Кем мы были для Отчизны⁠⁠

Я родился в семье полицейского и, наверное, уже в тот момент моя судьба была предопределена. За все те годы, что мне довелось провести с отцом, я полностью осознал, что значит быть полицейским, и потому решил для себя, что никогда, никогда не пойду работать в полицию.

Но время шло, отец мой завершил карьеру в правоохранительных органах, и со спокойно душой, подался на пенсию по выслуге лет. Да, время шло. Моё мнение тоже не оставалось статичным, и вновь пересмотрев свои взгляды на жизнь, я решил пойти на службу в гос органы.

По достижению двадцати лет, уже окончив срочную службу в одной из частей в Осетии, я вернулся домой с медалью за службу на Кавказе, званием сержанта, и с непреодолимым желанием поступить на юридический факультет, дабы провести значительную часть жизни следователем в каком-нибудь РОВД.

Собрав вещи и попрощавшись с родительским домом, я уехал в соседнюю область, чтобы попытать счастье и поступить на юрфак. Здесь я лукавлю. Всё-таки, в голове у меня не кирпичная крошка, поэтому я рассчитывал, что сумею сдать вступительные экзамены и поступить на бесплатное обучение. В своём родном городе я бы тоже сумел поступить на бесплатное, однако, к этому бы точно приложил руку мой отец, чего я всяческим образом старался избежать.

Не без усилий, но экзамены я сдал на «отлично». С самого начала я понимал, чего хочу в жизни, поэтому к учёбе относился с полной серьёзностью, впитывая все те крохи, которые нам пытались дать преподаватели в ВУЗе. Это были именно крохи, но я старался не жаловаться, и все остальные недостающие знания добывать самообразованием.

Первые пару лет я умудрялся совмещать работу и учёбу. Денег худо-бедно хватало, и я, как настоящий студент, ходил голодный, невыспавшийся, но самостоятельный, так как ни разу за эти два года не воспользовался предложенными родительскими деньгами. В последние годы обучения я осознал насколько велика пропасть между моим текущим уровнем, и тем, к которому я стремился, поэтому сдвинул гордость на второй план, и всё-таки согласился на родительскую помощь. Я всё также продолжал работать, но теперь уже не охранником в ресторане, а помощником оперативного дежурного в отделение полиции «Озерский». Денег платили меньше, работать требовалось больше, но зато я погрузился в ту среду, в которой планировал крутиться всю свою жизнь.

Я сразу не питал иллюзий о том, что меня ожидает, всё-таки, я рос в семье полицейского. Но если бы не мой опыт, не исключено, что вся та грязь, с которой мне удалось столкнуться, захлестнула бы меня с головой, да так, что я не сумел бы выбраться.

Мне удалось приспособиться – да, я не сумел стать тем представителем порядка, о котором всегда грезил, но руки мои оставались чисты. Зная о моей принципиальности, мои коллеги просто держали свои тёмные дела вдали от меня. Но я верил в то, что как только у меня появится хоть небольшая, но власть, я сумею изменить всё, к чему смогу прикоснуться, в лучшую сторону.

Оставшиеся три года учёбы пролетели несказанно быстро. Окончив обучение с красным дипломом по специальности с расплывчатым названием «Юриспруденция», я устроился следаком в тот же самый «Озерский».

Присвоение звания лейтенанта очень сильно подняло мою самооценку, однако, меня быстро спустили с небес на землю. Хоть я и получил базовое представление о работе следователя, во время прохождения производственной практики, я даже не представлял, насколько это недооценённый труд. Количество дел, повешенных на меня, казалось просто умопомрачительным, и если бы не старшие коллеги, я бы просто свихнулся. Они показали мне, как справляться с такими ситуациями. Я, разумеется, перекраивал их советы «под себя», стараясь не изменять своим принципам. Спустя год я всё также оставался неопытным следаком, однако теперь я уже не нуждался в «помощи» старших коллег. Спустя два года службы я уже освоился и стал полностью самостоятельным сотрудником, имеющим свои методы, связи, информаторов.

