Калан Гаэф

История на конкурс крипистори 


В воздухе кружились редкие снежинки, пахло дымом. Мужчина топнул несколько раз, стряхивая снег с городских туфель. Работа в праздники – хуже не придумаешь. И кому не сиделось у телевизора с оливье? Он открыл покосившуюся калитку и зашел во двор.

- Привет, что там? – Петров кивнул в сторону облезлого деревенского домика.

- Трупы, кровь, - молодой ППСник сидел на небольшом бревне и вытирал рот. Очевидно, что его только что стошнило. Второй полицейский стоял у машины спиной к оперу, опершись руками на капот старенького УАЗа.

- Участковый где?

- Едет, - парнишка махнул рукой в сторону поселка: - Первое января, сами понимаете.

- Тебя как звать-то?

- Леха. Алексей, то есть, - поправился молодой ППСник.

- Давно служишь?

- Полтора. Сразу после армии. Вот… Я… - он замялся: - Товарищ капитан, сигареты не будет?

- Не дам. Стошнит тебя еще раз, гарантирую. Подыши лучше. Впервые труп видишь?

- Нет. В прошлом году утопленника доставали. Но такое впервые. Да Вы сами зайдите, товарищ капитан.

Петров достал блокнот с карандашом.

- Соседей опросили?

- Нет еще, - руки Алексея мелко дрожали: – Я сейчас. Только посижу чуть-чуть, дождусь Никитина.

- Это участковый?

- Ага. Хороший он мужик, до пенсии осталось полгода всего. И вот.

Капитан оглядел двор.

- Ходили по участку? Трогали что-то?

- Никак нет. Ничего не трогали. Я зашел и сразу вышел, - паренек виновато скривился: - Вот только снег испачкал вам. Ваши уже внутри.

- Что с домом? Хозяина знаешь?

- Наслышан. Пьет много. Жену бьет. Бил то есть. Дети вроде есть. Я… Никитин больше знает, он тут почти двадцать лет служит, а я так.

- Понятно. Посиди, я зайду, посмотрю.


Петров переступил порог дома, носок ботинка задел пустую бутылку. Она откатилась и тихонько звякнула об другую, точно такую же. Дешевая водка, судя по этикетке. Не соврал молодой. Пили тут крепко. Запаха разложения не было. Внутри дома явно минусовая температура, Петров видел пар от своего дыхания. В помещении работал эксперт и переговаривались его коллеги из убойного. Они старались не наступать в лужи крови, которых было предостаточно.

- Ну чего думаешь, Олег? – обратился он к эксперту.

Тот развел руками: - Самоубийство можно исключить. Пока я осмотрел три трупа. Ничего определённого сказать не могу. Сам видишь, здорово их порубили.

- Топор?

- Скорее, коса. Ты посмотри как ровно, а? И вот сюда смотри, струя до потолка ушла вверх, - он ткнул в кровавый след.

- Коса? – Петров с сомнением оглядел тесную комнатушку.

- Ну или сабля. Может серп какой. Мне бы это все в лабораторию отвезти.

- А не мог их хозяин дома по синьке? – спросил второй опер.

- Ага, а потом сам себе голову отрезал? – Олег указал пальцем на труп.

- С новым годом, пацаны, - угрюмо произнес третий опер: - Теории есть?

Петров окинул взглядом комнату. Множество бутылок, битые стаканы, остатки какой-то еды на столе, куча окурков. И кровь, огромное количество крови, которая застыла чернильными бурыми кляксами на полу и стенах. Одно из окон было разбито.

- Значит, сидели они и пили под Сердючку, тут вошел кто-то. Начал махать серпом. Хозяина первым завалил, потом жену, потом старушку, - Петров задумчиво ковырял блокнот карандашом.

- Верно, вот на руке порезы. Все произошло очень быстро. Бабка даже встать не успела, - эксперт показал в сторону стола.

- Тьфу ты, а дети где?

- Дети?

- Вы дом осмотрели? Тут должны быть дети. И вообще, кто-то помещение проверил?


Опера переглянулись: - Слушай, Саня, мы сами только зашли, мы думали пэпсы все сделают. Олег, ты смотрел?

- Ага,- Петров покачал головой: - Валите на Ватсона свой дебилизм. И пэпсы ваши три года назад в школу ходили. Нашли, с кого спросить. А если убийца еще тут?

Полицейские переглянулись. Один машинально потрогал штатную сбрую.

- Ладно, сыщики. Пойдем по комнатам.

