Кем бы я был...⁠⁠

Автор - Алексей Ивакин

Тут по френдленте вовсю гуляет тестик - "Выбери окно дома и узнай, кем бы ты был в дореволюционной России!!!". Хорошо, что не за СМС. Ну, естественно, все как один графья да бароны, на крайний случай, адвокаты да негоцианты. Прямо, скрытая реклама михалковского образа жизни.

А я вот, чего-то подумал - кем бы я был, если бы родился в семье своего прапрадеда? Изыскания упростим - по умолчанию у меня те же самые физические характеристики, темперамент, способности, интересы. И родился бы там же, в том же городке Слободском, только не Кировской области, а Вятской губернии.

Дюссар де Невиль уже построил колокольню:, а первый в России общественный банк работает аж с 1819 года.

На дворе же 1873 год, август месяц, тринадцатого дня которого в семье заводских крестьян родился мальчик. Заводские крестьяне - это те, которые приписаны к заводу или фабрике. Фактически, рабочий. Но по сословию - крестьянин. Отец мальчика работал по 16 часов в день. Зарплату получал два раза в год - на Рождество и Пасху. До 50 копеек с рубля уходило на штрафы хозяину - за опоздание, например, отлучку без разрешения с рабочего места, за падение в обморок при выделке меха.

Да мало ли за что? Но это часто зарплату давали - повезло мужику. На многих предприятиях зарплату выдавали по окончанию срока найма - через год. Подати же государственные платил сам хозяин через волостных старшин. А как жить? Да как... Есть кредитная фабричная лавка - там и бери продукты да мануфактуру в долг. Найм к концу подойдет - еще и должен останешься, отрабатывать придется. И так - вечно. Большая ли зарплата? Ну, начисленная рублей 25-30 в месяц. Это примерно полторы тонны картошки по тем временам. На руки - а как получится.

Мальчк родился спокойным, много не орал, общения большого не требовал. Дожил до 9 месяцев, захырял (заболел): кряхтел все, тихо плакал - живот вздулся так, что тронуть было нельзя. Потом взял да помер. Младенца отпели да схоронили, мать с отцом горевали не долго: Бог дал, Бог взял. Пошли домой да нового младенца сделали.

Вот и вся моя история в 19 веке, да.

Дело в том, что в моей реальной истории, когда мне было 9 месяцев, случилось у меня воспаление аппендикса. И советский врач без пенсне и чеховской бородки сделал мне операцию под местной анестезией.

А тогда дешевле похоронить да нового сделать, чем к уездному доктору - хорошему! - обратиться. Потолок заводского крестьянина - фельдшер в казенной больнице, если таковая имеется.

Да и питание у младенца было не ахти. Мать ведь дома не сидела - нанималась на работу: если повезет, то к богатым мещанам прачкой, за пару рублей в месяц. Или кормилицей. Что ребенок спокойный - это хорошо, но ведь и спокойный тоже орет время от времени - жрать просит. Если старшие есть дети - они ему хлеба нажуют, завернут в тряпку и дают соской. Материнское молоко - деликатес.

В общем, шансов у меня нет.

Ладно, придется допущение сделать, пофантазируем, что выжил и проблем со здоровьем не имел. И мне максимально везло в жизни. Хозяиин фабрики добрый, родители чуткие и внмательные и везде хороше люди, который только и норовят мне помочь. Золотой хрустящий век, пусть будет. И, вообще, забьем на бытоописание типа:

"Этнографические источники конца XIX века содержат сведения о наличии в крестьянских избах вредных насекомых: тараканов, клопов, блох. Можно сделать вывод о том, что они являлись неизменными спутниками сельского быта. Головная вошь – обычный спутник всего населения; особенно их много водится на детях. Бабы в свободное время «ищут друг у друга в голове». Мать, лаская своего ребенка, непременно, хотя слегка поищет в его волосах паразитов. "

В путевых заметках А.Н. Минха, находим следующее наблюдение автора о любимом занятии крестьянок одного из сел:

«Баба деревянным гребнем, употребляемым для расчески льна, роется в голове другой, а частое щелканье доказывает изобилие насекомым в волосах наших русских женщин».

