Как выглядела на самом деле Ева?

Рассмотрим одно из важных «доказательств» - снимок «врач осматривает Владимира Путина». Чтобы сказал Шерлок Холмс, со своим дедуктивным методом? Скорее всего «НИЧЕГО», потому что долго смеялся бы! Одного из самых влиятельных людей в мире осматривает врач, в обветшалом кабинете, без занавесок. Где на соседней крыше легко разместиться рота снайперов и папарацци. Откуда взялся фотограф в кабинете, кто позволил сделать такую неприглядную фотографию?

Рассмотрим с другой стороны: основной источник света из окна. На людях несколько источников сверху. Голова Путина темнее и менее контрастна, чем туловище. На плече блик, соответственно на лбу должен быть блик более яркий. На шее прослеживается разница в цвете кожи (место, где вклеена голова). На краях левого плеча, лба, пальцах, сохранилась кайма от предыдущего фона и т.п. Фото не прошло проверку на фейк. Как минимум склеено из 4-х снимков: голова, туловище, доктор и помещение.

И совсем простенькое. Сотни комментариев под постом: «какой Дмитрий Медведев смешной, не видит где, стоит» и «какие мы умные, мы это заметили». Уважаемые комментаторы, к сожалению, придется вас разочаровать. Если включите немножко внимания и элементарной логики, заметите: Тень на лице – справа, а от доски — снизу. Цвет букв на ленте, контраст, в словах «пионерлагерь» и «петушок» явно отличаются. Верхняя строка и край "доски" не параллельны и т.д.

ps Будьте бдительны, враг не дремлет, не позволяйте себя обманывать.

источник

Археологический участок был обнаружен во время обследования учёными прибрежных пещер от Рима до Гаэты с 1936 по1938 год, но раскопки проводились в августе 1949 года на небольшом участке размером всего 2 на 1,5 м у входа внутри пещеры.

Поэтому находок не так много, как могло быть при раскопках всей площади, но их всё равно более тысячи. Хотя изначально, пробный раскоп был в 15 метрах от входа, учитывая падение слоёв вглубь пещеры, эти слои могли быть ещё моложе чем в основном раскопе.

К сожалению, продолжить работы в наше время пока не представляется возможным, потому как участок был погребён под скалами и валунами в начале 70-х годов прошлого века, при проведении буровзрывных работ во время строительства прибрежной автомагистрали.

Стратиграфический разрез мощностью почти 9 м был зарисован и описан в 1949 году, а слои, пронумерованы (сверху вниз) от 1 до 44. Археологические материалы были извлечены и помечены в соответствии с этими слоями.

Верхний слой запечатан натёчным кальцитовым образованием — сталагмитом мощностью 25 см (слой 2). Самый нижний 44-й слой представляет собой мелкозернистые песчаные наносы, богатые моллюсками, интерпретируется как песчаные отложения пляжей и датируется последним межледниковьем. По всему разрезу отмечено несколько эпизодов обрушения трещиноватой кровли, а в слое 3 таких эпизодов было четыре. Начиная со слоя 16 и ниже в слоях встречается желтая и светло-серая пемза и необработанная галька диаметром 4–5 см. После 42-го слоя, представленного вулканическим туфом, над сталагмитовой линзой начинаются первые слои с каменными артефактами. Но артефакты присутствуют, в основном, от слоя 41 до слоя 14, а выше их количество снижается. Следы костров (уголь, пепел, а иногда и сожженные кости) встречаются почти во всех слоях, а пемза лишь в нескольких.

А примерно на уровне с 8 по 20 слой по северной стене, было отмечено несколько рядов полостей от двустворчатых моллюсков, таких как морской финик, которые образуют отверстия в породе, прочно там закрепившись, что встречается в волноприбойных нишах и приливно-отливных зонах. Это вероятно свидетельствует о максимальном уровне моря около 124 –119 тыс. лет назад в Микулинское межледниковье.

Датировка на основе электронного парамагнитного резонанса была опубликована в 1991 году вместе с датированием по рацемизации аминокислот у моллюсков. Поскольку участок на тот момент был уже недоступен, исследователи проанализировали зубы оленей и один зуб бегемота из слоев. Поэтому даты не такие точные, как при современных методах и не могут обеспечить детальную хронологию. Нижние слои накопились в течение морской изотопной стадии MIS 5 или в последний межледниковый период, от 130 до 80 тыс. лет назад, что согласуется с базальными отложениями песчаного пляжа. А верхние могли накопится к концу MIS 5 или началу MIS 4, около 71 тыс. лет назад.

Каменная индустрия

Сырье для каменной индустрии в Мошерини более разнообразно, чем в других районах среднего палеолита из Лацио, которые изучались группой исследователей ранее.