Комнат было немного, все они были полупустые и грязные: старые ржавые кровати, гнилые вонючие матрасы в пятнах, и бутылки, множество пустых бутылок.

- Тихо, слышишь? – один из оперов.

- Шорох какой-то.

- Может, крыса?

- Ага, - Петров достал штатный ПМ: - Из-за печки вроде. Шавалов, обойди слева.

Опера окружили небольшой закуток, заваленный дровами. Петров осторожно приблизился к нему и заглянул за угол печки. Из полутьмы на него смотрело существо, заляпанное кровью, с диким выражением пустых белесых глаз. Ему почти удалось подавить крик, получилось что-то вроде жалкого всхлипа.

- Твою ж мать! – чертыхнулся опер и отпрянул: - Мозг с опозданием переварил увиденное: это просто девочка с белым лицом в ночной рубашке или платье. Вся в крови. Не чудовище, Маленькая девочка.

Ребенок сидел и качался на полу, уставившись в пустоту. Петров снял куртку и укутал ее как мог.

- Так, мужики, я выношу ребенка в машину. Надо в больницу срочно. Заканчивайте тут, еще раз дом обыщите. Чердак, погреб, двор, сарай тоже. Детей могло быть больше. Он выбежал на улицу и побежал к УАЗику: – Заводи быстрее, у нас выживший!



***

Девочку звали Анастасией. Петров долго беседовал со старым участковым, Никитиным. Картина для деревни в целом обычная: сильно пьющий отец, пьющая мать, ребенок только один. Постоянно в синяках и обносках, но вроде умненькая. Врагов у семьи нет и не было, бытовой конфликт участковый отрицал.

- Да нет у меня тут никого, кто на такое способен, - он покраснел от злости: - Нету. Не будут они друг друга топорами рубить, почесать кулаки – да. Но не в Новый же год. По домам все сидят. Чужих никто не видел, дачников тут мало, а свои все подотчетны. Кузьмин с семьей был. Он, конечно, выпить не дурак, но за его жену я ручаюсь, не стала бы она такое покрывать. Шмелев тоже. А других-то и нет с такой силищей. Деды одни да бабки. А мать их почти на две части перерубили. Это не всякий мужик сможет.

- Да они все не психи, пока белочка не придет, - Петров грыз карандаш: - Ну а сами-то Вы что думаете?

Участковый покачал головой.

- Не знаю. Цыгане ходят тут иногда. Хотя не похоже это на разбой. Маньяк это, хотя отродясь по деревням их не было. Не надо все на синьку списывать. Тут людям головы и руки отрубили. Не местные это, точно говорю. Чуйка у меня, что странное это что-то. Нечеловеческое.

- Маньяк, значит. Ну хоть не городские наркоманы, - Петров горько усмехнулся.


Из отчета коллег тоже ничего нового. Во дворе большая лужа крови: соседи сказали, что хозяин колол поросенка под праздник, снега почти не было - и ее не занесло. Видимо, он же раскидал свиные потроха на небольшой сосне: то ли потехи ради, то ли с какой хозяйственной или колбасной целью. А кто-то разделал его самого как поросенка, вот такие вот деревенские шутки. Следов особых нет, но тропинка сильно утоптана, поэтому по ней мог пройти кто угодно. Немного смущало окно, кто-то аккуратно разбил все стекла, но рама цела. Осколки и внутри, и снаружи. С другой стороны, может они сами стекло выдавили по синьке, кто их знает? И свидетелей нет. Девочка явно все видела, только вот молчала уже несколько суток, психиатр дал заключение о сильном шоке. «Возможно, никогда не заговорит, годы терапии, лучше не трогать»… А кого трогать? Как дело раскрывать? Поеду, попробую поговорить, - решил он: - Промолчит – значит промолчит.



***

Анастасия все еще сидела на кровати, поджав ноги, и смотрела в пустоту.

- И давно она так? – Петров обратился к санитарке.

- Давно, - пожилая крепкая женщина вздохнула: - И хочется ее пожалеть, но жутко мне до мурашек. Хотя ругаю себе, девчонке досталось не по возрасту. Выла она первую ночь, сипела, хрипела. Я чуть с ума не сошла, сидишь ночью на дежурстве, а тут такое. И ведь понимаю головой, что не виновата она, а зайти ночью в палату не могу. От крови отмыли, так там такие синяки, как будто палкой ее лупцевали. Старые синяки-то, - санитарка вздохнула: - И шрамы тоже. Не ест она почти ничего. Воды дашь – пьет. Хлеб жует. Будем капельницу ставить, наверное. Иначе она у нас на руках умрет от истощения.

