Как я стал ментом. Всё не влезет, остальное в комментах.
Меня часто спрашивают об этом. Знакомые знакомых, офисные бойцы, место увольнительной – кабак, взирают на меня с интересом. Таращатся из-под стёкол очков, забыв расслабить громадные узлы галстуков, сжимают в руках бокалы мохито. Слышь, а как ты стал ментом? Ведь ты совсем не похож на мента, спокойный, тактичный, не злой.
Дети, - думаю я, - милые креативные дети! Откуда вам известно, как он выглядит, настоящий мент? Знаете ли вы, что мой наставник Рома Павлов, мог облачиться в простенькую куртку, сесть в камеру и раскрутить на доверительную беседу матёрого урку, изворотливого коммерса, внешне тупорылого таджикского наркодельца? Любого мог раскрутить прожжённый мент Рома Павлов! Подполковник милиции с внешностью профессора истории.
Нет, не хочу их заморачивать. Ведь в обществе креативных людей принято четко отвечать на вопрос, верно? Поэтому я спокойно вру, загоняя дежурную телегу о продолжении династии. И мне охотно верят. Обмануть современного креативного человека – дело несложное.
Но сегодня я врать не намерен. Передо мной – Вы, внимательный, умный слушатель. И Вам я признаюсь, что облачение в синюю форму никакая не дань семейной традиции. В неё меня одела месть.
….Я не хотел быть ментом в детстве. Кем угодно, дворником, плотником, слесарем, только не ментом. Поздние приходы отца, мамина ругань. Нет, думал я. Ну уж, нет.
- Ты опять пьяный! – кричала на отца мать.
- Лена, ты же понимаешь…Работа…
Глуповато улыбался отец, пожимал плечами.
А Лена не понимала. И я тогда тоже не понимал. Причем тут работа и запах водки? На работе же работают, а не пьют.
Такое происходило раз в неделю, не реже. Я не мог слышать этого, затыкал уши, уходил в свою комнату. Но и там я не мог спрятаться от маминых криков.
Они затихли только в 98-ом. Да, это был 1998 год, я помню. Отец сидел на кухне в зелёной форме, вещмешок между ног.
- Ничего, Лена. Временный отдел, вокруг войска. С местными контакт налажен. Мы их не трогаем, они нас. Всё нормально будет, Лен. Заработаю…
Уезжая, отец подмигнул мне и крепко поцеловал в щёку. Он уезжал в Чечню зарабатывать деньги. В 90-е все были помешаны на деньгах, особенно в нашей подмосковной провинции. И каково было моё удивление, когда я узнал, какие это были деньги. Жалкие, никчемные копейки, которые озлобленные менты годами выбивали через суд.
… Лис возник в моей жизни на следующий день после отцовского отъезда. Он тормознул меня на улице, возле школьной волейбольной коробки.
- Бери, - сказал он, протягивая свою сумку.
Растерявшийся, хлопающий ресницами, я взял её.
- Теперь ты мой раб.
Передо мной, романтичным и добрым мальчиком, всегда уклоняющимся от конфликтов, стоял самый страшный гопник нашей школы. Я не знал, как себя вести с ним. Поговаривали, что он водит дружбу с бандюками, и единственное, что у меня получилось, это пробормотать:
- Я…не раб.
Прозвучало, наверное, крайне неубедительно.
Сплюнув сквозь зубы, Лис подпрыгнул и махнул ногой. Он ударил меня носком кроссовка в подбородок, и я упал, больно ударившись затылком о борт волейбольной коробки. Кровь из носа, слёзы из глаз от дикой обиды, сполз я по борту на землю, утонув в хоровом хохоте, ведь Лис никогда не ходил один. Его постоянно окружали подонки типа него или желавшие стать таковыми. Они смеялись, тыча в меня пальцами. Мои слёзы, сопли и кровь смешили их больше, чем популярные в те годы «Титаны реслинга на ТНТ». Помните такую передачу? На арену выходили огромные американские шкафы и долбили друг-друга почем зря, а озвучивал всё это дело Коля Фоменко. «Посмотрите какой подонок, - шутил экс-басист «Секрета», - подонок из подонков! Просто мразь!».
И Лис, и все они были именно мразью, подонками, а я… На роль титана я явно не тянул. И дело не в том, что их было много, а Лис был старше меня на три года. Просто я не мог ударить человека в лицо.