В летнюю пору крестьян одолевали блохи, даже Петров пост мужики называли блошиным постом. В это период в вологодских деревнях можно было наблюдать такую картину: «В избе сидели мужик и баба, совершенно голые, и занимались ловлей блох, нимало не стесняясь, – так принято и ничего здесь нет предосудительного».

В семь лет мальчик идет... Нет, не в школу, на тот же завод работать. Конечно, по закону, не раньше 12 лет можно. Но это по закону. Законы капитализма сильнее юридических. Ремарка: детский труд характерен не только для России, для всех стран мира того времени. Одно послабление ребятенку - рабочий день не шестнадцать часов, а десять всего. Так что, время есть на поиграться и даже поспать. Школа? Договоримся, что хозяин добрый и при фабрике есть школа. Мальчик любознателен, учиться ему нравится. Как только буквы выучил - начал читать все подряд, в основном жития святых и лубки (комиксы). Больше нечего. Учитель-священник (преподававший всё что мог - Закон Божий, арифметику, чистописание и чтение) обратил внимание на мальчика и уговорил родителей отдать сына в приходскую школу. Оттуда прямая дорога в духовное училище и семинарию. Родители подумали и согласились - пусть в попы идет, все жизнь полегче, чем у котла, в котором кожи вымачиваются.

К сожалению, для мальчика Вятская Епархия 19 века была неблагополучной. Пьянство, симония (продажа церковных должностей), взяточничество.

"Село Курьинское Глазовского уезда: священник Курочкин, придя пьяный к больному на соборование, не смог говорить и улегся к нему спать в постель.

Село Ключевское Слободского уезда: псаломщик Анисимов в нетрезвом виде ходил по улице, выбивая стекла в домах.

Село Всехсвятское Слободского уезда: священник Медведицын в пьяном виде обругал часового площадной бранью и приказал ему доложить начальству, что оно, начальство, суть кровопийцы и дармоеды.

Село Чистопольское Котельнического уезда: священник Левашов испражнялся на улице посередь белого дня.

Село Качки Елабужского уезда: священник Бессонов в пьяном виде пролил Святые Дары, после чего наблевал в алтаре, затем там и уснул, не закончив литургии. "

Я не придумываю. Это не я написал, а отец Серий Булгаков, православный философ: "Алкоголизм скосил две молодые жизни моих братьев, по своему трогательных и благочестивых, и только милостию Божией я сам спасся от этой гибели".

И в карты играли семинаристы, и девиц портили, и городовых били. Ну и наш герой, то есть я виртуальный, сей участи не избежал.

Однако, природная любознательность и юношеской души чистые порывы заставляли размышлять и над устройством жизни и над будущим. Однажды, пьяный псаломщик села Зюздино, куда семинариста Алешу отправили на практику, пьяный с ножом вышел на площадь перед храмом, разделся догола, явив миру срамное место, и пообещал сжечь село. Пристава же, который пытался связать безумца, псаломщик едва не зарезал. Алешка понял, что и сам кончит так же, если ничего не менять.

Вернувшись в губернский город он с товарищами организовал подпольное общество, где изучали ребята запрещенную литературу. И даже издавали подпольно рукописный журнал, где язвительно обличали пороки преподавателей, священников и общества. И карикатуры рисовали и случаи из жизни описывали. Знакомились и с марксизмом.

Нигилистов искали недолго. В 1892 году 12 человек было выявлено. Всех из семинарии исключили. Повезло, не сослали. (Мы же договорились, что мне везет, да?)

Делать в Вятке было нечего. Нигилиста неохотно нанимали домашним учителем. Выправив паспорт, он попрощался со стареющими родителями и уехал, куда глаза глядят. Море хотел повидать, горы. Уехал в Севастополь. Или в Одессу. Перребивался случайными заработками - то грузчиком работал, то нанимался трюмным матросом на каботажники. Правда, морской болезнью страдал, так что, по честному, один раз в море и был. Начал пописывать рассказы и стишки, которые изредка печатались в уездных и губернских альманахах под псевдонимом "А.И".

