Kontinuitodt. 02. Die Polyfonie⁠⁠

Оглавление

[-43:14:26]

Die Polyfonie

Пристальный взгляд Уильям Хоукинс ощутил на себе, едва оставив за спиной таможенный пост. Зал прилёта Фрайхавна представлял собой архитектурный бастард флактурмов Третьего Рейха c разлапистой зондерготикой и обладал странной грацией шагающего экскаватора, внезапно взмывшего в тройном тулупе. Призраки, сошедшие с карт Меркатора: киты и каравеллы, дрейфующие между фальшивых нервюр, в рассеянном янтарном свете смотрелись зловеще.

Уильям извлёк прибор, издали напоминавший карманные часы, но с несколькими радиальными шкалами на экране. Стрелки на шкалах держались середины диапазонов и немного подрагивали. Американец некоторое время изучал показания, потом захлопнул крышку с гравированным на ней посохом Асклепия и спрятал прибор во внутренний карман пиджака.

У выхода две аниматронные реплики водолазных скафандров братьев Карманолле раскрывали двери перед немногочисленными прибывшими. Из круглых визоров на тяжёлых шлемах лился месмерический бирюзовый свет.

Бронзовые вороны, сидящие на макушках шлемов, провожали проходящих маслинами широкополосных сенсоров. При виде Хоукинса, птицы всполошились, отряхнули металлические перья и вновь замерли, чуть поводя головами.

Над дверьми фосфоресцировала надпись: «HC SVNT DRAKONES»

Американец усмехнулся: он начал получать определённое удовольствие от мрачноватой стилизации. Взглянув напоследок под потолок — там рёбра свода образовывали узор из ромбов, рассечённых перпендикулярами и проплывала наивно очерченная средневековым картографом Антарктида — Хоукинс покинул терминал.

Снаружи тянулось серое предрассветное безмолвие. Башни экстерриториала Фрайхавн в этом глухом рассеянном свете казались карандашными набросками промдизайнера — чёрное стекло вперемешку с наплывами искусственно заржавленных панелей.

Уильям вспомнил, как платформа выглядела из иллюминатора дирижабля: усаженный хрупкими кристалликами квадрат, словно висящий над монотонной текстурой океана.

Здесь, на земле, обманчивая хрупкость уступила место грубым деталям. В сумеречном свете ещё не взошедшего солнца, при отключённой иллюминации видно было, как тяжелы конструкции платформы, оседлавшей сплетения искусственного рифа. Сами здания отчасти утратили изящество. В лишённом теней пространстве, они остались предоставлены собственной геометрии: тоскливому нисхождению баухауса в сумрачные глубины деконструктивизма, с перекошенными наплывами из кортеновской стали и фронтонами, более напоминающими двухотвальные ножи машин разграждения.

Просоленный воздух гнал мусор по смоляного цвета дорожному покрытию мимо рядов припаркованных у аэропорта такси: параллелепипедов с чуть заметными скосами и едва выступающими колёсиками. На бортах, поверх имитации полированной нержавеющей стали — символ Фрайхавна, зитирон: наполовину рыба, наполовину рыцарь.

Крохотная беспилотная машина за несколько минут довезла Хоукинса по пустынным улицам до отеля — типовой брендированной коробки. Меняй часовые пояса и широты, ничего не изменится, с точностью до расположения этажных элементов.

В плиту у входа вмонтирована гравированная плазменным резаком табличка: 23:03:27. Сутки на сборку отеля из готовых компонент в любом точке земного шара. Девочек для регистрационных стоек, казалось, выращивали где-то на соседнем конвейере.

—Wollen Sie wirklich das Zimmer mit Meerblick?

Американец медлил. Перевод висел перед ним чуть дрожащей проекцией цифрового морока — сон наяву о словах — разговорник подобрал несколько вариантов ответа и отобразил их рядом, но усталость смешивала языки в голове и сейчас это были просто звуки и закорючки.

Регистраторша понимающе улыбнулась и переспросила, уже на английском, таком же безупречном и стерильном, как и интерьеры гостиницы.

— Простите, сэр, вы действительно хотите номер с видом на море? В наших условиях это может быть не самым лучшим выбором.

— Меерблайк,— с улыбкой и отвратительным акцентом произнёс Хоукинс,— битте.

Номер с видом на море действительно был пропитан какой-то призрачной сыростью, несмотря на сухой переработанный гостиничный воздух. За узкими окнами отступала на запад ночная мгла.

Внутри — широкая кровать с пирамидой подушек, рабочий стол, стенной шкаф и стенной же экран, с которого наползала на зрителя монохромная фрактальная громада готического архитектона.

Над кроватью висела картина: чёрные согбенные фигуры перед невысоким массивным ограждением. За ним, в дымах курильниц, смоляное размытое нечто: то ли барочный алтарь, то ли промышленный пресс.

Стук в дверь застал американца со снифтером в руке — коньяк он считал лучшим средством от смены часовых поясов. Хоукинс оторвался от разглядывания полотна — и пошёл открывать.