Мне присвоили звания старшего лейтенанта – не за заслуги, за выслугу. Какими-то выдающимися достижениями я не блистал, раскрываемость у меня едва дотягивала до среднего уровня, однако это были именно раскрытые преступления, а не фикция, которую мои коллеги создавали ради выполнения плана. Да, мне не удалось стать образцовым сотрудником, однако, я стал образцовым полицейским, по крайней мере, таким я себя считал.

Спустя полгода после моего повышения мне позвонила мать. Я редко общался с ней – на работу я уходил рано, с работы возвращался поздно, в рабочую смену времени на личную жизнь почти не оставалось. Лишь на выходных мы перекидывались с ней несколькими словечками – она спрашивала о моих делах, я осведомлялся о её самочувствии, она рассказывала мне, как отец, хоть я и не спрашивал, после чего мы прощались, и слышали друг друга только через неделю.

Контакты с отцом я не поддерживал, лишь изредка просил мать передать ему «привет». Я знал, что если мы начнём говорить, наш разговор сразу же коснётся работы, мы поссоримся... Уж лучше пусть он считает меня плохим сыном, чем никчёмным.

- Алло, Юра? - раздался её голос

Голос матери был встревоженным. Стояла середина рабочего дня, она никогда не звонила мне в будни.

- Юра... Отец скончался… - всхлипывая, оповестила меня мать.

Я ещё поговорил с ней, узнавая все подробности, стараясь её успокоить. Собравшись с мыслями, я пошёл выпрашивать отпуск у начальства, впервые за два года.

Поначалу меня даже не хотели слушать, но после того, как я сообщил, что мой отец бывший полицейский, начальник отделения, подполковник Радзинов, вошёл в моё положение, и сделав пару звонков, согласовал мой внеочередной отпуск на неделю больше, чем полагается трудовым кодексом.

Я ехал домой на поезде, и меня одолевала буря эмоций. Дома я не появлялся с самого моего выпуска из университета. Потом была нескончаемая работа... Плохо, что мы расстались с отцом на такой ноте. Я надеялся, я мечтал, что в конце концов он будет гордиться мной, увидит, каким примерным полицейским я стал – таким, которым мечтают быть все мальчишки, наводящим страх на преступность и помогающим простым гражданам... Но он умер, и недосказанность между нами будет терзать меня, пока я с ней не смирюсь.

Поезд прибыл в шесть утра. На вокзале меня никто не встречал – матери было не до этого, а просить дальних родственников, с которыми я и подавно не поддерживал отношения, мне совсем не хотелось.

Пропустив этап, где я спрашиваю цену поездки у привокзального бомбилы, после чего посылаю его в пешее эротическое, я сразу направился к остановке. Смотреть номер автобуса мне не требовалось – не так и много маршрутов ходило до меня из центра города. Сев на автобус №27, я покатил по неменяющимся улочкам своего родного города. В районе театра музыкальной комедии, как я и предполагал, автобус угодил в яму. К такому повороту событий я оказался готов, и заблаговременно ухватился за поручень. Впрочем, большинство пассажиров тоже. Водитель, видимо, был новенький, откуда-то с ближнего зарубежья.

Всё точно также, как и два года назад, когда я был здесь в последний раз. Как и семь лет назад, когда я покинул отчий дом. Так же, как и было здесь всю мою жизнь…

Я вышел на остановке «БСМП» и направился домой, где я уже так давно не был. Металлическая дверь подъезда была распахнута настежь, и подпёрта кирпичом, чтобы не захлопывалась. Сегодня должны выносить гроб с телом отца, но почему, дверь в подъезд открыли заранее, предусмотрительно открутив доводчик, я так и не понял.

Каждый шаг по лестнице, давался мне с трудом. Я чувствовал слабость – я не спал с момента, как мне позвонила мать. Но она точно не спала, я нужен ей.

Нажав на звонок, я принялся ожидать, пока мать откроет мне дверь. Ждать пришлось недолго. Из квартиры сразу же послышались шаги, после чего дверь отворилась.

Передо мной стояла моя мама. Она смотрела на меня из под платка. Улыбка озаряла её, не смотря на то, что её лицо блестело от непрекращающихся слёз.