- Что доктор говорит?

- А что он скажет-то? Не его это дело. Тут в голове все сломано. А так девчонка-то цела. Только вот пустая она теперь. Попытались ей елку показать с подарками, шары всякие, старались хоть как-то, мы ж не звери, все понимаем… забилась в угол, головой мотала, мычала. Не думаю, что она и раньше нормальная была. А после такого, - санитарка сжала кулаки.

- Хм… Вы нас оставите, Зинаида Павловна? Поговорить я с ней хочу. Надо мне этих подонков найти и наказать, а она одна знает, что случилось.

Женщина кивнула: - Ты только, сынок, не пугай ее, ладно? Она вроде первую ночь спокойно проспала без воплей.


Санитарка вышла и прикрыла дверь. Капитан сел рядом с девочкой на кровать

- Меня Сашей зовут, а тебя?

Девочка молчала. В палате висела звенящая тишина.

- Ты сможешь сказать, кто к вам пришел, Настя? Описать? Хотя бы одно слово, - опер посмотрел на лицо девочки. Маска. Бледная пустая маска с отверстиями для глаз, вот на что это похоже. Что бы она ни увидела тогда, это явно свело ее с ума: – Ты не бойся, Настя. Он больше не придет. Но нам найти его надо и закрыть от людей подальше, понимаешь? Но без тебя это никак не выйдет. Никак.

Девочка продолжала упорно молчать. Ну что ж, он пытался. Петров развернулся и пошел к двери. Краем уха он уловил скрип кровати.

- До свиданья, Настя, - он повернулся и отпрянул. Девочка стояла прямо за его спиной буквально в одном шаге.

- С Новым годом! – прошептала она сиплым свистящим голосом, смотря ему прямо в глаза.



***

Вороновский сидел в глубоком кресле и рассматривал пациентку. Молода, лет двадцать. Симпатичная. Несколько худая для своих лет, бледная. Анемия? Впрочем, сейчас молодежь может сидеть у экранов сутками и выглядит еще хуже. Он сделал глоток чая.

- Хотите? – он кивнул на вторую чашку.

- Нет.

- Итак?

- Мне рекомендовали Вас как специалиста. Жданов. Помните его?

- Ученик мой, конечно помню. Специализировался в детских шоковых травмах, - Вороновский поставил чашку на стол: - Он звонил мне примерно полгода назад и сообщил, что есть интересный случай.

- Да. Это я, - просто сказала девушка: - Но у меня нет денег. Вообще.

Вороновский усмехнулся: - Не страшно, Анастасия. Если Ваш случай интересен, я помогу бесплатно. Если нет, то не обижайтесь, конечно, но всем нужно жить, верно?

- Верно, - девушка достала толстую папку и вытащила из нее несколько газетных вырезок: - Прочтите.

Вороновский надел очки и погрузился в чтение.

- И? – задал он вопрос, отложив в сторону бумаги.

- Я и есть та выжившая девочка. Я научилась говорить заново. Могу спать по ночам. Но… Я до сих пор не знаю, что произошло той ночью. И я хочу понять, что случилось.

- Это все?

- Нет. Я не выношу новогодних праздников. И очень боюсь всего, что с этим связано. Гирлянд, дедов Морозов, елок. Я боюсь быть одна, но также боюсь быть с людьми. Я даже снега боюсь.

- Начните сначала, Анастасия. Опишите тот день как сумеете.

- Это было 31 декабря. Отец зарезал поросенка, это я помню. Было много крови во дворе, мама с бабушкой хотели колбасу делать. Отец уже с утра выпил, мать тоже. Потом мы сидели за столом. Почти как семья, как обычная нормальная семья. Стало темнеть уже, телевизор помню, концерт был какой-то. Потом я увидела, как окно покрывается инеем. Как в сказке, - девушка мечтательно улыбнулась. Помню, бабушка перекрестилась зачем-то, глядя на окно. А потом ничего. Пустота.

- Гипноз Жданов пробовал?

- Да, - Анастасия заколебалась: - Он считает, что детский мозг не смог переварить увиденное. Я отключилась. И выдумала сама себе чудовище. Он не сказал, какое. Наверное, и к лучшему.

- А Вы как считаете?