Визитёр, в реплике синего форменного пальто времён Второй Мировой, сдвинул на рыжую шевелюру тактические

очки-консервы и с грохотом переставил внутрь гостиничного номера два опломбированных металлических кофра.

— Дорогой мой человек,— сказал пришелец вместо приветствия и на Уильяма пахнуло крепкой смесью из алкогольного и табачного перегара,— меня, можно сказать, за ноги стаскивают с постели, потому что некий тип проводит по корпоративному протоколу небольшой арсенал.

Американец жестом пригласил гостя внутрь, не обращая внимания на его эскападу. Тот, тем временем, продолжал:

— И вот я думал: вот кому, кому может прийти в голову приволочь на мой маленький островок два чемодана стволов? Какому ещё гудериану доморощенному в здравом уме и твёрдой памяти захочется волочь сюда гаусс?

Хоукинс налил себе ещё коньяка, потянулся за вторым бокалом, потом, передумав, протянул визитёру целую бутылку.

— И кто бы вы подумали? Уильям Хоукинс, собственной персоной, везёт взрывчатку в мой маленький рай.

— Я тоже рад тебя видеть, Нильс. Только не говори, что после нашего с тобой прощального банкета у тебя остались деньги на покупку Фрайхавна.

— Nein…— отмахнулся немец и приложился к коньяку,— Командую местной службой безопасности. Слежу, представь себе, за порядком. Синекура… Была, до недавнего времени, синекура. Что ты здесь забыл?

Американец пожал плечами.

—Работа.

—«Работа»,— передразнил Нильс Рот,— Надо полагать, что работа у тебя всё та же самая, судя по выразительным глазам моих сотрудников, с которыми они приволокли мне твой арсенал. Нет, я всё понимаю, но гаусс. Во что ты собрался из него здесь стрелять? Вот давай договоримся: ты мне скажешь, кого ты хочешь грохнуть, я его тебе выдам, хочешь тушкой, хочешь чучелом, хочешь гомогенатом. Делим твой гонорар фифти-фифти и ты валишь куда подальше, первым же рейсом, который в это подальше летит.

—Не получится,— отрезал Хоукинс.

— Сорок на шестьдесят.

Уильям покачал головой.

— Я не знаю, в чём заключается работа. Вполне возможно, никого вообще «грохать» не придётся.

— И заказчика ты мне, конечно, тоже не назовёшь?

— Нет.

— По старой дружбе? За большое-пребольшое «битте»?— Нильс состроил жалостливую рожу.

— Нет.

— Потому что тоже не знаешь,— разочарованно выдохнул Рот.

— Нет. Но предложение было такое, от которого в здравом уме невозможно отказаться. Так что я здесь.

— Незадача...— опустошённо выдохнул Нильс,— ну вот почему, почему я не могу прибить тебя прямо на месте, и сделать вид, что ты никогда не въезжал на «площадку», никогда не селился в этом отеле и вообще не рождался на свет?

Американец печально улыбнулся.

— Из сентиментальных соображений. Вы, немцы, очень пьющая, а потому — сентиментальная нация. А ещё потому, что сюда едет Уроборос. И Фоули. И, скорее всего, кто-нибудь ещё.

— Сраные хакеры. Сраный ирландский пироманьяк. Сраный кто-нибудь ещё. Чего ещё ты знаешь такого, чего не знаю я?

Хоукинс пожал плечами.

— Больше ничего, клянусь,— он допил свой коньяк и поставил стакан на прикроватный столик,— Спроси лучше у своих ворон.

— Каких ещё ворон?— недоуменно уставился на Уильяма Рот.

— В аэропорту, на входе. Сидели прямо на головах у водолазов.

— И что они делали?

— Смотрели. И я думаю, передавали сигнал в реальном времени. Надо заметить, в декоре выглядели как родные.

Глаза немца расширились. Он выхватил из кармана коммуникатор и пулей вылетел из номера. Дверь за ним захлопнулась, потом снова приоткрылась, сквозь щель донеслось:

— Всё из-за тебя. Вот, гадом буду — всё из-за тебя!

Дверь закрылась окончательно.

Хоукинс сел в кресло. Шумное явление старого знакомца его изрядно утомило. Усталость после тяжёлого перелёта и внезапной беседы наложилась на алкоголь и погрузила Уильяма в вязкий болотистый сон.

Замызганная и разрисованная линкрустовая кабина древнего лифта со скрежетом и дрожью спускалась вниз.

Он ехал в этом лифте, подщитовым в штурмовой группе. Впереди Морган Кен, щитовой: коротко бритый здоровяк-британец. Некогда футбольный хулиган во славу Ливерпуля, некогда боец Особой Воздушной Службы — за годы, проведённые с ним, Хоукинс так и не выяснил, что из этого было раньше.

Сейчас Морган держал щит а на его сбалансированной «третьей руке» покоился ручной пулемёт, соединённый гибким рукавом с заплечным контейнером.