- Юрочка… - надрывисто произнесла она.

- Мама… - я попытался ответить, но не мог – голос внезапно пропал, а на глаза навернулись слезы. – Мама, я дома…

Сумев сдержать эмоции, я крепко обнял свою мать. Она хваталась за меня с невиданной силой, в поисках поддержки, которой ей сейчас не хватало.

Мы вошли внутрь. На пороге я поприветствовал тётю Аню и тётю Лену – маминых сестёр, которые помогали ей. Мы обнялись. Они молча указали в сторону моей бывшей комнаты, где сейчас стоял гроб с телом отца внутри.

Оставив сумку с вещами в прихожей, я вошёл внутрь комнаты, женщины остались снаружи. Собравшись духом, я подошёл к гробу.

Тело отца выглядело ужасно. Нет, трупов я не боялся – за два года работы в полиции в качестве следователя, мне удалось насмотреться на колото-резаные раны, на пулевые ранения, на трупы, хоть и в роли стороннего наблюдателя, в отличие от оперов.

Мать решила подвергнуть тела отца бальзамированию, отчего его тело и лицо раздуло до неузнаваемости. Я опасался, что именно таким его и запомню.

Простояв пять минут, просто смотря на него, абсолютно без каких-либо мыслей в голове, я вышел из зала. Трое сестёр, ожидавшие все это время снаружи, повернулись ко мне.

- Давайте начнём приготовления, - произнёс я. – Что от меня требуется?

***

До девяти утра женщины занимались готовкой, а мне они поручили хорошенько отдохнуть после большой дороги. Я лёг в зале на диван, полагая, что мне так и не удастся уснуть. Я ошибался. Силы полностью покинули меня. Я был истощён как физически, так и эмоционально. Хоть мне и не удалось полноценно поспать, двухчасовая дрёма, переполненная яркими образами, всё-таки помогла мне восстановить чуточку энергии.

Мама разбудила меня, позвав по имени. Надо сказать, я перепугался того, что впервые за долгое время проснулся не от звона будильника.

После окончания университета меня выперли из общежития, и я перебрался в съёмную однокомнатную квартиру, в одном из самых плохих районов. Там царила преступность, не было вообще ничего для людей, но, зато рядом был лесок. Наверное, стоит упомянуть, что рядышком и располагалось отделение полиции, в котором я работал, а этот лесок очень часто фигурировал у нас в отчётах, ибо треть преступления совершалась либо в нём, либо были связаны с ним.

- Юрочка, просыпайся, - мама аккуратно потрепала меня за плечо.

Я проснулся, но ещё некоторое время пытался осознать, где я нахожусь – так непривычно было просыпаться где-то ещё кроме своей холостяцкой однушки.

- Через два часа приедут из ритуальных услуг, мы поедем на кладбище на погребение. Позавтракай пока, умойся. Вот, - мама указала да дверцу шкафа, где на ручке висел мой старый чёрный костюм, - я тебе чистую одежду подготовила. Примерь, надеюсь он подойдёт. Было бы хорошо, если бы ты в нём отца провожал.

Сильно зажмурив глаза, а затем внезапно открыв, я вроде сумел сбить нежелающую покидать меня сонливость.

- Спасибо, - ответил я маме, вставая с дивана, - но я взял с собой, в чём пойти.

Взяв рюкзак со своими вещами, я положил его на диван и расстегнул. Разбирая пакет с вещами, я первым делом извлёк чёрные туфли со шнурками, и поставил их на пол. Следом за ними я достал то, что так хотел показать отцу, но, к сожалению, не успел.

- Можешь дать гладильную доску с утюгом? Мне надо форму погладить.

Глаза матери заблестели, но она сумела сдержать эмоции.

- Да положи, я сама поглажу. Ты иди пока умойся, позавтракай, а я подготовлю тебе всё.

- Нет, - отрезал я, кладя китель с брюками на диван, - я привык свою форму гладить сам. Ты главное дай всё, что нужно, много времени у меня это не займёт.

