Котомундия
КОТОМУНДИЯ
Антонина Вениаминовна, женщина 42-х лет, пышная и лиловато-сумрачная, сильно убивалась по своему пропавшему коту – Арчибасу Байрамовичу (по-домашнему – Валяке). Антонина Вениаминовна прожила с Арчибасом Байрамовичем душа в душу семь лет, и чувствовала, что не просто осиротела, но и как-то даже схуднула от горя.
- Мы с ним, с голубочком-то моим, на соседних подушках спали - как муж и жена, - рассказывала Антонина Вениаминовна соседке Ирочке, лиловея бровями и мироточа ирисовыми духами. - Он туточки, а я – туточки. Он, кормилец, даже храпел, как мужик. А топал как! Прочие коты крадются, как напакостившие. А мой-то так топал, что сервант дрожал, сразу слышно было - хозяин идет. Мужик, мужик, что тут скажешь, - На этой ноте Антонина Вениаминовна замирала, зажимала рот ладонью и начинала давиться крупными кусками рыданий.
Соседка Ирочка, особа костлявая, но душевная, ахала и понимающе щурила левый глаз. Ирочка догадывалась, что Арчибас пал жертвой в неравной борьбе с новым Тонькиным ухажером.
Мишаня ворвался в размеренную жизнь Тони, размахивая малосольным огурцом в полиэтиленовом пакете. Антонина Вениаминовна шла навстречу судьбе в лиловом шарфе и лаковых туфлях, выгуливая духи «Томленье мая». Было темно и, правда, как-то томительно. Мишаня же только что выпил водочки с корешами на скамейке под цветущей яблоней, и огурец, плавающий в рассоле, ему достался в качестве утешительного приза. В темноте можно было подумать, что Мишаня несет в вытянутой руке пакет с живой рыбой. Тоня так и подумала.
- Это рыбка у вас, мушшина? – спросила она, любопытная ко проявлениям жизни.
Мишаня неопределенно заржал. Антонина ему сразу понравилась. Женщина фигуристая, ладная и, сразу видно, по мужской ласке истосковавшаяся. Мишаня сначала оробел, потом полез в пакет, щипавший пальцы крепким рассолом, долго копошился с таинственным выражением лица и, наконец, выудив большой пупырчатый огурец и стряхнув с него прилипшую веточку укропа, вручил своей суженой. Антонина приняла огурец и держала его немножко неловко, двумя наманикюренными пальчиками. Рассол капал ей на подол.
- Вы не держите, а кушайте, - наставительно сказал Мишаня. – Предлагаю насладиться прогулкой по этой чудесной аллее, - и щелкнул воображаемыми шпорами.
Антонина Вениаминовна и подумать не могла, что можно так весело наслаждаться и так вкусно кушать огурец на двоих. Прогулки стали регулярными, притом всё томительней и томительней, а потом Мишаня затомился настолько, что однажды нагрянул к Тоне с чемоданом, в котором бережно завернутые в пожелтевшие газеты булькали и отливали изумрудом банки с домашними маринадами.
Началась их семейная жизнь. И все было бы хорошо, если бы медовый месяц не был омрачен котом Арчибасом Байрамовичем. Сдурел Арчибас, начал партизанскую войну против вторжения. Мишане пришлось два раза поддеть паршивца ногой - в воспитательных целях, отчего Арчибас летел по красивой траектории и приземлился точно в мусорное ведро.
- Тварь, - примирительно сказал Мишаня, глядя, как соперник выбирается из ведра с яичной скорлупой на лбу. – Я тебя угондошу, будешь в ботинки ссать.
- А когда я Мишаню-то приняла, Валяка под шкаф жить ушел, – глотая слезы, рассказывала Антонина соседке, - Днем под шкафом сидел, а как стемнело – выползал, и прямиком к Мишане - геть. Тот спит, а Валяка у него в изголовье сидит. Я проснусь: он наклонится вот так над Мишаней-то и не моргает. Шугану его, а он на меня зыркнет, что душа в пятки.... Три ночи в изголовье сидел, не шелохнувшись. Я даже боялась, не удумал ли чего? Но обошлось. А потом ушел, ушел, родимый. Вроде как на прогулку попросился. И не вернулся, как отрезал.
Соседка Ирочка была женщина одинокая и наблюдательная. После разговора с плачущей Антониной, Ирочка ужесточила свое наблюдение и сделала массу интереснейших открытий. Мишаня залоснился и раздобрел. «На первый взгляд, ничего удивительного здесь нет, это происходит с каждым самцом, недавно попавшим в заботливые женские руки, - думала Ирочка. – Но вот зачем он отпустил такие гадкие усы, - это вопроооооос».
Встречая Антонину, тащившую тяжелые сумки с базара, Ирочка прицельно щурилась.
- Не бережете вы себя, Антонина Вениаминовна. Ох, гляжу я...
- Так Мишаня рыбки попросил, - оправдывалась Антонина, ставя сумки на землю и переводя дух.
- Рыбки? – удивлялась Ирочка.