- Я не знаю. Мне постоянно снится один и тот же сон. Что я стою на табуретке у елки и жду кого-то. И к нам приходит Дед Мороз. Мама и папа радуются, смеются. Только это не настоящий Дед Мороз. У него вместо лица какая-то чернота, в ней пасть с множеством зубов, а вместо рук огромные когти из синего стекла. Они не понимают этого, не видят и продолжают смеяться. А потом… - девушка начала дрожать.

- А потом?

- Он убивает всех, кроме меня. Я Снегурочка и теперь принадлежу ему. И мы уходим в лес. Только я не настоящая снегурочка, не из сказки. Я белесая страшная тварь, которая прячется в снегу до самого последнего момента. И я жду: ребенка, старушку, хоть кого-то теплого… Потом я просыпаюсь. Иногда я сама этот Дед Мороз и одновременно «снегурочка». Во сне сложно понять.

- Мда, - доктор допил чай: - Случай интересный, конечно, но никакой загадки я тут не вижу. Вы стали свидетелем убийства, Анастасия. Очень жестокого убийства. Возможно, убийца был одет как Дед Мороз. Потому ему и открыли дверь. До самого последнего момента никто не понимал, что происходит. Ваш мозг пытался справиться с произошедшим и до сих пор пытается. У Вас явный комплекс вины выжившего, поэтому Вам кажется, что Вы как-то связаны с убийцей. Это травма, и она будет с Вами всю жизнь. Мы можем купировать ее долгой терапией и препаратами, и наша основная цель – это Ваше осознание произошедшего. Вы жертва преступления, ужасного преступления, но, тем не менее, Вы можете преодолеть это и жить дальше. Иррациональные страхи вполне объяснимы.

- А галлюцинации?

- Галлюцинации? – Вороновский нахмурился.

- Да, - девушка замялась: - Я понимаю, что это галлюцинации. Например, у меня один раз замерзло зеркало в ванной, покрылось ледяными узорами, как будто это окно на улицу в морозную ночь. Еще я вижу того самого Деда Мороза в толпе людей. Без лица. Всегда краем глаза, но мне понятно, что это именно он. По ночам я иногда слышу, как что-то скребется в окно. Противный такой звук стекла по стеклу. И все это происходит именно в праздники. Я схожу с ума, да?

- Нет, - доктор покачал головой, – Последствия шока и травмы есть, но Вы прекрасно осознаете, что это галлюцинации, верно? Это ненормально, естественно, но, тем не менее, это объяснимо. И, следовательно, излечимо.

- Пожалуй, - Анастасия улыбнулась: - Вы поможете мне? До Нового Года осталось не так много.

- Хорошо, - мужчина кивнул: - Я постараюсь.



***

Анастасия следовала всем рекомендациям Вороновского. Их совместная задача на словах была простой: провести Новый Год нормально и попытаться взглянуть всем страхам в лицо. На деле девушке довольно быстро стало понятно, что легкой эта задача не будет.

В канун Нового Года она несколько раз прошла по магазинам и торговым центрам, заходила на ярмарки и каток. Страшного Деда Мороза не было. Только один раз на елочном базаре, покупая себе небольшую сосенку, она скорее почувствовала, что там, среди ветвей что-то есть. Страшное. Неживое.

- Хорошая елка, - продавец потряс ветками: - До 8 марта достоит! – его бодрый голос вывел девушку из оцепенения.


Теперь зеленая красавица украшала комнатушку съемной квартирки, занимая почти все пространство. Пахло хвоей. Анастасия впервые в своей жизни купила елку. Украшений не было, но это и к лучшему.

- Ничего, - подумала она: - Сойдет и так. Маленькие шажки, как советовал Вороновский. Ничего большого, ничего надрывного. Если я смогла купить елку, то смогу ее и нарядить. Но не сегодня. На сегодня с меня хватит.

В комнате было очень тихо. Обычно через тонкие стены слышно совершенно все, что происходит у соседей. Но не сейчас. Почему так тихо? Девушка повернулась к дереву. Сосенка зашелестела иголками: - Наряди меня, - прошептала она: - Повесь на меня кишочки.


Девушка вздрогнула и потерла виски. Елки не говорят, верно? На самом деле говорят, просто не со всеми. В холодном лесу они могут говорить с кем угодно. И между собой. А иногда с Ним. ПРЕКРАТИ. ПРЕКРАТИ. ЗАТКНИСЬ. Она кричала? Или нет? Дерево замолчало. С потолка на него медленно опускался небольшой паучок.