- Хорошо, - мама кивнула в ответ и указала пальцем на стул в моей комнате. – Там полотенце и бельё. Ты пока иди в душ, а я сделаю тебе завтрак.

Я чмокнул маму в щёку, закинул на плечо полотенце и, взяв с собой чистые вещи, пошёл в ванную комнату. С лёгкостью скинув с себя всю одежду, я встал под струи горячей воды. Мысли об отце вновь начали одолевать меня, едва я проснулся и, понимая, что никуда от этого не деться, я решил обдумать их без лишних эмоций и переживаний.

Я решил, что провожу отца в своей полицейской форме. Понятно, что мёртвым уже всё равно, но живым – нет. И не надо самообмана, если я что-то кому-то и хочу доказать – так это себе. Не отцу я сегодня буду показывать, кем я стал, а самому себе. Быть может, я впервые испытаю за себя гордость.

Выключив воду, я обтёрся докрасна полотенцем и, надев чистое бельё, вернулся в свою комнату. Возле дивана уже стояла гладильная доска с включеным в сеть утюгом. Только и сумев улыбнуться заботливостью своей матушки, я принялся отточенными движениями гладить свой китель. Форма – это лицо офицера, после, непосредственно, лица, разумеется. К сожалению, большие начальники почему-то об этом позабыли, и сейчас в полицию берут людей с таким лицом, что на форму после него уже не смотрят. Досадным является и то, что, зачастую, своё лицо сотрудники полиции полностью оправдывают.

Догладив рубашку, я сразу надел её, а следом надел брюки – стоять в одних трусах в комнате мне было некомфортно. Я извлёк из кармана рюкзака свёрнутый галстук, и разложив его на доске, погладил и его. Галстук я завязывал не часто – у меня было несколько штук, которые когда-то давным-давно завязались при таинственных обстоятельствах, и с тех пор я опасался их трогать. Тем не менее, общий принцип мне был известен, и с первой попытки я повязал галстук на шею. Видимо, и в тот раз завязывал тоже я – руки-то помнят.

Я отключил утюг и убрал гладильную доску к стене. Накинув сверху китель и спрятав фуражку подмышку, я пошёл на кухню. На кухне сидела мама со своими сёстрами. Они не ожидали меня увидеть в полицейской форме, а оттого раскрыли от удивления рты. Ещё бы, ведь вчера они встречали просто Юру – сына, племянника, а сегодня старшего лейтенанта Колесова.

Мама первая вернула себе дар речи:

- Я тебе приготовила омлет, - мама поставила на стол передо мной омлет с помидорами.

Я утвердительно кивнул и, убрав фуражку на холодильник, сел к столу.

Омлет был по-домашнему вкусный. Для меня давно уже еда перестала быть чем-то особенным, а являлась лишь только способом утоления голода и восполнения энергии в организме.

- Вкусно, - похвалил завтрак я.

- Яйца деревенские, отец у знакомого покупал, - мать неосознанно начала говорить об отце в третьем лице, - вот держи, - добавила она, протягивая мне намазанный маслом кусок хлеба, - масло тоже из деревни.

Я с благодарностью принял, и присыпав масло солью, откусил самый что ни на есть – бутер брод. Масло и правда, очень вкусное.

- Юра, - внезапно обатилась ко мне тётя Лена, - так, а ты кем работаешь?

- Следователем в районном отделении полиции, - ответил я, ожидая этого вопроса. Преступления расследую, в общем.

- Как твой отец? – вмешалась в разговор тётя Аня.

- Нет, - только и произнёс я.

Нет, я не как мой отец. Я – хороший полицейский. Решив, что лучше не поднимать эту тему, я запечатал в себе всю ту недосказанность, что я хотел высказать отцу. А впрочем…

Я встал из-за стола и перевёл взгляд на часы, висевшие над дверным проёмом на кухню:

- Буду возле отца, пожалуйста, не заходите.

