Кардиограф, носилки и любовь.
Она невзлюбила его сразу. С того момента, когда к группе студенток-практикантов подошёл усатый фельдшер и спросил: "Кто на 28-й?". Увидев её, вышедшую вперёд, фельдшер скривился. "Можешь что-нибудь?" Она ответила: "Нет". "Будешь чемодан таскать, — сделал вывод фельдшер. — Пошли. У нас вызов".
Она действительно таскала чемодан. Фельдшер шёл на вызов, помахивая папочкой и иногда прихватив кардиограф, если тот был необходим, а она таскала оранжевый ящик, проклиная тот день, когда её определили стажироваться в эту бригаду. Она бегала за носилками, кислородным баллоном, банками для капельницы и прочими вещами. Фельдшер никуда не бегал. Он писал карточки, выделывался перед ней и родственниками больных, читал ей мораль, что работа на скорой — это грязная рутина и вообще болото. Что на восемьдесят бабок, алкашей и детских температур всего пять нормальных вызовов, которые требуют экстренности.
К вечеру от его разговоров ужасно болела голова, а стандартность вызовов начинала закладывать в её голову мысль о том, что эта работа не для неё. Но она гнала мысль от себя, ревя по ночам от несправедливых упрёков фельдшера о её нерасторопности, неумении и вообще от злости на это самонадеянное, болтливое и напыщенное создание в синей форме с красным крестом.
Но были и плюсы. Собственно, из-за них она и терпела все его унижения и оскорбления. Фельдшер — единственный, кто давал ей что-то делать. И инъекции, и в вену разрешал пробовать колоть, и послушать больного. По разговорам, в других бригадах мало кто мог похвастаться тем, что кому-то что-то разрешали делать. И не гнал в три часа домой, как положено практикантам. С ним можно было ездить целые полусутки, пока не заканчивала работать бригада.
Фельдшер всегда работал один, если не считать её саму. В коллективе к нему относились неоднозначно, и, как ей казалось, весь свой негатив он выплёскивал на самого беззащитного — на студентку. И при всех плюсах минусов от работы с фельдшером было куда больше. Поэтому она с нетерпением ждала того дня, когда перестанет быть практиканткой и её, наконец, поставят работать с врачом, поскольку молодых специалистов всегда ставят работать с врачами, а уж потом — как получится. Но до "как получится" — ещё далеко. Может, и не придётся больше работать в паре с ним.
А потом всё изменилось.
***
"Кто на 28-й?". Увидев её, вышедшую вперёд, фельдшер скривился. "Можешь что-нибудь?" Она ответила: "Нет". "Будешь чемодан таскать, — сделал вывод фельдшер. — Пошли. У нас вызов".
Студентка оказалась маленькой щуплой мартышкой, которую, казалось, можно сбить с ног, просто дунув ей вслед. Ни навыков, которые можно было бы использовать, ни внешних достоинств, на которых мог бы отдохнуть уставший взгляд фельдшера, — у студентки это отсутствовало напрочь. "Господи! Кого только не обучают? Скоро лилипутов будут на работу принимать, чтоб кормить меньше. Надо сразу охоту отбить от скорой. Она ж помрёт где-нибудь на этой работе".
Определившись с задачей, фельдшер начал гонять студентку как пони. Единственное, что он не разрешал ей делать — это таскать носилки с больными. И то не ради человеколюбия, а только лишь чтоб она не скончалась во время работы у него в бригаде. Смена за сменой, как ему казалось, студентка всё больше и больше проникалась мыслью о том, что эта работа не для неё.
Но были и плюсы. Она никогда не перечила и вообще была неразговорчива. И даже своим однокурсницам не рассказывала о своих впечатлениях от работы. Только глаза выдавали в ней упрямство, с которым она день за днём приходила на практику. Даже на вопросы заведующей, как у неё обстоят дела в бригаде, всегда отвечала: "Нормально".
В остальном плюсы не перевешивали минусы, и фельдшер с нетерпением ждал того дня, когда она закончит практику и больше не появится на подстанции. А если и появится, то её поставят работать с врачом, поскольку молодых специалистов всегда ставят работать с врачами, а уж потом — как получится. Но до "как получится" ещё далеко. Может, и не придётся больше работать в паре с ней.
А потом всё изменилось.
***
Фельдшер несказанно удивился, когда утром к нему в бригаду напросилась эта худая пигалица, которую он в её студенчестве нещадно третировал на практике. За полгода она вникла в работу, её ручки быстро освоились с манипуляциями, а маленькая головка стала что-то соображать. Её уже ставили одну — в нарушение всех писаных правил и законов. Но народ уже убегал со скорой, от всех этих "нововведений", превративших любимую доселе работу в каторгу.