На большинстве участков, основным местным сырьем является мелкая кремнёвая галька из вторичных отложений на пляжах или речных долинах и террасах. Но более высокая окатанность гальки из Мошерини, указывает на её происхождение из активных или ископаемых пляжных отложениях, а не из речных. 89,0% поверхностей местного кремня окатаны или истерты. Кремнистый сланец встречается гораздо реже и его собирали на одном типе обнажения. Также в сборке встречались минимум три вида кремня неместного происхождения, источник которого установить не удалось.

Соотношение инструментов из камня и раковин

Инструменты распределены неравномерно по слоям пещеры, а их плотность в большинстве слоёв ниже чем в похожих пещерах, где жили неандертальцы, за исключением слоев 18, 20, 21 и 37, что позволяет предположить, что использование пещеры было прерывистым и / или малоинтенсивным.

Но здесь стоит сделать поправку на то, что не вся пещера была обследована. Однако по распределению инструментов из камня и раковин, получилось выделить несколько последовательных фаз с неравномерной интенсивностью эксплуатации пещеры.

Инструменты из раковин встречаются в основном в слоях, где плотность осколков каменных инструментов ниже, что обычно интерпретируется как нехватка сырья. С 26 по 22 слой, наблюдается наибольшая частота инструментов из раковин, а каменные орудия встречаются реже. В этой фазе каменные орудия очень ретушированы, что также обычно интерпретируется как недостаток сырья и повторное использование старых каменных орудий. Но местный кремень присутствует, указывая на то, что расположение обнажений было известно, но они интенсивно не эксплуатировались. А повышенная частота двойного налёта и наличие сырья из других мест позволяет предположить, что неандертальцы из фазы II прибыли в пещеру издалека со своим набором инструментов. Проще говоря, неандертальцы могли заселять пещеру Мошерини временно для решения задач, связанных с прибрежными ресурсами. В верхнем палеолите ловля раковин производилась чаще всего зимой, возможно и в среднем палеолите недолговечное сезонное заселение пещеры может быть причиной обилия орудий из раковин.

Орудия из раковин

Все инструменты из раковин были изготовлены из представителей большого семейства двустворчатых моллюсков венеридов - каллиста хиона, которые обитают в прибрежных водах всего Средиземного моря и на побережьях восточной Атлантики от Британских островов до Марокко.

Этот моллюск съедобен и в настоящее время используется в коммерческих целях в Португалии, Испании, Франции, Италии и Греции. Моллюски обитают на мягком песчаном морском дне в прибрежных водах на глубине от 1 до -180 м, и могут достигать до 10 см в длину. Орудия, сделанные из каллиста хиона, известны из 11 мустьерских стоянок, 10 из которых находятся в Италии и 1 на юге Греции в пещере Каламакия. Хотя большинство участков, вероятно, не содержали большого количества обработанных раковин каллиста хиона, и о них попросту не сообщалось подробно. До сих пор самой известной была итальянская пещера Кавалло со 126 обработанными раковинами из толщи около 4 м, возрастом от 129 до 116 тыс. лет. В пещере Мошерини обработанные раковины встречаются во многих слоях от 42 до 14 и в общей сложности 171 экземпляр в выборке. Большинство из них были получены из толщи с 21 по 26 слой, мощностью около 1 м богатого древесным углем и сталагмитовыми линзами.

Хотя моллюск каллиста хиона съедобен, его раковины в Мошерини, возможно, в основном использовались для изготовления скребков. Потому как в пещере были и другие виды моллюсков, обитающие на мелководье, такие как кардий, глицимерис и в наибольшем количестве черноморская или средиземноморская мидия. Они обитают в колониях на максимальной глубине 4-5 м, на камнях и их легче собирать в больших количествах для еды. При этом ни на одной из раковин перечисленных моллюсков не обнаружено следов использования в качестве инструментов, скорее всего, их собирали только для еды.

Но ели ли неандертальцы каллиста хиона? Если положить двустворчатых моллюсков на горячие угли, то они раскроются, а раковины потемнеют, поэтому наличие в сборке таких раковин, может предполагать приготовление и потребление моллюсков. Но это не может служить доказательством, потому как 37,5% каменных артефактов также были обожжены, но их же не могли есть... Против приготовления свидетельствует 22,2% обожжённых уже обработанных раковин. Тем не менее морские двустворчатые моллюски могли быть легко вскрыты и съедены сырыми, поэтому гипотеза потребления по крайней мере части моллюсков каллиста хиона не может быть исключена.