Забрав фуражку с холодильника, я вошёл в зал и закрыл за собой дверь. Возле гроба стояло несколько табуреток – дежурные места, на которых каждый сидящей должен оплакивать усопшего. Мама вчера целый день провела в зале, оплакивая отца. В разговоре со мной её голос иногда начинал дрожать, она всхлипывала, стараясь сдержать слёзы, я же пытался игнорировать это, не обращая внимания, как будто ничего странного в её поведении не замечал.

Я уселся на один из табуретов. От вида отца вблизи у меня вновь подступил комок к горлу. Я попытался дистанцироваться от эмоций, вспоминая весь свой опыт следователя. Получалось плохо. Мой голос дрожал, а в груди, у самого сердца жгла невыносимая печаль, проедающая дыру.

- Привет, - хриплым голос произнёс, голос внезапно осип, я откашлялся. - Я дома.

Сначала меня хватило лишь на это, мне пришлось взять паузу, чтобы сдержать эмоции.

- Как видишь, я теперь тоже работаю в полиции, - конечно же, он не видел, но я не знаю почему, продолжал обращаться к нему, словно он до сих пор жив. – Я хороший полицейский, - продолжал я, - ты можешь гордиться мной. Мог бы, - поправил я сам себя…

Оставшееся время я просидел в тишине. Дверной звонок нарушил мой транс, чему я, если честно, оказался рад, так как уже слишком глубоко погрузился в пучину воспоминаний.

Я вышел из зала – это прибыли сотрудники ритуальных услуг. Мужчина в чёрном костюме уже что-то обсуждал с моей мамой и её сёстрами.

- Здравствуйте, - тоже поприветствовал меня мужчина в чёрном костюме и продолжил разговор с моей мамой. Когда все будут готовы, скажите нам, мы снесём гроб. Машина готова.

- Юра, ты готов? – спросила у меня мать.

Я слегка растерялся от такой поспешности, но затем утвердительно кивнул.

- Хорошо, тогда мы готовы, проходите в зал.

Четверо крепких мужчин прошли в зал. Я же проследовал в свою комнату, и воспользовавшись указательным и средним пальцами вместо ложечки, обул свои чёрные туфли. Надев фуражку, я ещё раз посмотрелся в зеркало – да, вот так я и должен был предстать перед отцом, будь он жив.

Ритуальщикам повезло – в доме имелся грузовой лифт. Конечно, у нас всего лишь третий этаж, однако, лестничные проёмы достаточно узкие – приятного мало.

Работники вынесли гроб, и после того как все вышли, мама закрыла дверь. Лифт поехал на первый этаж, а мы решили не спеша спуститься по лестнице. Мама взяла меня под руку, и мы пошли не торопясь. Тётя Аня и тётя Лена спускались быстрее нас, словно куда-то торопились. Снизу донёсся звук, лифт прибыл. Слышались звуки возни. Когда мы дошли до первого этажа, ритуальщики уже вынесло гроб с телом на улицу.

Тётки стояли на улице и курили. Дома у нас они не курили из-за уважения к матери, да и на лестничной клетке тоже чувствовали себя неуютно. Дорвавшись, наконец, до свежего воздуха, они поспешили исправить эту несправедливость и постарались поскорее заполнить свой организм никотином.

Они курили не спеша, смерть близкого заставляет задуматься о тщетности бытия. Смысла торопиться жить они в данный момент не видели. Такси ожидало нас уже десять минут, но это ничего страшного, ведь похороны это всегда большие траты, и лишние сто рублей на такси уже никто не считает.

Мы встали с мамой чуть поодаль от тётушек, чтобы на нас не тянуло табачным дымом.

- А почему никого больше нет? – задал вопрос я, найдя подходящий момент. – У отца ведь было много друзей, сослуживцев…

- Ира не захотела, - пожала плечами тётя Аня, делая глубокую затяжку.

- Да, не захотела, - подтвердила мама, словно оправдываясь. Мне и так тяжело, особенно, если ещё эти поминки устраивать. Должны быть только самые близкие. Вы приехали. Юрочка приехал. А друзья, коллеги… Пусть дома выпьют за упокой души его, думаю, что Паша не хотел бы доставить мне такое неудобство. А если бы даже и хотел… Мне решать, как поступать.

