступление самих артистов.

Но эти обещали все по-настоящему. Сказали, что «порождение дьявола» прилюдно сменит свой облик и явит свою «богомерзкую личину». Паксвин не смог устоять.

В огромный шатер набилось народа битком так, что невысокому Паксвину пришлось изрядно поработать локтями, чтобы пробраться поближе к сцене. Под глухие удары в барабан на сцену вышел полный краснощекий мужчина и громогласно объявил:

- Уважаемые зрители, сейчас мы покажем вам не хитрые уловки, не обман зрения или удивительные уродства, а самое настоящее зло, слугу Диавола, чудовище во плоти. Поэтому прошу особо пугливых, богобоязненных и слабых здоровьем покинуть шатер.

Он сделал паузу и внимательно обвел людей взглядом, но ни непрерывно крестящиеся старушки, ни бледные дамочки с платочками в руках, ни мамочки с малышами не сделали и шагу в сторону выхода.

- Хочу напомнить, что слуги Дьявола коварны и хитры, они могут выглядеть совсем, как мы, вызывать к себе жалость и сочувствие, но мы должны помнить, что суть их – зло. Как говорится в Священной книге, Диавол захотел уподобиться Создателю и сотворить отдельную расу, которая будет поклоняться только ему, но не было у него сил, подобным божьим, и тогда взял он зверей диких, зверей неразумных, хищных, опасных и обратил их в подобие человека. Но нет у них разума, нет души, нет чувств. Только злоба и жестокость внутри них.

Кто-то из толпы крикнул:

- Проповеди мы и в церкви можем послушать. Давай, показывай своего оборотня.

Люди зашумели, загалдели, поддерживая крикуна. Паксвин тоже яростно засвистел с двумя пальцами во рту.

Толстяк ни капельки не смутился, взмахнул рукой, и в шатре снова все затихли. Барабан зазвучал еще глуше. И на сцену вывели девчонку лет двенадцати, в оборванном платье по колено, всю в синяках, тощую, с затравленным взглядом. Ее шею плотно обхватывал кожаный ошейник, от которого тянулась веревка куда-то за коробки.

Она стояла, вся дрожа, рядом с румяным радостным толстяком, и почему-то Паксвину стало ее жалко. Девчонка ничуть не походила на адское творение, у нее не торчали клыки, как на рисунках в церкви, не выглядывал хвост, на руках не было длинных черных когтей, способных прорезать даже железные доспехи.

Такие же замухрышки бегали по улицам города, лазили по помойкам и выклянчивали еду около трактиров.

Люди позади Паксвина, видимо, подумали также и принялись освистывать толстяка, крича про обман. Но тот спокойно заговорил:

- Перед тем, как выступить в вашем городе, я получил разрешение церкви на ввоз и показ оборотня. Да, на рисунках и в рассказах эти чудовища, - и он резко дернул за веревку, чуть не уронив девчонку, - выглядят иначе. Им приписывают копыта и рога, рассказывают про клыки и когти, говорят про серный запах и красные глаза. Но это не так.

Я не просто так начал с проповеди. Вспомните, добрые люди, Дьявол коварен. Если бы у его слуг были рога и клыки, смогли ли бы вы спутать их с обычными богопослушными людьми? Если бы они воняли преисподней, ошиблись ли вы при их поиске? Нет. В том-то и заключается страшный умысел Дьявола.

Внешне они полностью повторяют нас, людей. Вот ты, - толстяк ткнул пальцем в одну из женщин, - пожалела бы эту девочку, привела бы ее к себе домой, накормила бы, напоила и уложила спать, помолясь Господу. А ночью эта обычная с виду девочка оборотилась бы в зверя, разорвала горло твоим детям и полакомилась бы их еще теплой кровью, задушила бы твоего мужа и напоследок бы пришла за тобой.

Женщина вскрикнула, закрыла лицо руками, а люди недоверчиво заворчали. Их жалостливые взгляды сменились на подозрительные и откровенно злые.