Они били меня легко. Больше даже не били, а так, куражились, ни синяков, ни царапин. Это позволяло не раскалываться перед мамой, держать всё в себе. Мама, впрочем, и не спрашивала, по уши погруженная в работу. Но когда на свою первую побывку приехал отец и спросил, заглянув в мои глаза: «Как дела, сынок?», я не выдержал и всё ему рассказал, позорно разрыдавшись.
Отец грохнул кулаком по столу. Как есть, в зеленом камуфляже, напялив такую же, цвета «хаки» кепку, пошёл отец со мной, со стволом на боку, скрипя голенищами высоких «гадов». Я впереди, он за мною. Будто бы под конвоем.
Когда Лис приблизился ко мне (он по обыкновению стоял со своим отребьем у волейбольной коробки), отец, явно для него неожиданно, возник из-за моей спины.
- Ты кто? – спросил он.
- Что? – не понял Лис.
Отец схватил его за волосы и резко ударил мордой о колено. Лис завизжал.
- Что Вы делаете?!
- Запомни, - холодно произнёс отец, - ты – никто! Понял? Никто! Повтори!
- Я, - запричитал гопник, - я…я никто…
- Громче!
- Я – никто! – завопил он.
Отец достал из кобуры табельный «макаров», и лисовские ублюдки бросились врассыпную. Он оттащил Лиса в сторону и долго говорил ему что-то, тыча стволом в прыщавую морду. Когда отец убрал пистолет в кобуру, Лис рухнул перед ним на колени. Разговор окончен....
- Запомни, - сказал мне отец, - не нужно никого бояться. Старше, младше, ерунда. Назревает конфликт, бей первым. В лицо обязательно бей, это сразу разоружает.
Он сказал мне о том, что я должен записаться в секцию дзю-до, что у него есть хороший друг, тренер.
- Ты уже большой, - сказал отец, - ты должен уметь защитить себя и маму.
Я пообещал ему, что запишусь в секцию и, конечно же, стану сильным и смелым, чтобы суметь защитить себя и маму. Отец уехал, заверив, что вернётся через полгода.
Я не сдержал своего слова. Уверенный, что Лис никогда больше не подойдёт ко мне, я продолжил заниматься тем, что мне нравилось: читать книжки, смотреть фильмы и резаться в компьютерные игры.
До сих пор не могу простить себе этого. До сих пор мне кажется, что сдержи я тогда своё слово, с отцовским обещанием вышло бы так, как должно.
Телеграмму мы увидели в 1999-ом, после майских праздников. Её принёс пузатый полковник. Вид у него был виноватый.
- Здравствуйте, - сказал полковник, - я из штаба.
В глаза нам с мамой он старался не смотреть. Присел на табурет, отхлебнул из чашки чай и, уставившись в пол, стал сбивчиво и нудно бубнить о Родине, бандитах и террористах.
- У террористов нет национальности, - зачем-то пару раз повторил полковник.
….Отец подорвался на мине. Они ехали втроём в уазике, подорвались и погибли.
Весь мир сопереживал нам, так мне казалось. Соседи предлагали помощь. Сыпались телеграммы от родственников со всех концов страны. От них же приходили денежные переводы. Даже УВД выделило нам какие-то деньги, пообещало зачислить меня в ведомственный ВУЗ. И лишь один человек воспринял эту новость с радостью. Подонок, которого я решил убить.
- Вот оно как получается! – завидев меня, резвился Лис. – Был пацан, и нет пацана! Шамиль Басаев – форева! Аллах Акбар!
Он не бил меня. Видимо, эффект от соприкосновения с отцовским коленом надолго застрял в его памяти. Но этот «Шамиль Басаев», этот «пацан» были обиднее самого сильного пинка. Именно в тот день я твёрдо решил, что стану ментом. Так, понял я, убить будет проще. Задержание, попытка к бегству, мало ли что? Ты убьёшь, и тебе ничего не будет.
….Поступив на первый курс ментовской вышки, я заполучил заветную ксиву. Красная, с золочёными буквами на внешней стороне, она стала для меня чем-то вроде бронежилета и крыльев одновременно. Когда ксива лежала у меня в кармане, я чувствовал, что готов порвать этот мир. Когда ее со мной не было, уверенность исчезала, и я ощущал себя калекой. Словом, становился настоящим ментом.
Я учился в академии. До меня доходили слухи. Лис, в недавнем прошлом участник одной из местных ОПГ, погрузился в буржуазные меха. Да-да, пока Ваш покорный слуга грыз гранит немудреной ментовской науки, Лис с кем-то на пару открыл меховой салон. О чём это могло говорить? О том, что всеми правдами и неправдами я должен был залезть в отдел по борьбе с организованной преступностью. Или в БЭП. Но мне не повезло. Для попадания в БЭП не было ни денег, ни связей. А для противодействия матёрому бандитизму отсутствовал опыт. Так посчитали кадры и бросили меня в угрозыск, на борьбу с наркотой.