Вновь нависла тишина. Тётушки докурили, и бросив окурки урны, вместе с матерью сели на заднее сиденье такси. Я открыл дверь рено логана, и сел на переднее сиденье. Водитель явно смутился моей полицейской формы, он нервничал. Я даже предположил, что он может быть обкурен, но решил не поднимать эту тему, а просто пристегнул ремень безопасности и скомандовал:

- Поехали.

Водитель кивнул и автомобиль двинулся с места.

Мы ехали молча. Интересных тем для разговора как-то не возникало – не пообсуждаешь последние новости или политику, тишину мог бы прервать таксист, но и он, зная пункт назначения, не спешил как-то начинать разговор.

Наконец у меня созрел вопрос:

- А для людей какой-то автобус нанимали? – поинтересовался я.

- Никакого автобуса и никаких удобств – снова вперёд мамы ответила тётя Аня, - все будут добираться своим ходом.

- Эм, а почему так? – слегка смутился я. – Обычно же принято, что на всех организовывают транспорт.

- По двум причинам, - ответила мама уставшим голос, - во-первых, потому что никакого застолья не планируется, а это сразу отсеивает восемьдесят процентов тех, кто хотел бы проститься с отцом. Во-вторых, это ещё раз покажет, для кого Паша был особенным человеком, проводы которого важны.

- Я не согласна, - вмешалась в обсуждение другая тётушка, - следовало всё организовать по-человечески, по-христиански.

- Мы христианами никогда не были, - отрезела мама, - никогда по заповедям особо не жили, посты не соблюдали, в церковь не ходили, Бога хулили. Поэтому, не особо я верю в то, что отпевания попа замолит все наши грехи.

- Люди же не поймут, - настаивала на своём тётя Лена.

- А мне и не надо, чтобы они поняли, - парировала матушка, - мне надо только, чтобы вы поняли, помогли мне справиться на первых порах. А дальше я уже сама справлюсь, как-никак - жена офицера…

На этих словах мама опять помрачнела, что явно заметили тётушки. Они поняли, что наговорили лишнего, ведь сейчас они являлись главное опорой своей сестре в этой ситуации, а посему, тётя Аня поспешила исправить ситуацию.

- А знаешь что, наверное, оно и правильно. Кому надо, те и дома Пашку помянут, а до остальных нам дело быть не должно. Вернёмся с кладбища, сядем вчетвером, тихонько помянем Пашу за упокой его души… Ты, кстати, Юрочка, пьёшь?

- Только на праздниках и поминках, - ответил я. – На зарплату полицейского много пить - очень вредно для бюджета.

- И правильно, - подхватила тётя Лена, - лучше питаться получше.

Как только встал вопрос о моём питании, мама несколько оживилась.

- Ой, сынок, а ты там у себя нормально-то хоть питаешься.

- Ну… - протянул я, - стараюсь, конечно. По мере возможности…

Мама нахмурила брови. Я продолжил объясняться.

- Я же всё время на службе, почти, дома времени на готовку совсем не остаётся. Но вот в обед в столовой неподалёку я нормально питаюсь. Обычно выбираю, суп какой-нибудь, простенький салат, котлетку с гарниром.

- С макаронами? – решила уточнить мама.

- По-разному, - поправил я её. – По настроению. Так что обедаю я нормально, можешь не переживать. Завтракаю кашей обычно – в выходные наварю, и на неделю хватает. А ужин... Если ужинаю, то завтраком, так как времени на готовку не остаётся, но трёхразового питания я стараюсь придерживаться.

Тётя Аня недовольно цокнула языком.

- Не бережёшь ты себя, Юра, так ведь и перегореть на работе можно.

- Нельзя, - отрицательно покачал головой я. – Начальство запрещает перегорать.

Женская часть пассажиров приняла серьёзный вид.

- Да шучу, шучу, - поспешил оправдаться я. – Много работы, не спорю. Но её всегда много, я стараюсь просто работать лучше, чтобы время на отдых осталось хоть немного.

Наше обсуждение прервал водитель:

- Подскажите, куда дальше ехать. Какой сектор? Какой ряд?