- А докажи, что это оборотень! Таких соплюх полно шныряет, - раздался голос. И его тут же поддержали другие зрители.

Толстяк широко раскинул руки и громко спросил:

- Вы готовы к этому богомерзкому зрелищу?

Паксвин вместе со всеми заорал:

- Да!

Мужчина дернул девчонку еще раз и что-то тихонько ей сказал, она же со слезами на глазах мотала головой, тогда он ущипнул ее за бок. Паксвин услышал несколько его слов: «Тогда… сестра… в толпу…». Девчонка сдалась и внезапно превратилась в волка.

Зрители резко отпрянули, сзади послышались сдавленные стоны, женщины замахали руками, крестясь и бормоча молитвы. Но Паксвин не испугался. Даже в облике зверя оборотень не казался страшным. Он выглядел как тощая заморенная собака с проплешинами на боку и усталым взглядом. Зверь не рычал, не скалил зубы, а просто стоял с обвисшим хвостом и понурыми ушами.

После представления люди выходили из шатра возбужденные, громко обсуждали дьявольское создание, Паксвин слышал, как вышедшие женщины описывали представление: по их словам в шатре сверкали молнии, гремел гром, и одна из них даже узрела огромные черные рога, на секунду показавшиеся из-под земли. И сам оборотень пыхал серой и огнем, а по лицу его пробегала коварная усмешка.

Да, Паксвин бы не отказался еще раз посмотреть на выступление артистов.

Но, скорее всего, странное настроение в городе было связано с чем-то другим, более таинственным, ведь и ярмарки, и артисты, и даже казни в их городе проводились регулярно, как минимум, раз в год. А сейчас по улицам гуляло другое ожидание, тягучее, мрачное, трепещущее.

И люди как-то изменились. Паксвин заметил, что, несмотря на прошедшие и грядущие праздники, стало меньше пьяных. Нет, харчевни и трактиры были забиты под завязку, и мужчины там по-прежнему пили, но как-то серьезно и деловито, словно купцы, обмывающие сделку.

Потихоньку подтягивались в город молодые рослые парни из окрестных деревень. Они втягивались в узкие грязные улицы и растворялись там, оседая у дальних родственников и шапочных знакомых.

Нищие попритихли и не хватали прохожих за ноги, а лишь негромко бубнили молитвы и мирно протягивали дрожащие руки в надежде на подачку.

Город ждал.

Паксвин тоже ждал.

Все началось с воскресной службы в главном храме города. Сам Паксвин туда не ходил, да и кто бы его впустил, мальчишку из бедного квартала, в огромный позолоченный зал, к богато разодетым вельможам. Он бы даже не пробился к дверям через многочисленные кареты, охрану и прислугу.

Видимо, в храме было сказано что-то такое, после чего люди вышли нахмуренные, напряженные, и от них колыхнулась волна ненависти, прокатившаяся по всему городу.

Тут и там собирались мужчины, вооруженные мечами, ножами, цепами и дубинками. Из трактиров служки бегом выносили кружки с хмельными напитками, женщины в белых передниках выходили из домов и благословляли своих мужей.

Волна ширилась.

Из бедных районов хлынули потоки людей, которые несли не только оружие, но и добротные широкие сумки, в которые можно уместить весь домашний скарб вместе с посудой. И среди мужчин также уверенно и твердо шли женщины, одним своим видом воодушевляя робких.

Вставали на ноги калеки, стряхивали дорожную пыль, разминали застоявшиеся мышцы, взмахивали костылями и вливались в толпу.

Паксвин понял, что будет погром. Погромы – это всегда очень весело и прибыльно. Мальчик и раньше видел подобные вещи: то ткачи пойдут громить гончаров, то местные пойдут ломать дома иноземцев, пару раз громили харчевни, вразумляя зажравшихся торгашей. И всякий раз Паксвину перепадала и новая красивая одежда, пусть и не по размеру, и вкусная еда, и монеты.

