Конь Мишка. 2
Удивительно, но сколько-то человек всё же заинтересовал рассказ о судьбе и жизни моего друга детства - коня Мишки. И, поскольку пообещал я рассказать о вороно-пегой лошади чуточку больше, стоит продолжить рассказ с момента появления Мишки у нас, чтобы была в рассказе некоторая последовательность.
День этот ничем примечательным тогда не обозначился, всё шло своим чередом: бабушка хлопотала по дому, вела скромное наше хозяйство. Дед же ещё в полпятого утра ушел в соседнее село, где был в те года коровник колхоза - там он числился пастухом, на деле же пас коров, был им же, как умел, зоотехником, лекарем, плотником и всеми, кем мог быть человек с умелыми руками и головой на плечах.
Имелась у деда и кобыла служебная - одна из "сотрудниц", закрепленных за пастухами. Воровать тогда было не в чести, но и вести доскональный учет всего и вся никто не рвался: кобыла числится, кобыла колхоза. По бумагам ей жеребиться не предписано, но как случилось, так случилось. Принесла кобыла жеребенка, вот дед его посильно и содержал: там сена достанет, сям овса урвёт. В теплый сезон малец и сам кормился, да и мамка молоком его не обижала, не смотря на предпенсионный возраст свой. Всеми правдами-неправдами прожил жеребенок подле матери 3-4 месяца, пока не нависла над ним угроза экспроприации - просочился слух о неучтенном казенном имуществе "выше". Предложено было деду тогда в негласном порядке лошадёнку выкупить, да денег лишних не имелось. Ну, делать нечего, выменял мой дедушка в ущерб себе жеребенка на лодку и что-то еще, чего уже и не припомню. Но сетовал по первому времени на своё решение он неустанно потом, а позже и рад стал.
Так и вернулся в тот день домой Александр Иванович с безымянным покамест юным коником.
Как сейчас помню: заходит дед в дом, подзывает меня, мастерящего мышеловку, и говорит: "Молчок только. Идём, думу думать будем. Важное у нас дело с тобой сейчас имеется. Бросай душегубки стряпать. Цыц только!"
Выхожу я с ним из дому, а в сенях лошадь маленькая стоит да лезет в ведро с водой на тумбе, еле дотягивается. Дед в ладоши хлоп: "Ух, бестия! Бабка шкуру сымет!". Жеребенок тотчас деру, ведро в полёт - шуму-то! Сам с крыльца прыг, а ноги чуть узлом от страха не крутятся, за лошадкой не поспевают.
У меня от увиденного сердце впору было руками ловить - лошадь! У нас! Жеребнок! Вот так вот, как снег на голову в июне! А сам молчу - уговор ведь у нас.
Тут дед нахлынувшее счастье моё чуть отрезвил: "Ну, догоняй же - калитка, поди, настежь. Удерет, переломается весь - только от мамки отняли".
Я за конем, а тот уже подле сарая свечит - полено березовое увидел на помосте, на бой равный вызывает, храпит вовсю на агрессора березового, сам неклюж до смешного, чуть под себя не падает. Подхожу к лошади, а он заприметил меня, пятится, головой кивает, уши к загривку - страшно ребенку на новом месте да без матери. Но дед подоспел тут, свистит тихонько лошади: "Ну всё, покойно, детвора - нече к ночи кровь кипятить".
Вид знакомого человека лошади к месту пришелся, потрусил он жаловаться кормчему матери, сопит, прячется за деда.
-Дедушка, ему полено не нравится то вон. Он на дыбы перед ним вставал!
-Это его у нас, там, тётя Лена науськала: он лезет везде, все ему надо, интересно, в молоко норовит, а она его за это чурками и охаживает, дура. Саму бы кто огрел, да баба всяко.
-Наш он?
-Наш, весь наш. От Марьки моей. Папку только не знаю его.
-А куда его?
-Будет ему изба, а покамест в амбаре поживет - лишнее прежде вынесем.
-А зовут его как?
-А это ты мне скажешь опосля. Пусть обживется сначала.
Так пока ещё не Мишка у нас жить стал. На несколько частей разобью рассказец, дабы передозировки букв текстом не было у вас. Коня тут маловато, но зато ясность какая-никакая будет.