Получение раковин

Согласно более ранним данным из пещеры Кавалло, раковины каллиста хиона были собраны неандертальцами после смерти моллюска на близлежащем пляже, после штормов. Такие выводы были сделаны по ряду признаков, таким как истирание, отверстия, вызванные морскими организмами, растворение и следы других водных обитателей на внутренней поверхности раковин. Но эти критерии присутствовали не у всех образцов из Мошерини. При более детальном анализе выяснилось, что 40 из 167 моллюсков были собраны живыми с морского дна.

А это подразумевает, что неандертальцы собирали моллюсков на мелководье или ныряли за ними. Хотя сбор раковин с морского дна занимает больше времени, чем сбор образцов на пляже, раковины, собранные с морского дна, имеют тенденцию быть толще, чем образцы, выброшенные на берег.

Неандертальцы, вероятно, проводили много времени, собирая водные ресурсы. В подтверждение этому служат останки неандертальцев, у которых зафиксировано анормальное разрастание костного сужения наружного слухового прохода — экзостоз или «ухо сёрфера», которое возникает из-за продолжительного пребывания в холодной воде. В целом соединились анатомические и археологические данные.

Рыболовство на мелководье зафиксировано у неандертальцев мустьерской эпохи из пещеры Кастельчивита по остаткам пресноводных рыб, таких как форель, голавль и угорь. Также свидетельства эксплуатации пресноводных рыб, отмечены на участках Испании, Франции и Кавказа. Наиболее распространенным ресурсом в испанских прибрежных районах является мидия. Ловля мелкой пресноводной рыбы или сбор раковин со скалистых берегов, или прибрежного морского дна с помощью плавания, довольно простая технология. Однако в верхнем палеолите наблюдается увеличение эксплуатации водных ресурсов, но при этом снижается частота экзостозов в наружном слуховом канале, что, возможно, связано с использованием более сложных технологий для эксплуатации морских ресурсов, таких как рыболовные крючки или багры, которые не требуют погружения. Двухконечные рыболовные крючки зафиксированы в шательперонской и ориньякской культурах позднего палеолита, а изогнутые в мадленской. Хотя нет достоверных свидетельств наличия сетей в верхнем палеолите, косвенные свидетельства имеются.

Это довольно важный раздел исследования, потому как совсем недавно считалось, что неандертальцы были неспособны систематически использовать прибрежные ресурсы, о чём сообщалось ещё в 2014 году при сопоставлении с южноафриканскими стоянками древних людей среднего палеолита. Хотя более низкая интенсивность промысла раковин в Средиземноморье по сравнению с южноафриканскими стоянками объясняется тем, что средиземноморские побережья поддерживают более низкую биомассу моллюсков, чем океанические литорали по ряду причин. Как к примеру, приливные колебания в Средиземном море обычно составляют порядка нескольких сантиметров, в то время на побережье Южной Африки разница между отливом и приливом составляет около 1 метра.

Пемза

Несколько слоев пещеры Мошерини содержат одну или несколько пемз, что редко описывалось в статьях о неандертальцах. Их размер варьируется от 1 до 10 см, при среднем около 3,0 см. Эти пемзы хрупкие и пористые, часто фрагментированные. Содержание Cl указывает на то, что анализируемые пемзы относятся к вулканам области Кампания (т.е. Флегрейские поля, Везувий и вулканы острова Искья).

Закругленные края пемз указывают на то, что они были перенесены морем из вулкана-источника, будь то остров Искья в Неаполитанском заливе или Флегрейские поля к западу от Неаполя. Таким образом, пемзы прибыли на пляж на уровне основания отложений Мошерини (слой 44). Но как они были перенесены в различные слои, мощностью 8 м?

Несколько возможных объяснений могут быть предложены для присутствия пемзы в отложениях пещеры. Можно представить, что они попали в Мошерини во время подъема уровня моря. Что согласуется с волноприбойной нишей и углублениями от литодомов на северной стене пещеры. Однако предполагается, что это было до того, как сформировались описанные отложения, иначе, они были бы размыты. Наличие сталагмитовых линз на многих уровнях, в том числе с пемзой, свидетельствует против доставки пемз морем. Таким образом, пемзы были принесены в отложения пещеры либо порывами ветра, либо неандертальцами, которые их собирали. В пользу последней версии может свидетельствовать пемза из мустьерских слоёв пещеры Санта Лючия в Лигурии, которая расположена в 4 км от моря и выше его уровня на 214 м. Поэтому пемза не могла быть перенесена морем или ветром, а должна была быть собрана неандертальцами на берегу.

Ведь в верхнем палеолите пемзы использовались для полировки наконечников или иголок.