Дети, - думаю я, - милые креативные дети! Откуда вам известно, как он выглядит, настоящий мент? Знаете ли вы, что мой наставник Рома Павлов, мог облачиться в простенькую куртку, сесть в камеру и раскрутить на доверительную беседу матёрого урку, изворотливого коммерса, внешне тупорылого таджикского наркодельца? Любого мог раскрутить прожжённый мент Рома Павлов! Подполковник милиции с внешностью профессора истории.
Нет, не хочу их заморачивать. Ведь в обществе креативных людей принято четко отвечать на вопрос, верно? Поэтому я спокойно вру, загоняя дежурную телегу о продолжении династии. И мне охотно верят. Обмануть современного креативного человека – дело несложное.
Но сегодня я врать не намерен. Передо мной – Вы, внимательный, умный слушатель. И Вам я признаюсь, что облачение в синюю форму никакая не дань семейной традиции. В неё меня одела месть.
….Я не хотел быть ментом в детстве. Кем угодно, дворником, плотником, слесарем, только не ментом. Поздние приходы отца, мамина ругань. Нет, думал я. Ну уж, нет.
- Ты опять пьяный! – кричала на отца мать.
- Лена, ты же понимаешь…Работа…
Глуповато улыбался отец, пожимал плечами.
А Лена не понимала. И я тогда тоже не понимал. Причем тут работа и запах водки? На работе же работают, а не пьют.
Такое происходило раз в неделю, не реже. Я не мог слышать этого, затыкал уши, уходил в свою комнату. Но и там я не мог спрятаться от маминых криков.
Они затихли только в 98-ом. Да, это был 1998 год, я помню. Отец сидел на кухне в зелёной форме, вещмешок между ног.
- Ничего, Лена. Временный отдел, вокруг войска. С местными контакт налажен. Мы их не трогаем, они нас. Всё нормально будет, Лен. Заработаю…
Уезжая, отец подмигнул мне и крепко поцеловал в щёку. Он уезжал в Чечню зарабатывать деньги. В 90-е все были помешаны на деньгах, особенно в нашей подмосковной провинции. И каково было моё удивление, когда я узнал, какие это были деньги. Жалкие, никчемные копейки, которые озлобленные менты годами выбивали через суд.
… Лис возник в моей жизни на следующий день после отцовского отъезда. Он тормознул меня на улице, возле школьной волейбольной коробки.
- Бери, - сказал он, протягивая свою сумку.
Растерявшийся, хлопающий ресницами, я взял её.
- Теперь ты мой раб.
Передо мной, романтичным и добрым мальчиком, всегда уклоняющимся от конфликтов, стоял самый страшный гопник нашей школы. Я не знал, как себя вести с ним. Поговаривали, что он водит дружбу с бандюками, и единственное, что у меня получилось, это пробормотать:
- Я…не раб.
Прозвучало, наверное, крайне неубедительно.
Сплюнув сквозь зубы, Лис подпрыгнул и махнул ногой. Он ударил меня носком кроссовка в подбородок, и я упал, больно ударившись затылком о борт волейбольной коробки. Кровь из носа, слёзы из глаз от дикой обиды, сполз я по борту на землю, утонув в хоровом хохоте, ведь Лис никогда не ходил один. Его постоянно окружали подонки типа него или желавшие стать таковыми. Они смеялись, тыча в меня пальцами. Мои слёзы, сопли и кровь смешили их больше, чем популярные в те годы «Титаны реслинга на ТНТ». Помните такую передачу? На арену выходили огромные американские шкафы и долбили друг-друга почем зря, а озвучивал всё это дело Коля Фоменко. «Посмотрите какой подонок, - шутил экс-басист «Секрета», - подонок из подонков! Просто мразь!».
И Лис, и все они были именно мразью, подонками, а я… На роль титана я явно не тянул. И дело не в том, что их было много, а Лис был старше меня на три года. Просто я не мог ударить человека в лицо.
Они били меня легко. Больше даже не били, а так, куражились, ни синяков, ни царапин. Это позволяло не раскалываться перед мамой, держать всё в себе. Мама, впрочем, и не спрашивала, по уши погруженная в работу. Но когда на свою первую побывку приехал отец и спросил, заглянув в мои глаза: «Как дела, сынок?», я не выдержал и всё ему рассказал, позорно разрыдавшись.