Сдав больную, фельдшер вышел из приёмного отделения, осторожно закурил, пряча огонёк от видеокамер. И угораздило же больную вызвать скорую за 15 минут до курантов? Новый год в кабине "газели" встретили.
Шёл снег, только что наступил Новый, 2… какой-то год. Следом выпорхнула напарница.
— С Новым годом вас! — напарница подошла к фельдшеру и заглянула ему в глаза. Фельдшер поперхнулся сигаретным дымом. В её глазах было что-то такое, что он, не удержавшись, взял её за подбородок и поцеловал в губы. Она ответила на поцелуй.
— Ну, и тебя с Новым годом. А что это было? — фельдшер внимательно и насмешливо глядел на девчонку.
— Простите меня. Я ошибалась. Вы не такой, каким хотите казаться.
— С чего бы? — фельдшер удивлённо вскинул брови.
— Я потом вам скажу. Ладно? Но вы хороший. Вы — друг мой.
С этого дня она всегда называла его "друг мой". Или по имени-отчеству. И всегда на вы. Даже после всего, что у них было потом.
***
— На Рождество мои родители уезжают на три дня к родственникам. Я хочу пригласить вас в гости, — отчаянное лицо девушки покраснело, но взгляд ясно давал понять, зачем и для чего эти "в гости".
Фельдшер выбросил сигарету в урну.
— Ты сама соображаешь, что говоришь? — девушка кивнула. — Нет. Ты не соображаешь! Сколько лет тебе и сколько мне. У меня семья. Пусть не самая крепкая, но семья. Тебе ровесников мало?
— Я. ТАК. ХОЧУ. И никак больше. Никто не собирается уводить вас из семьи. Но и вы мне обещайте, — голосок звенел от собственной наглости. — Вы меня отпустите, когда придёт время. Просто отпустите и всё. Договорились?
Девочка повисла у него на шее: "С вами невозможно жить рядом. Вы беспощадны к себе и другим. Я не смогу так. Но я люблю вас".
Фельдшер осторожно высвободился из объятий. Глаза напарницы ждали. И не ответить не было никакой возможности.
— Ты хоть умеешь... — фельдшер запнулся.
Девушка замотала головой.
— Если вы про это, то нет.
— Жизнь себе испортишь, дура.
— Я. ТАК. ХОЧУ. — Она замолчала, и уже по-другому, совсем по-детски, прошептала: "Пожалуйста".
***
— Так что всё-таки произошло тогда? — фельдшер ласково повернул подругу лицом к себе и заботливо накрыл одеялом. — Заметь. Я третий год жду ответа, а ты всё не колешься. Давай, рассказывай. Иначе лишу подарка на следующее Рождество.
— Угрожаете, друг мой, — девушка прижалась всем телом. — Тогда слушаюсь и повинуюсь, — оба рассмеялись. Это была их любимая фраза. Когда кто-то из них дежурил, второй писал ему смс с просьбой быть внимательней и осторожней. Ответом было неизменное: "Слушаюсь и повинуюсь". — Помните, я реанимационную бригаду на себя вызвала? Вы тогда на БИТах работали (бригада интенсивной терапии. — Прим. ред.). И вы с доктором приехали, а доктор начал возмущаться, что фельдшера ничего не могут, не знают и только умеют врачей дёргать. А я же всё сделала. И вену нашла, и капельницу поставила, и кардиограмму сделала. Я чуть там от обиды не разревелась. А вы сзади подошли ко мне, поцеловали в макушку и сказали: "Езжай. Мы тут со всем разберёмся". И мне так спокойно почему-то стало, даже слёзы пропали. И я ящик забрала и уехала. А ваш голос помнила всю смену. И вот. Почему так получилось?
— Потому что глупая ты. На твоём месте любая фельдшер могла быть. Я и с ней так же бы поступил. Очень уж наш доктор шуметь любит на фельдшеров. Бывалые-то привыкли, а молодые шугаются до обморока. — Фельдшер улыбался.
— И что с того? Я ж не за то, что вы именно меня успокоили. Вы и другую успокоили бы. Потому что вы хороший. А то, что снаружи — маска всё это. Глупая и ненужная. Зачем так? Неужели жить проще?
— Не знаю. Привык, наверное. Теперь уже не исправить. Да и не надо.
— Да и не буду. Просто знайте, что я вижу вас насквозь, — девушка подставила губы, и больше они уже ни о чём не разговаривали.
***
Фельдшер стёр написанное, налил в стакан немного виски и снова застучал по клавиатуре:
"С Рождеством тебя, заюшка. Рад, что всё у тебя хорошо. Это потому, что ТЫ ТАК ХОЧЕШЬ. И я тоже. Спасибо, что ты была и есть. Внимательней и осторожней. Целую". — Фельдшер отправил смс. Это уже много лет была их рождественская традиция.
"Слушаюсь и повинуюсь, друг мой. Целую вас".
Дмитрий Беляков.