За разговором мы даже не заметили, как заехали на территорию кладбища.

- Здесь налево, потом второй поворот направо, и в седьмой сектор, а там… Увидите катафалк, нас там высадите.

Водитель молча кивнул, и повёз нас по указанному маршруту. Количество припаркованных машин, начало значительно увеличиваться. То, что они стоят по душу моего отца я понял, когда увидел среди припаркованных автомобилей служебные полицейские машины.

- Остановите здесь, - попросила мама, и водитель послушно притормозил автомобиль у обочины.

- Я рассчитаюсь, - сказал я вслух, увидев, что мама копошится в своей сумочке в поисках бумажника.

Немного смутившись, мама кивнул, и они с тётушками вышли из такси. Я запустил руку во внутренний карман кителя и извлёк оттуда худой бумажник.

- Сколько? – спросил я. – Двести за поездку, - ответил водитель, - и ещё пятьдесят за ожидание.

Спорить я не стал, цена была справедливая. Молча отсчитав двести пятьдесят рублей, я протянул купюры таксисту.

- Соболезную, - произнёс таксист, принимая из моих рук деньги.

Я молча кивнул и покинул автомобиль, вновь примеряю фуражку на голову. Как оказалась, в полицейской форме стоял не я один. Возле припаркованных автомобилей стояла группа полицейских высоких чинов и званий. Среди них были и люди в гражданской одежде, но скорее всего, они были тоже полицейские.

Покинув такси, мама подошла к работникам похоронного бюро, ожидавших нашего прибытия. По маминой указке они достали гроб из автомобиля и поставили его на высокую подставку для гроба. Только после этого она пошла к отцовским знакомым, делающим проводить его в последний путь.

Я решил остаться в сторонке вмести с тётушками, дабы не притягивать к себе вопросы, которые могут на меня посыпаться. Конечно, многие будут соболезновать нам с матерью, жалеть о нашей утрате, но также, многие будут и хвалить отца, говорить о том, каким прекрасным полицейским он был, надеясь, что я когда-нибудь стану таким, как он… А мне этого не надо. Всё что мне надо – это время, чтобы свыкнуться с мыслью, что отца больше нет, и попробовать жить в этом новом мире.

Мама закончила общаться с гостями. Большинство цветов, которые гости принесли, они уже отнесли за оградку. Возле подставки с гробом стоял ящик с гвоздиками, где каждый, кто подходил, должен был взять цветок и положить его в гроб к моему отцу.

Когда началась процессия, тётушки вновь расплакались, мама тоже не сумела сдержать слёзы. Я крепко обнял их, стиснув зубы, в то время как папины бывшие коллеги отдавали ему свои почести.

Мы стояли возле самого гроба, я видел лица всех, кто подходил проститься с отцом. Большинство я не знал, но некоторых помнил ещё с отцовской службы в органах. О них я знал только то, что они были хорошими знакомыми отца, быть может, даже друзьями. А, как говорится, скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Я не знал, кем они являлись, но я знал, кем являлся мой отец, и исходя из этого, делал вывод, что они точно также нечисты на руку, как и их бывший товарищ, а может даже и больше, раз до сих пор остались работать в органах.

Мысли об этом вновь пробудили болезненные воспоминания, которые я старался позабыть, уехав из отчего дома. Небольшого взгляда на лица собравшихся мне хватало, чтобы вызвать чувство неумолимой злобы и полного бессилия. Я был уверен, что большинство из них давно плевали на совесть и честь, и хоть они и поклялись защищать права и свободы граждан, они первые в списке тех, кто попирает то, что обязались защищать.

Ряды скорбящих редели. Наконец к гробу подошёл толстый полицейский в парадной форме, с большой золотой звездой на каждом погоне. Этого генерала я узнал сразу, когда-то он был полковником – начальником УВД, в котором работал мой отец. То, что его руки погрязли в грязи, я знал хотя бы потому, что несколько раз с его сыном происходили скандальные ситуации, вроде драки или ДТП с пострадавшими, и каждый раз ему удавалось выходить сухим из воды.