За спиной Уильяма стоял Нильс. Немец был в рубашке цвета фуксии, чёрных расклёшенных брюках, чёрных же сланцах на босу ногу и огромном жёлтом галстуке в чудовищный горчичный горох. В руках он сжимал Кольт Детектив Спешиал тем самым способом, каким его держат люди страдающие от нехватки ума и избытка пальцев.

Уильяма эта картина раздражала даже внутри фальшивой логики сна. Особенно его бесила нашивка ЧВК «Розенкройц» на рукаве рубашки немца. Это выглядело издевательством и над тем, чем они были, и над тем, кем они стали сейчас.

Хоукинс проверил собственное оружие: в руках у него болталась и скрипела конструкция, всем своим видом демонстрирующая готовностью развалиться от первого же выстрела. Она выводила из себя, словно расшатавшийся зуб.

Лифт остановился. Дверь с лязгом открылась и тройка в намертво заученном ритме шагнула вперёд.

Помещение, погруженное в сизый полумрак, было пустым. Свет из-за полуоткрытых жалюзи холодными синеватыми лезвиями разрезал воздух — по ту сторону окна стояла немеркнущая неоновая ночь большого города.

Морган выругался себе под нос и опустил бесполезный щит. Хоукинс теперь увидел ранее скрытый от него стол в середине комнаты: на столе стояла модель двухэтажного особняка, подожженная изнутри. Пламя горело удивительно медленно для своего размера и казалось, будто это картина настоящего пожара, кратно уменьшенная.

По обе стороны стола стояли викторианские водолазные костюмы, выставленные в такие позы, будто они держали друг-друга на прицеле невидимых пистолетов. То были не вылизанные до блеска реплики из аэропорта, а настоящие, ощутимо тяжёлые, пахнущие морем, резиной и чем-то ещё, неуловимо гнилостным. По другую сторону окуляров царила беспросветная мгла, и только звук нагнетающих воздух мехов заставлял задуматься, нет ли внутри кого-то живого.

Из темноты на столешницу выпорхнул ворон и, уставившись на Хоукинса неморгающим взглядом, изрёк:

— Nimmermehr! Nimmermehr!

В следующий момент Уильям был уже в гостиничном номере, в прыжке спиной вперёд, с пистолетом в руке. Патрон в стволе, предохранитель снят.

За окном — визг электромоторов, приводящих в движение винты квадрокоптеров. Наёмник откатился за кровать, осторожно выглянул из-за укрытия. Снаружи гостиницы висело не меньше дюжины полицейских дронов.

— Нильс,— раздосадованно выдохнул американец и распрямился.

Дроны разом зажгли поисковые огни. Слепящее сияние заполнило комнату.

— Нильс, я знаю что ты меня слышишь,— проорал Хоукинс,— выключи иллюминацию!

Зазвонил коммуникатор. Закрываясь ладонью от света Уильям принял вызов.

— Нильс, хватит шутить,— сказал он и осёкся.

В наушнике хор синтезированных голосов произнёс.

— Мы не он.

— Кто это?

Несколько голосов ответило ему разом.

— Говорите по одному. И выключите свет,— рявкнул Хоукинс.

Номер погрузился во тьму, но двигатели за окном не стихли — беспилотники продолжали висеть, вероятно, держа американца на прицеле.

— Транзит через сорок два часа,— раздался мужской баритон.

— Это важно,— вторил ему голос девочки.

— У разных фракций разные интересы, но действительную опасность представляет только одна из них. Проблема, впрочем, не в этой фракции, а именно в конфликте интересов,— женский голос, почти старческий.

— Это важно,— опять голос девочки.

— Физическая целостность оборудования необходима для транзита,— мужской баритон,— Ретрансляционная станция расположена в Зименс-турм.

— Это важно.

— Он может разорвать все цепи кроме одной,— многоголосие, но в этот раз Уильям почему-то знал, что все эти голоса принадлежат одному источнику.

— Это важно.

— Это действительно важно,— подтвердила женщина,— Это применимо как к физической стороне проблемы, так и к отношениям между фракциями.

— Можно чуть более конкретно сформулировать «проблему»?— попросил Хоукинс.

— Тяжело,— ответила ему девочка,— мы — не он. Мы — не ты.

— Мы — никто из вас,— гортанный голос,— мы понимаем, но не говорим.

— Ты должен понимать,— девочка поставила ударение на «ты».

— Это стоит большой награды, понимать,— добавил баритон.

— Мы знаем как разрешить твою срочную проблему,— новый голос, мужской, уставший, звучащий будто из-под тканевой маски.

— Это важно,— сказали они разом.

— Сорок два часа, Зименс-турм,— повторил баритон.

— Это важно,— ещё раз сказала девочка и связь оборвалась.

За окном было тихо, только шум волн, бьющихся о платформу, доносился, приглушённый расстоянием.

Хоукинс взял в руки коммуникатор, набрал Нильса Рота. Из динамика раздалась отборная портовая брань.

— Помолчи,— твёрдо оборвал его американец.— Они со мной связались.

— Кто ещё «они»?

Хоукинс облизал пересохшие губы.

— Монады.