Надо убрать паука. Убрать. Убить? Убрить? У паука восемь жизней. Или глаз? У кошки много жизней. У соседки есть кошка. А что если притащить елке в подарок эту кошку? Хотя, зачем? Потому что он так велит, вот зачем. Но ты же не слушаешь его, верно? Еще как слушаешь, девочка. А теперь убей паука.

Ну уж нет. Пусть паук плетет паутину на дереве. Вот тебе и гирлянда, тупая елка. Анастасия вышла на кухню и поставила чайник на плиту. Спичка упорно не желала гореть. Первая сломалась. Вторая? Что это за треск?


Анастасия оглянулась. Окно. Окно на улицу, покрытое узорами. Но на улице чуть меньше ноля. Сегодня вообще обещают дождь. Откуда на окне морозные узоры? Потому что ты сошла с ума, Настенька. Ты поехала еще в детстве, верно? Тебе так родители говорили, а они не врут. ОНИ ЗНАЮТ. Ты была не такая, как все. Папочка повыбил бы из тебя дурь, и хотя его больше нет с тобой, видит бог, он пытался. Голос отца. Полупьяный. Злой. По стеклу побежала тонкая трещина. Анастасия с ужасом смотрела, как трещинка становится все шире.

«Мне все это кажется, это просто мой страх. Вороновский сказал считать до пяти», девушка зажмурилась. Нет, тебе не кажется, Он вернулся. Ты поставила елку. Чуть-чуть приоткрыла ту дверцу, да? Ты тупая идиотка. Вся в мать. Голос отца слышался все яснее. А теперь он пришел за тобой. Ты станешь белой. Чистой. Навсегда.


«Один. Два. Три…», - голос девушки дрожал. Трещина дошла до рамы и остановилась. Там, с другой стороны кто-то есть. Четко не различить из-за узоров, но девушка видела тень. «Там никого нет. Ты живешь на третьем этаже». Он умеет летать, дочка. Он все умеет. И ты сможешь летать. Как снежинка. Голос матери из-за закрытого окна. Открой ему окно, открой окно, сучка тупая. Мать начала визжать. Я желаю тебе добра. Снега. Много снега и добра. ОТКРОЙ ОКНО НЕМЕДЛЕННО. Рука сама потянулась к ручке. Нет. Нельзя. Настя отвернулась. Этого не может быть. Не может быть. Таблетки. В сумке таблетки. Я приму таблетку и лягу спать. Прими все таблетки. И ложись спать. В мягкий снег. В теплый белый снег. Навсегда. Вороновский не прав. Я ненормальная. Это не вылечить. Я сошла с ума, просто давно притворяюсь. Я сошла с ума еще тогда, а возможно раньше. Еще в утробе матери, которая пила дешевую водку бутылками. Мамочка просто устала. Она спит. Она не пьяница, ясно? Плаксивый оправдывающийся голос матери.


Огонь. Зажги огонь. Бабушка? Бабушка. Ее голос. Блины. Масленица. Помнишь чучело? Как оно горело? Настя любила бабушку. Хорошая Настя. Умная. Делала уроки и любила бабушку. Как жарко баба Маня топила старую печку, ей всегда было холодно, но она знала, знала секреты. Все секреты про белых тварей, живущих в лесу. Газ. Девушка взяла ворох спичек и зажгла их сразу целиком. Первая конфорка. Вторая. Спички жгут руки, но ей не больно. Гораздо больнее будет, если зайдет Он, верно? Настя протянула к огню озябшие белые руки.


Мало, Настя, мало огня. Где твоя печка? Нету печки, бабушка. Есть духовка. А что в ней будет гореть-то? У тебя есть дрова? Конечно, есть. У меня есть целое дерево. Оно стоит в комнате.

Анастасия собрала ворох газет и закинула в духовку. На окне появилась вторая большая трещина. Он пробивается. Девушка вбежала в комнату.

НЕ СМЕЙ МЕНЯ ТРОГАТЬ. Сосна ощетинилась тысячами игл. Я выколю тебе глаза, тварь! Девушка оторвала одну ветку, вторую, третью. Должно хватить пяти веток. Доктор сказал считать до пяти, верно? Тварь. Мерзкая ты тварь! Дерево больше не притворялось. Иголки больно впивались в кожу, пытались добраться до лица. Девушка вбежала в кухню и швырнула ветки в духовку, от одной спички весело занялся огонь.