Стал работать репортером. Писал он о быте простых людей, издать было сложно - нехотя брали. Цензура-с. В 1902 году взял автограф у Чехова, которого считал лучшим мастером русской прозы.

В начале же века познакомился с марксистами из РСДРП. Какое-то время даже думал вступить в партию. Но после долгих раздумий отказался от этой идеи. Он понимал, что российское общество больно, но радикальные способы лечения ему были не по душе. Только вот как именно лечить - он не знал. Тем не менее, считал себя патриотом России. Глубоко переживал поражение в японской войне.

А туда он попал, кстати, будучи военным корреспондентом, например севастопольской газеты "Новое время". Интересно, была такая? "Очерки Порт-Артура" принесли ему славу и немного денег. Он даже подумывал написать эпопею "Порт-Артур" - но все как-то некогда было. То революция, в которой он активного участия не принимал, но помогал раненым революционерам. За что и получил пять лет ссылки в декабре 1908 года.

Почему бы и не в Туруханский край? Ему же везет, вот пусть там в марте тринадцатого и познакомится с таким же бывшим семинаристом, грузином Иосифом, которого называл не по клчке Коба, и не по имени, а по грузинскому уважительному обращению - "Батоно". Очень слово нравилось. Правда, молодой - на пять лет младше! - Иосиф по началу морщился, ему не нравилось слово "Господин". Он предпочитал "товарищ".

Летом 1914 года, сорокалетний Алексей Геннадьевич опять напросился на фронт, опять военным корреспондентом. Уже к весне 1915 года он выступил с резкой критикой войны. Пишет романы - "Мы погибли вчера" - о трагедии армии Самсонова, "Пехтура" - о Великом Отступлении, "Адские высоты" - о войне в Карпатах. Жанр романов - скорее репортажные очерки, связанные единой нитью, нежели полноценные эпопеи. Цензура не пропускает романы в печать. Иногда возникало желание сжечь рукописи, но жена их спрятала от автора и хладнокровно сказала: "Еще придет твое время".

Февральскую революцию он воспринял неоднозначно - дело в том, что он терпеть не мог либеральную буржуазию, симпатизируя, в то же время, военным. Даже поддержал Корниловский мятеж, закончившийся неудачей. Страна катилась в пропасть, писатель это видел. В октябре семнадцатого власть валялась на мостовой и никто ее не хотел взять. Бардак и голод стали нормой жизни. Когда большевики, левые эсеры и анархисты эту власть подняли - он их, внезапно, поддержал. Дальше была гражданская война, начавшаяся с восстания военнопленных чехов, голод в Петрограде и разруха в Москве.

"Батоно" Иосиф устроил голодающего писателя зав.отделом в наркомат просвещения, там хоть паек выдавали. Приходилось часто ездить по полыхающей стране. Все это складывалось в путевые заметки. Именно тогда, в 1919-1920 годах и вышли его ранние повести - на серой бумаге, небольшим тиражом, но вышли. После окончания войны, он продолжал работать в Наркомпросе, продолжал писать, но его литература особым спросом не пользовалась - пришло время нового слова. Гремел Маяковский, росли новые, революционные таланты. Его старорежимный склад письма был не востребован.

Впрочем, его это особо не огорчало. В 1931 году он вышел на пенсию по болезни, переехал из Москвы в Крым, где стал работать учителем в школе. Репрессии не коснулись его - он как бы находился в стороне от большой жизни, предпочитая быть наблюдателем - "Устал от больших событий, хочется маленького счастья" иронизировал он в узком семейном кругу. Впрочем, время от времени, его язвительные фельетоны иногда появлялись в крымских газетах.

В 1939 году с помощью жены вышло его собрание сочинений в шести томах. Летом 1941 года, 68-летний старик поперся записываться в ополчение, куда его, разумеется не взяли. Рассудительная и спокойная жена философски заметила: "Старый ты дурак". Тем не менее, эвакуироваться он твердо отказался.

Летом сорок второго он пропал без вести, когда советские войска оставили Севастополь.

Собственно говоря и все. Но это если повезло бы. А так либо помер бы в младенчестве, либо спился бы при какой церкви.

источник