Отец грохнул кулаком по столу. Как есть, в зеленом камуфляже, напялив такую же, цвета «хаки» кепку, пошёл отец со мной, со стволом на боку, скрипя голенищами высоких «гадов». Я впереди, он за мною. Будто бы под конвоем.
Когда Лис приблизился ко мне (он по обыкновению стоял со своим отребьем у волейбольной коробки), отец, явно для него неожиданно, возник из-за моей спины.
- Ты кто? – спросил он.
- Что? – не понял Лис.
Отец схватил его за волосы и резко ударил мордой о колено. Лис завизжал.
- Что Вы делаете?!
- Запомни, - холодно произнёс отец, - ты – никто! Понял? Никто! Повтори!
- Я, - запричитал гопник, - я…я никто…
- Громче!
- Я – никто! – завопил он.
Отец достал из кобуры табельный «макаров», и лисовские ублюдки бросились врассыпную. Он оттащил Лиса в сторону и долго говорил ему что-то, тыча стволом в прыщавую морду. Когда отец убрал пистолет в кобуру, Лис рухнул перед ним на колени. Разговор окончен....
- Запомни, - сказал мне отец, - не нужно никого бояться. Старше, младше, ерунда. Назревает конфликт, бей первым. В лицо обязательно бей, это сразу разоружает.
Он сказал мне о том, что я должен записаться в секцию дзю-до, что у него есть хороший друг, тренер.
- Ты уже большой, - сказал отец, - ты должен уметь защитить себя и маму.
Я пообещал ему, что запишусь в секцию и, конечно же, стану сильным и смелым, чтобы суметь защитить себя и маму. Отец уехал, заверив, что вернётся через полгода.
Я не сдержал своего слова. Уверенный, что Лис никогда больше не подойдёт ко мне, я продолжил заниматься тем, что мне нравилось: читать книжки, смотреть фильмы и резаться в компьютерные игры.
До сих пор не могу простить себе этого. До сих пор мне кажется, что сдержи я тогда своё слово, с отцовским обещанием вышло бы так, как должно.
Телеграмму мы увидели в 1999-ом, после майских праздников. Её принёс пузатый полковник. Вид у него был виноватый.
- Здравствуйте, - сказал полковник, - я из штаба.
В глаза нам с мамой он старался не смотреть. Присел на табурет, отхлебнул из чашки чай и, уставившись в пол, стал сбивчиво и нудно бубнить о Родине, бандитах и террористах.
- У террористов нет национальности, - зачем-то пару раз повторил полковник.
….Отец подорвался на мине. Они ехали втроём в уазике, подорвались и погибли.
Весь мир сопереживал нам, так мне казалось. Соседи предлагали помощь. Сыпались телеграммы от родственников со всех концов страны. От них же приходили денежные переводы. Даже УВД выделило нам какие-то деньги, пообещало зачислить меня в ведомственный ВУЗ. И лишь один человек воспринял эту новость с радостью. Подонок, которого я решил убить.
- Вот оно как получается! – завидев меня, резвился Лис. – Был пацан, и нет пацана! Шамиль Басаев – форева! Аллах Акбар!
Он не бил меня. Видимо, эффект от соприкосновения с отцовским коленом надолго застрял в его памяти. Но этот «Шамиль Басаев», этот «пацан» были обиднее самого сильного пинка. Именно в тот день я твёрдо решил, что стану ментом. Так, понял я, убить будет проще. Задержание, попытка к бегству, мало ли что? Ты убьёшь, и тебе ничего не будет.
….Поступив на первый курс ментовской вышки, я заполучил заветную ксиву. Красная, с золочёными буквами на внешней стороне, она стала для меня чем-то вроде бронежилета и крыльев одновременно. Когда ксива лежала у меня в кармане, я чувствовал, что готов порвать этот мир. Когда ее со мной не было, уверенность исчезала, и я ощущал себя калекой. Словом, становился настоящим ментом.
Я учился в академии. До меня доходили слухи. Лис, в недавнем прошлом участник одной из местных ОПГ, погрузился в буржуазные меха. Да-да, пока Ваш покорный слуга грыз гранит немудреной ментовской науки, Лис с кем-то на пару открыл меховой салон. О чём это могло говорить? О том, что всеми правдами и неправдами я должен был залезть в отдел по борьбе с организованной преступностью. Или в БЭП. Но мне не повезло. Для попадания в БЭП не было ни денег, ни связей. А для противодействия матёрому бандитизму отсутствовал опыт. Так посчитали кадры и бросили меня в угрозыск, на борьбу с наркотой.
