Конфуз в метро⁠⁠

Ну это вроде знакомый, а представь ты залетаешь в машину к незнакомцу и сразу лезешь в бордачок, к тебе приходит осознание что что-то не то. Честное слово, ее как током дернуло когда услышала мой голос

жопная рулетка - рулоны потрошатся на небольшие отрезки, которые перемешиваются случайным образом (от рулонов с обычной бумагой и от рулонов с бодрящей - перцовой) и выкладываются стопкой. после этого просто берешь бумагу сверху по порядку и используешь по назначению

Коля, хватит выдумывать и положи колготки на прилавок

а его и не было, она просто бегает по рынку и пугает маленьких детей.

Лучше уж так чем стоять потом и краснеть что обознался xD

ну, если ты просишь...

Однажды утром Владимир Ильич Ленин вылез из шалаша, где он скрывался от капиталистов и помещиков. Вытащив из соломы ридикюль, Ильич потащился бриться на Разлив. Было раннее утро, и вода в озере была гладкая и спокойная, так что Ленин брился, поглядывая на свое отражение, и думал. Ленин не любил, когда ему мешали бриться. Ленин не любил, когда ему мешали думать. Придя на берег, Ильич достал кисточку, открыл бритвочку, намылился и стал бриться, а также подстригать усы и бородку. Ленин собирался стать вождем мирового пролетариата, и его образ должен был быть легко узнаваемым.

В это время по берегу озера шел подпасок, финский мальчик из соседней деревни. Заинтересованный необычной картиной, мальчик подошел поближе и стал смотреть, поплевывая в воду. Круги от плевков расстроили отражение Владимира Ильича в воде. «Дядь, а что это вы делаете?», — спросил мальчик. В это время Ленин думал о национальной гордости, и внезапный вопрос привел его мысли в полный беспорядок. Голос, нарушивший мысли Владимира Ильича, был какой-то препротивный, и у Ленина заболело в ухе. К тому же, полагаясь на гладь воды, поколебленной плевками, Ильич не сразу заметил аберрацию и постриг бородку как козлиную. Вид козлиной, колеблющейся бородки напомнил ему о колеблющихся меньшевиках, ренегате Каутском, и Ленин стал думать о революции, и как чертовски трудно сделать хоть что-нибудь с этими всеми кретинами, орущими невпопад и когда не надо.

«Дядь, чего это вы делаете-то?», — раздался опять настырный писклявый голос мальчика-подпаска. Владимир Ильич стриг и брил усы, и никак не мог ничего ответить. Ленин думал о том, как слепая ярость восставших часто заливала им глаза, и как бы волной разлившаяся черная желчь понуждала их колоть и резать, тянула пырнуть ножом, проткнуть штыком, насадить на саблю, наткнуть на вилы. Размозжить голову. Прибрежным камнем или корягой. Избить и утопить. Придушить.

«Дядь, так чего вы делаете-то?», — снова с характерным финским акцентом прогундосил мальчик. Ленин не спеша промыл кисточку, прочистил бритвочку, и стал закрывать ридикюль. «Дяа-адь,…», — рука Ленина замерла в воздухе, потом его натруженная кисть слегка покачала бритву — Ленин любовался солнечными бликами на отличном золингеновском лезвии. «Бреюсь я. Бреюсь.», — сказал он, и спрятал бритву в карман. А ведь мог бы и полоснуть. Вот каким добрым человеком был Ленин.