Больше огня, внучка, больше огня. Как насчет раковины? Стопка журналов, календарь, палочки для суши, деревянная лопатка - и вот у нас горит веселый костерок. Девушка хихикнула. Почти как у пионеров. Ты не забыла про зеркало? Забыла, бабушка.

Зеркало в ванной было покрыто инеем и сетью трещин. Ему все равно, откуда заходить, верно? Поэтому все зеркала в деревнях затягивали черными платками, когда в доме покойник. Люди помнят. Но что можно сжечь в ванной? Как насчет всей елки целиком? Дерево пыталось уползти в угол, скребло по полу большими ледяными когтями? ветками. Настя схватила ее за ствол и потащила в ванную. К счастью, занавеска прекрасно горит. Пламя поднялось почти до потолка. Девушка посмотрела на зеркало, оно начало оттаивать. Окно, окно… Третья трещина почти дошла до рамы. Еще пара минут и стекло выпадет. Как тогда…


В Новогоднюю ночь никто не спал, поэтому соседи вызвали пожарных почти сразу, как только почувствовали запах гари. Когда те зашли, выбив хлипкую дверь, девушка сидела, забившись в угол и наблюдала, как полыхают старые шторы. Пока ее вели на улицу, она дико смеялась и повторяла: - Не сегодня, слышишь, папа? Не сегодня…



***

Вороновский вошел в палату.

- Как Вы себя чувствуете?

- Прекрасно, - девушка улыбнулась: - Я взглянула страхам в лицо. Я сосчитала до пяти. Я победила. И я точно знаю, что я не сумасшедшая.

- Правда? – доктор присел на краешек стула: - Анастасия, Вы подожгли свою квартиру. И могли сгореть заживо.

- И? – девушка все еще улыбалась: - Это намного лучше, чем быть его снежинкой, доктор. Почему мы наряжаем наших девочек в снежинки? Что это? Ритуал, доктор. Если она уже снежинка, значит, он ее не заберет. Он ее не увидит. Об этом помнили наши бабушки, но мы забыли. Все, кого он убил, теперь с ним. Навсегда. Не пытайтесь поймать одну на язык, вот мой Вам совет.

- Что Вы делаете? – Вороновский кивнул в стопку книг.

- Читаю. Подруги принесли мне все, что я просила, - доктор прочитал корешки. «Кельтская мифология», «Золотая ветвь»…

- И? Это помогает?

- О да. Калан Гаэф. Слыхали о таком?

- Нет.

- Так кельты называли первый день зимы. Удивительно, как много народов имеют названия для духов мороза и снега. Знаете, что они делали каждый год? Они приносили жертву этому духу в Калан Гаэф. Обычно это был самый слабый, некрасивый ребенок, девочка. Сирота. Или дочь, для которой нет приданого. Все хотят от такой избавиться и задобрить зиму. Поэтому в канун праздника ее привязывают к большому дереву, например, ели, обливают свежей кровью, развешивают на деревьях внутренности животных и оставляют на ночь.

- Жестоко.

- Еще бы. Ночью приходят волки и съедают девочку заживо. По крайней мере, люди надеялись, что это волки. От трупа остаются только куски, но не все. Часть он берет себе, слепляет снегом и мороженой кровью, и создает себе вечную помощницу. Она сбивает путников с пути в лесах, где они замерзают насмерть, или припорашивает проруби на реке, в которых потом тонут дети. Креадир Гвин - белая тварь. Мы это помним, доктор, и все еще развешиваем гирлянды на ветвях наших елок вместо кишок. Только называем таких духов Снегурочкой. Иногда лепим снежных баб. Это простейшая магия замещения.

- Я бы хотел, чтобы Вы рационализировали произошедшее в другом ключе, - Вороновский нахмурился.

- О да, я не сомневаюсь. А в чем, собственно, разница? Это не маньяк, а дух Зимы, который ищет себе очередную Снегурочку. Мои родители сделали все, как полагается. Они пролили кровь на снег, украсили дерево, пусть и случайно, у них была нелюбимая дочь. Но она не была привязана к дереву, она сидела внутри дома… И он взял всех, кого смог. Ему все равно. А я спряталась за печкой. Он терпеть не может огня. И чем эта версия хуже, чем версия со случайным маньяком, который отрубает головы серпом? Я сама виновата. Я поставила дерево, я хотела, чтобы он пришел. Он пришел. Я прогнала его, возможно, ранила. До следующего года я в безопасности.

Доктор поднялся.

- И Вы теперь будете каждый год жечь квартиры?