- Эх, Павел Валентинович, хороший ты был человек, - хриплым голосом произнёс генерал Воронин, снимая свою фуражку перед гробом моего отца. – Что же ты покинул нас так рано?

Вопрос был произнесён достаточно громко, и, скорее всего, предназначался не отцу, а нам – родственникам.

- Земля тебе пухом, - продолжал генерал, - да покоя тебе там на небе.

В Бога я не верил. Впрочем, Ему всё равно, верю я в него или нет. Если его нет, то точно никакой разницы, а если есть, то Всемогущему точно нет дела, что о нём думает какой-то человечишка.

В Рай и Ад я тоже не верил. По крайней мере, концепции загробной жизни в авраамических религиях мне всегда казалась крайне нелепыми. Поэтому, рассчитывать на то, что душа после смерти взлетает вверх и устремляется к небесам… А уж тем более зная отца… Каждый из нас не святой, но мой отец нагрешил за свою жизнь достаточно, чтобы при разговоре с его духом я смотрел себе под ноги, а не задирал подбородок вверх.

Генерал наконец окончил свою часть скорби, запланированную на сегодня, надел фуражку, и направился к нам. Я уже отпустил тётушек, и теперь обнимал только мать, уткнувшуюся мне в плечо.

- А ты, должно быть, сын Паши? – спросил Воронин.

- Сын, - коротко подтвердил я.

- Молодец, - также коротко ответил мне генерал, протягивая мне руку. – Молодец, что пошёл по стопам отца.

- В смысле?

- Что пошёл работать к нам в полицию!

- Я работаю не у вас, а в соседней области.

- Да не важно, - отмахнулся генерал, - главное, что в правоохранительных органах. Нам нужны такие люди, как Паша! Надеюсь, ты пойдёшь по его стопам.

Из моих лёгких вырвался тяжёлый вздох. Я правда пытался сдерживать себя, но лицезрение этой морды вблизи, да ещё и выслушивание лицемерные речи из её уст довели меня то точки…

- Надеюсь, что нет, - хмуро ответил я, проклиная себя за то, что не сумел сдержаться.

Мама перестала всхлипывать и немного отдалась от меня.

- В смысле? – Воронин убрал протянутую руку и нахмурил взгляд. – Что значит, нет?

- Я надеюсь, что я никогда не стану таким же полицейским, как мой отец.

- Твой отец был хорошим человеком и хорошим полицейским, прояви к нему уважение!

Умом я понимал, что только скандала на похоронах и не хватало, но сердцем я никак не мог согласиться со словами этого коррумпированного генерала.

- Мёртвым не нужно уважение, уважение нужно живым.

Лицо генерала быстро налилось кровью, он смотрел на меня с явной неприязнью в глазах. Я продолжил.

- Говорите, он был хорошим человеком? Возможно, но только для семьи и для друзей. Но именно это и делало его плохим полицейским.

- Он был человек чести! – настаивал на своём генерал.

- Если он приходил вам на помощь в трудную минуту, не значит, что он был человеком чести. Как раз наоборот, чтобы помочь кому-то, он шёл на сделку с совестью. А как известно, в такой сделке ты всегда в проигрыше.

Наш спор привлек внимание других гостей, которые стояли поодаль, давая генералу проститься со своим товарищем.

- Никогда бы не подумал, что сын Пашки вырастет таким мерзавцем… - сквозь зубы процедил генерал.

Я лишь устало вдохнул.

- Чья бы корова мычала насчёт того, у кого сын вырос мерзавцем, не правда ли, генерал Воронин?

Воронин сжал правую руку в кулак и обнажил зубу, я ответил ему тем же, демонстрируя всю серьёзность слов, которые я произнёс, и за которые готов стоять до конца.

Генерал посмотрел мне в глаза и усмехнулся. Он повернулся к моей матушке, которая отдалилась от меня:

- Ириш, ещё раз соболезную.

Она молча кивнула, прикрыв лицо платком, он кивнул в ответ.

Развернувшись на каблуках, генерал отдалился от нас и сел в машину.