Да, погромы – это весело.

Но сейчас на улицы вышли все: и кузнецы, и кожевенники, и купцы, и богатые, и бедные, и местные, и приезжие, и мужчины, и женщины. Мальчик видел, как в толпе мелькали рясы священников, высоко поднимавшие блестящие кресты. Так кого же будут громить?

И вдруг откуда-то издалека послышался рев, приближаясь с каждой секундой:

- Бей остроухих!

Так вот оно что! Паксвин хлопнул себя по лбу и рванул по узким вонючим переулкам в сторону эльфийских кварталов. Он хотел успеть туда до прихода основной массы.

Мальчик и раньше бывал в том районе города, но лишь мельком, так как вооруженные охранники без устали патрулировали улицы, беспощадно вышвыривая тех, кто выглядел неподобающе и не имел при себе приглашения от эльфов.

Странные эти существа – эльфы. Если с оборотнями было все понятно, про них часто говорили в церкви, изредка устраивали на них облавы и сочиняли истории, то с эльфами было все сложнее. Они жили наособицу, в закрытом районе, за высокими глухими заборами, крайне редко выбирались в город, предпочитая вести дела через поверенных.

Были ли они божьими существами или нет, Паксвин не задумывался, считая это делом ученых богословов, но в церковных проповедях эльфы не упоминались, словно бы их и не было вовсе.

Даже странно, что раньше люди не пытались громить остроухих. Одно только их бессмертие чего стоит! Как может кто-то жить бесконечно, не старея и не умирая в положенный срок? Только Господь и его ангелы имеют такой дар, так почему вдруг эльфы также оказались им наделены? «Может, эльфы – это ангельские дети, - рассуждал Паксвин, - но священник говорил, что ангелы бесполы, а значит, не могут рожать и зачинать детей.»

И сейчас у Паксвина была редкая возможность увидеть эльфов вживую и самому решить, имеют ли они отношение к ангелам или нет. Но чем ближе он подбирался к нужному месту, тем больше становилось вокруг людей.

Мальчик заметил кровавые полузатертые лужи, оставшиеся после патрульных, видимо, пытавшихся остановить толпу. А неподалеку, взобравшись на самодельный постамент из каких-то коробок, хриплым голосом вещал старик:

- При сотворении мира Господь каждой твари отмерил положенный ей срок жизни: собаке – десять лет, лошади – двадцать, а человеку – пятьдесят. Кого-то он забирает на небеса раньше, кого-то может заставить жить на грешной земле поболее, чтобы дать ему искупить свои грехи. Как эльфы сумели обойти божий закон? Или их грехи столь велики, что Господь отказывается принимать их в своих чертогах? Или, хуже того, они заключили сделку с Сатаной и продали ему свои души ради бессмертия? Но разве эльфы жалеют о содеянном? Рвут ли на себе одежды в знак покаяния? Подают ли нищим? Нет! Они закрылись от божьих людей во дворцах и пируют целыми днями, устраивают содомные встречи, не потому ли Господь отвернулся от нашего города? Он не в силах смотреть на такой разврат. Поэтому наши молитвы и не доходят до слуха его. Потому дети умирают от болезней! Потому мужья забыли про жен своих! Потому женщины ходят простоволосыми, не смущаясь греха!

Паксвин даже захотел задержаться возле старика, ведь его слова объясняли и эльфийские странности, и всеобщую нищету, и прошлогоднюю жару, после которой позасыхала рожь в полях, но движущиеся толпы не позволили мальчику этого и поволокли его дальше.

Люди сколачивали лестницы, притаскивали с собой ящики и понемногу перебирались через высоченные стены, отгораживающие эльфийские дома от города. Затем в одной из стен распахнулись ворота, и многие побежали туда, утащив с собой и мальчишку.