- Не говорите чепухи, достаточно одной печки или камина в каком-нибудь теплом месте.

- И что дальше? Мы продолжим терапию?

- Вы хотите мне помочь, верно? Моя рационализация Вам не нравится. Вы ведь нормальный. Намного лучше бояться маньяка, чем бабайку. И бороться со страхом путем установки тревожной кнопки, а не русской печкой. Я правильно понимаю?

- Вы издеваетесь надо мной. Впрочем, это Ваше право. Я боюсь, что в следующий раз Вы начнете рубить топором дедов Морозов на площади.

- Это бесполезно. Его можно только сжечь. И еще, доктор… У Вас ведь дочь? Скажите ей, что Вы ее любите. Иногда этого достаточно.



***

Анастасия больше не боялась праздников. Иногда слышала тусклые, ватные голоса в канун Нового Года, но все равно не могла ничего разобрать. Прошло целых пять лет. Она знала, что Он ждет любой ошибки, но она не даст ему шанса. Никаких елок, никакого леса или дачи, только теплая квартира, большой эмалированный таз с газетами и несколько зажигалок. Но никто не приходил. В одну зиму ночью треснуло зеркало, но она даже не проснулась. Наверное, она сильно ранила его тогда, когда загорелась елка. Возможно, он ушел охотиться в другие места, или отлеживался в местных сугробах, зализывая ожоги. Это было неважно, важно только то, что его не было.


Женщина устроилась в опеку и занималась трудными подростками. «Ходила ногами» в каждый убитый деревенский дом, находила детей и пыталась их вытащить из неблагополучных семей. Анастасия Павловна Кириленко - бывшая запуганная девочка, не умеющая говорить, а теперь - работник опеки, - горько усмехалась она. Ни мужа, ни детей. С другой стороны, чужих детей не бывает, и тогда у нее их сотни. Ее проклинали все алкоголики района, которых она лишала детских выплат, ее нельзя было испугать и бумаги интересовали Кириленко намного меньше, чем дети. Один из деревенских пьяниц как-то пытался ударить ее кулаком, но не смог. - Тварь, - прошипел он знакомым голосом: - Я тебя достану, тварь… Но его ноги подкосились, и он упал на пол. Анастасия перешагнула через него, пнув бутылку, и направилась к девочке с разбитым лицом. Эту она спасет точно. И следующую. И еще одну. Пока хватит сил.


Кириленко прекрасно понимала, что рано или поздно Он вернется. Через «них», вечных пьяниц, наркоманов, психов, или сам. Не за ней, так за другой. Зло имеет множество форм, как и добро. Она должна быть готова. Но пока все было тихо. Правда, шепот в канун Нового Года становился все слышнее и слышнее. Ей даже удалось разобрать одну фразу. Беги, внученька. Беги. Куда? В страну вечного лета? Чтобы эта тварь продолжила убивать ее детей? И Анастасия Павловна начала готовиться. Ей придется встретиться с Ним еще раз, верно? Но теперь встреча пройдет на ее условиях. Если одна хлипкая сосна, сгоревшая в ванне, остановила его на много лет, то…


Но надо сделать все правильно. Раз и навсегда. Она написала большое письмо Вороновскому. Еще одно – судье – Тамаре Осиповне. Та разбирала ее дела об опеке. Было в ней что-то правильное, свое. Ей всегда хотелось спросить, кого та встретила в своем детстве, кто живет в ее кошмарах, но Анастасия стеснялась. Просто чувствовала. Чувствовала она и других людей, отмеченных кем-то. Несгибаемых. Бескомпромиссных. Жестких. Таких же, как она. У них свое добро, и они несут его как могут. Возможно, если бы она нашла кого-то… Попросила помощи. Но нет, это неправильно. Такое нужно решать в одиночку или не решать вообще. Поэтому два письма, не больше. Тамара точно все поймет. Если бы у нее была такая мать как Тамара. Если бы…



***

Женщина выгрузила из машины несколько канистр с бензином и пакет с требухой. Ее дом стоял, зияя открытыми окнами, щерилась гнилая дверь. Все началось здесь и должно здесь закончиться. Она растопила печку, затем вышла и направилась к старой сосне. Та зашелестела ветками. Вернулась… Я помню… Укрась меня. Сделай меня нарядной. Анастасия содрогнулась. Страх липкими пальцами сжал горло. Хоть бы все прошло быстро. Она раскидала по веткам свиную требуху и побрызгала на снег кровью. До заката оставалось несколько минут. Вдалеке ветер начал качать верхушки елей. Это не ветер. Это я. Иди ко мне в лес. Мы украсим ветки серебром. Ты и я.