- Ну да. Щуки. Я ее тушу с луком и морковочкой, а потом сметанки в конце.
- Сметанки? – озарялась соседка нехорошим озарением.
- Для нажористости. Щука рыба постная. А Мишане калории нужны. На работу устроился.
- Кем же это, позвольте узнать?
- В охрану. Хорошая работа. Сутки там спит, двое - дома отсыпается.
- Хорошо Мишаня твой устроился, - тянула Ирочка буквы «о» ярко накрашенными помадой губами. - Мурлыкать еще не начал?
Антонина умиленно разулыбалась:
- Только когда пузко чешу.
Ирочка не выдерживала:
- Тонь, ты, это, присмотрись, ох, присмотрись.
- Чойта, - пугалась Антонина. – Ты на что это намекаешь? Может, кто глаз положил? Баб-то у нас одиноких хоть пруд пруди. Ты мне смотри, Ирка. Узнаю, что зенки моему строишь, не посмотрю, что соседка – все патлы выдергаю. Ты меня знаешь.
Ирочка прерывала разговор и быстро уходила, спотыкаясь, не в силах вынести такую узость мышления. Но наблюдения своего не оставляла. О результатах, впрочем, предпочитала помалкивать. Соседи за стенкой жили счастливо и размеренно, но в марте Мишаню потянуло на блядки, и он на неделю исчез из дома. Вернулся отощавшим и немножко побитым, поведав Антонине, что на него напали трое неизвестных в подворотне. Антонина ахала и лечила мужа от побоев и какого-то, - прости господи! - лишая, и снова каждый день тягала сумки с базара.
Летом Антонина вывозила Мишаню на дачу – на зеленую травку. Жару Мишаня переносил плохо: все время лежал в гамаке или удил рыбу – лениво, экономя силы. По осени он активизировался, - нашел бедовых дружков, с которыми пропадал на охоте неделями, а когда возвращался, Антонина лихорадочно шарила в его карманах в поисках следов возможных адюльтеров, но находила лишь отсыревший порох и перышки убиенных чирков.
Одно печалило счастливую женщину Антонину: Мишаня так и не запустил в дом ни одного кота, как Антонина не просила. На склоне лет смягчился – взяли кошечку. Сучка выросла неблагодарная, подлая. Тайно гадила в обожаемые хозяйкой цветочные горшки, И когда Антонина, охая, бежала проучить нахалку, вооружившись мокрым полотенцем, дьявольское отродье ловко пряталось на Мишаниных коленях, покрывшихся добротной седой шерстью. У Антонины опускались руки и подкашивались ноги от такого вероломства, а Муська ехидно щерилась в усы и исподтишка показывала ей «фак!».
Умер Мишаня неожиданно. Можно сказать, случайно. Вдруг захирел. Затосковал, врачи не нашли у него ни одной из известных науке болезней, говорили, надо лечить нервы, прописывали валериановые капли и позитивное самовнушение. Мишаня их не слушал. На валерьянку у него с детства была аллергия, негативизмом он отродясь не маялся, но все чаще сидел вечерами на подоконнике и смотрел, как ночь от ночи тает в синем небе бледный кошачий коготь луны.
- Иди спать, Мишань, - призывала его из подушек взволнованная Антонина, - помнишь, что доктор говорил о важности здорового сна?
- Дурак твой доктор, - меланхолично ответствовал Мишаня. – И ты, Тонь, не обижайсь, тоже - дура.
Утром Антонина нашла его на подоконнике бездыханным. В руке мертвый Мишаня сжимал странный голубой порошок, который мерцая, растворился в воздухе, когда трупу разжали кулак.
Жизнь дальше пошла совсем сонная, квелая. Лишь одно событие несколько выбилось из привычного уклада. Соседка Ирочка онемела и малость окривела, стала странненькой, вроде как, умом тронулась. Случилось это после того, как пан Сковородка – жизнерадостный алкаш с первого этажа - рассказал Ирочке, как давеча на помойке к нему подошел облезлый серый кот и попросил чекушку и кусок огурца. Сковородка ничему уже в этой жизни не удивлялся и охотно угостил корефана, благо вдвоем лечиться веселей. Он не успел и глазом моргнуть, как со всей округи подтянулись бездомные коты и тоже попросили выпить и огурчик.
- С ментами пил, с чертями пил, признаю, а вот с котанами – первый раз довелось, - делился впечатлениями Сковородка. – С котанами пить лучше, они мужики с понятием, степенные, вежливые. Слышь-ка, чё рассказали-то? Что половина женатых мужиков в нашем доме – коты! Да что там в доме! Везде! И главный прокурор – кот, и главный судья, сука, тоже – кот, и даже, - тут Сковородка сглотнул два слога, торжественно побледнел и поднял вверх дрожащий крючковатый палец, - и тот - Кот!
Вот после этого случая Ирочка умом-то и покривилась. А Сковородка всему двору про котов разболтал. Да только никто ему, конечно же, долботрясу пустодырому, не поверил…