За стеной оказался огромный сад, ветви деревьев клонились к земле, не в силах выдержать обилия плодов, усеявших их. И пышные разноцветные клумбы цветов. И статуи, застывшие в необычных позах. Паксвин забыл и про погром, и про желание разжиться, застыв с раскрытым ртом, но люди, словно не замечая ничего, топтали нежные цветы, ломали ветки и роняли статуи, разбивая их на части.

И вот уже раздался пронзительный женский крик из здания. Паксвин очнулся и бросился вперед, на звук. Внутри уже вовсю хозяйничали мужики, ссорились из-за блестящих вещичек, выламывали ручки дверей и швыряли камнями в люстры, сбивая хрустальные детали. Паксвин успел ухватить один шарик, прозрачный и переливающийся на свету.

А потом он наткнулся на труп. За диваном лежал мужчина, одетый в зеленый с золотом костюм, его длинные серые волосы пропитались кровью, и казалось, что на его голову набросили красный платок. Паксвин осторожно подошел и отодвинул прядь. Ухо и впрямь было слегка заострено в верхней части. Значит, это и есть эльф? Но он был явно мертв. Значит, они бессмертны не как Господь, которого нельзя убить, они всего лишь не стареют. Хотя именно этот мужчина не выглядел очень молодо, у него был крупный нос, морщины на лбу и возле глаз, он словно хмурился.

А Паксвин думал, что эльфы выглядят как подростки.

Резкий неприятный звук заставил мальчика очнуться, он побежал по другим комнатам, уже не за добычей. С окон женщины сдирали плотные занавеси, сворачивали из них мешки и складывали туда все: от тканевого покрытия стульев до чернильниц. Из шкафов выкидывали книги и били хрупкие чашечки. То и дело находились трупы эльфов, но все они были взрослыми, а некоторые – даже старыми на вид.

В каждой человеческой семье было не меньше трех детей, и это только те, кто смог выжить, а здесь, в огромном, чистом и богатом доме, ни одного ребенка?

Паксвин заглянул в каждую комнату, сбегал и в подвал, и на чердак. Он не всегда понимал назначение того или иного помещения, но кто знает этих эльфов? Может, в той светлой комнате с огромным белым чаном они стирали белье или варили суп на всех? А может, проводили какие-нибудь мерзкие обряды, наполняя этот чан кровью человеческих девственниц?

Устав от криков, толкотни, вида мертвых тел и набив карманы разными мелочами, мальчик вернулся в сад. Он ушел подальше от дома, уселся под одним из деревьев и принялся разглядывать шарик. В тени он выглядел как обычный прозрачный кругляш, но стоило попасть на его грань солнечному свету, как он преображался, разбрасывая разноцветные лучики во все стороны. Казалось, что внутри шарика спрятана маленькая радуга.

Паксвин поднял шарик вверх и вдруг заметил движение в ветках, вскочил и крикнул:

- Эй, кто там?

Может, там просто птица или зверек? Но к его удивлению, это оказался мальчик лет десяти. Он выглядел испуганным и довольно жалким.

Паксвин не считал себя сильным или умным, на улицах обычно быстро растолковывают, где твое место, и в местной иерархии Паксвин находился где-то ближе ко дну, а значит, должен был уступать многим ровесникам. Но, взглянув на этого мальчишку, он вдруг ощутил себя таким крутым, что даже кулаки зачесались ему врезать. Просто чтобы испытать новые чувства на практике, проверить свою силу.

- Ты пришел убить меня? – трясясь от страха, тоненьким голоском спросил мальчик.

Паксвин удивился, с чего бы ему убивать кого-то, но присмотрелся и понял, это был эльф. Ребенок-эльф. И как он сразу не заметил его бархатные штанишки и белую рубашку с пышным жабо? Наверное, потому что одежда эльфеныша была перемазана травой, смолой и грязью.

- Ты что, один тут? – спросил Паксвин.

- Что? – удивился эльфеныш. – А, да, конечно. Так ты убьешь меня? Прямо руками или у тебя есть нож?