– Иди и возьми меня сам, если не боишься, - женщина открыла первую канистру.


ЧТО. ТЫ ДЕЛАЕШЬ. Дерево заскрипело. Шлюха. Тварь. Гнида. Голос матери. Ничего, и не такое выслушивала. Анастасия обложила дерево сухим хворостом, старыми дровами и обильно облила бензином. Женщине стало дурно от запаха горючего, придется потерпеть. Дереву будет явно хуже. Дорожка из бензина теперь шла до самого крыльца и опоясывала весь дом, на это ушла еще одна канистра. Теперь третья: стены дома, старые шторы, половицы, матрасы. В разбитое окно врывался свежий морозный воздух, головокружение прошло, появилась легкость. Стремительно холодало. Он стал намного сильнее. Если посмотреть в окно, то увидишь, как он шагает к небольшому покосившемуся домику, раздвигая деревья мощными ледяными плечами. Совсем как ее папа, идущий через камыши. Я иду, дочка. Я вижу, что ты сделала. Ты будешь наказана. Старая бутылка на полу покрылась инеем, солнце почти село. Анастасия зажгла керосиновую лапу и поставила на стол. Последняя канистра ушла на дверь и окна. Остатками женщина облила себя.


Стало темнеть. Она услышала скрип снега. Шумел ветер. Ровно так же, как в ту ночь. Дверь отворилась - и что-то вошло в дом: морозное, пахнущее хвоей, кровью и смертью, древнее белое зло. Женщина держала над головой горящую керосиновую лампу. С новым годом! - прошептала она и бросила ее на пол.



***

- А может это не она?

- Ее машина, - Петров достал сигарету и протянул Вороновскому. Остатки дома потушили достаточно давно, но от них все еще шел дым.

- Тело?

- Там, внутри. Самоубийство?

- Да. Она отправила мне письмо, - Вороновский откашлялся: - Сказала, что та самая тварь вернулась. Что она будет приходить за детьми снова и снова. И что у нее нет выбора. Она давно сошла с ума. Очень давно. Я сделал все, что мог. Я наблюдал. Я надеялся. Она нашла работу, ее уважали коллеги, говорят, кремень была, а не женщина. Спасала детей и спасла множество. Но с того самого Нового Года произошедшее сегодня было вопросом времени. Хорошо, что она не забрала с собой еще кого-то. Я бы предложил сказать коллегам, что это несчастный случай. Не стоит очернять ее память. Она прожила и закончила жизнь так, как хотела. Не думаю, что она бы была счастлива в стенах больницы.


Петров кивнул доктору. Он еще раз обошел кругом дом. Действия сумасшедшей были на удивление четкими и понятными. Дом вспыхнул моментально, а дерево, которое раньше стояло во дворе, сгорело до тла. Вокруг дома шла широкая серая проталина, видимо Анастасия сделала огненный круг из бензина, чтобы никто не вошел. Или не вышел обратно? Я.Его.Невыпустила. Они все свободны. Навсегда. Капитан обернулся на знакомый детский голос, но уже знал, что за плечом никого нет. Бессонная ночь играет странные шутки с сознанием, не так ли? В тишине зимнего утра облегченно зашумели деревья. С плеча полицейского поднялась одинокая снежинка и полетела вверх, в серый свинец новогоднего неба. В вечность.

CreepyStory

10.3K постов35.4K подписчиков

Добавить пост

Правила сообщества

1.За оскорбления авторов, токсичные комменты, провоцирование на травлю ТСов - бан.

2. Уважаемые авторы, размещая текст в постах, пожалуйста, делите его на абзацы. Размещение текста в комментариях - не более трех комментов. Не забывайте указывать ссылки на предыдущие и последующие части ваших произведений.  Пишите "Продолжение следует" в конце постов, если вы публикуете повесть, книгу, или длинный рассказ.

3. Посты с ютубканалов о педофилах будут перенесены в общую ленту. 

4 Нетематические посты подлежат переносу в общую ленту.

5. Неинформативные посты, содержащие видео без текста озвученного рассказа, будут вынесены из сообщества в общую ленту, исключение - для анимации и короткометражек.

6. Прямая реклама ютуб каналов, занимающихся озвучкой страшных историй, с призывом подписаться, продвинуть канал, будут вынесены из сообщества в общую ленту.