- Зачем мне тебя убивать?

- Не знаю. Вы же убили моего папу и маму. Скорее всего, остальные тоже мертвы. Я слышал, как вы кричали, что нужно убить всех эльфов. А я ведь эльф.

- А вы, правда, бессмертные? – заинтересовался Паксвин. – И не стареете совсем?

- Я не уверен, - прошептал эльфеныш и опустил взгляд на землю, - у нас в семье раньше никто не умирал. Но в северном коридоре висят портреты прапрабабушки и прапрадедушки, они умерли до моего рождения. Так что, думаю, что мы тоже умираем. А прабабушка была совсем старенькой, у нее и волосы стали совсем белыми. А ее тоже убили? – и эльфеныш расплакался.

Паксвин растерялся. На улицах мальчишки тоже плачут, но лишь когда это выгодно, например, чтобы разжалобить какую-нибудь женщину и выклянчить монеты, либо уменьшить побои от поймавшего охранника, ведь ревущего ребенка бьют не так сильно. Но разреветься просто так, даже не от боли… Эльфы и вправду очень странные.

- Эй ты, - неуверенно сказал Паксвин, - у тебя что-то болит? Тебя побили?

- Нет, - всхлипнул эльфеныш, - я успел убежать.

- Так почему ты ревешь?

Эльф приподнял заплаканную мордочку и удивленно посмотрел на Паксвина:

- Ты не понимаешь? Я видел, как убили маму и папу. И все мои родственники тоже, скорее всего, мертвы. У меня теперь нет дома, нет семьи. Я остался совсем один. И меня убьют тоже.

- И что? У меня давно нет никакой семьи. Ни мамки, ни папки. И дома никогда не было.

- А как же ты живешь? Где спишь? Откуда берешь еду?

- Есть разные способы прожить на улицах.

Паксвин поделился своим опытом выживания, но также сказал, что эльфеныш вряд ли сможет ими воспользоваться, уж слишком он заметен. И дело не только в ушах. Поэтому мальчишки поменялись одеждой, голову эльфа обмотали оторванным рукавом, скрывая уши, и лишь под вечер выбрались из разграбленного поместья.

Весь эльфийский квартал был полностью разгромлен. Кое-где тела эльфов прибили к воротам и вырезали на их лбах кресты, от некоторых домов подымались черные клубы дыма, и никто не кидался тушить пожары, ведь не было угрозы перекидывания огня на соседей. Людей на улицах изрядно уменьшилось, лишь самые кропотливые или опоздавшие пытались найти что-нибудь еще полезное и утащить к себе.

И никаких охранников. За целый день губернатор так и не прислал солдат из местного гарнизона для вразумления толпы.

Эльфеныш, увидев погромы, снова расплакался, он все же надеялся, что сможет найти других соплеменников и жить с ними. Паксвин похлопал его по плечу, но не стал ничего говорить. Мальчик пообещал вывести эльфа за пределы города, вроде как, где-то там, в лесу, жил какой-то его дальний-дальний родственник.

Спустя несколько лет Паксвин узнал, что эльфийские погромы были не только в его городе и даже не только в его стране. Во всех христианских государствах в течение одной и той же недели, которую после назвали Красной, поубивали большую часть эльфов. Организация массовой резни проходила через церкви, где священники начали готовить людей загодя, а в нужный момент зачитали заранее разосланную проповедь.

Зачем это было сделано, Паксвин так и не смог понять. Ходили разные слухи: от обвинений в дьяволопоклонстве до банального желания разграбить богатства, накопленные эльфами за сотни лет. Также поговаривали, что инициатором был некий король, который услыхал, что эльфийские алхимики сумели добыть философский камень, дарующий бессмертие. Якобы король долго пытался выкупить его, а потом, разозлившись, устроил Красную неделю, желая найти сокровище и забрать его себе.

Паксвин ни разу больше не видел ни одного эльфа. Словно бы их больше и не осталось.