Помимо этого, в пользу сбора пемз неандертальцами говорит тот факт, что максимальное количество пемз, около 71%, было в слоях 21, 23, 24, с подавляющим большинством обработанных раковин 128 из 171, что указывает на связь между этими объектами.

Выводы

Исследование показывает, что только итальянские сборки и один случай в Греции указывают на систематическое использование раковин каллиста хиона в качестве инструментов. А часть раковин из пещеры Мошерини были получены с морского дна, когда моллюски были ещё живыми. Археологические свидетельства из пещеры Мошерини подтверждают идею о том, что анормальное разрастание костного сужения наружного слухового прохода, выявленное по останкам неандертальцев, указывает на то, что они тратили значительное количество времени на сбор водных ресурсов при погружении в воду. Что интересно, в выборках, женщины имеют немного более высокие частоты экзостозов чем мужчины, но из-за малого количества находок окончательные выводы делать пока рано.

Помимо этого, наличие пемз в 17 археологических слоях является неожиданным явлением и наиболее правдоподобным объяснением может быть то, что они были собраны неандертальцами на берегу.

На основе статей:
Villa P, Soriano S, Pollarolo L, Smriglio C, Gaeta M, D’Orazio M, et al. (2020) Neandertals on the beach: Use of marine resources at Grotta dei Moscerini (Latium, Italy). PLoS ONE 15(1): e0226690. doi.org/10.1371/journal.pone.0226690
Trinkaus E, Samsel M, Villotte S (2019) External auditory exostoses among western Eurasian late Middle and Late Pleistocene humans. PLoS ONE 14(8): e0220464. doi.org/10.1371/journal.pone.0220464

Представление художника о молодой женщине (денисовский человек), основанное на данных о скелетных чертах, полученных из древней ДНК

Впервые ученые, анализирующие ДНК денисовцев — вымершей группы гомининов, которая была открыта около десяти лет назад, — дали представление о том, как они могли выглядеть.

С тех пор, как археологи обнаружили первые фрагментированные останки денисовцев в сибирской пещере, исследователи сразу захотели понять, как выглядели загадочные гоминины. Шло время, Денисова пещера дала еще несколько окаменелостей, в основном зубы. В этом году была найдена челюстная кость с Тибетского плато, а также информация о недостающей кости пальца, которая перемещалась по лабораториям в России, Калифорнии и Париже. Но ни одно из этих окаменелостей не является большим или достаточно полным, чтобы восстановить многие анатомические детали.

Теперь вычислительные биологи создали грубую схему анатомии денисовцев, основанную на эпигенетических изменениях — химических модификациях ДНК, которые могут изменять активность генов. Их подход показывает, что денисовцы были похожи на неандертальцев, но имели некоторые тонкие различия, такие как более широкая челюсть и череп [1].

«Это помогает нарисовать более четкую картину того, как они могли бы выглядеть. Сама идея о том, что можно использовать ДНК для точного прогнозирования морфологии, очень впечатляет», — говорит Бенце Виола, палеоантрополог из Университета Торонто в Канаде, который проанализировал останки человека-денисовца, но не участвовал в этом исследовании.

Картографирование метилирования

Эпигенетические модификации ДНК оказывают глубокое влияние на развитие, болезни и большинство биологических признаков на протяжении всей жизни. Они могут помочь определить различия между клетками и остальными идентичными геномами. Одним из наиболее изученных эпигенетических изменений является добавление к ДНК-основанию метилхимической группы, состоящей из одного атома углерода и трех атомов водорода, которая часто подавляет активность гена.

Метильная группа разрушается после смерти, поэтому не может быть обнаружена в древней ДНК. Но команда во главе с Лираном Кармелом, вычислительным биологом из Еврейского университета в Иерусалиме, обнаружила способ идентификации частей древней ДНК, которые когда-то были метилированы, путем анализа моделей химического повреждения, которое накапливается в ДНК с течением времени. В 2014 году команда Кармела картировала паттерны метилирования в геномах неандертальцев и денисовцев, идентифицировала ген развития конечностей, для которого эти паттерны различались у вымерших групп и современных людей [2] .

В последнем исследовании Кармел и вычислительный биолог Дэвид Гохман, также из Еврейского университета в Иерусалиме, возглавили группу, которая определила еще тысячи областей генома, в которых паттерны метилирования денисовцев и неандертальцев отличны от паттернов современного человека. Они сравнили их с базами данных эпигенетических модификаций в тканях человека — где известны воздействия на экспрессию генов — и составили список из сотен генов, для которых уровни экспрессии, вероятно, различались между архаичными группами и современными людьми.

Чтобы связать этот список с анатомическими признаками, которые могут повлиять на внешний вид денисовцев, исследователи обратились к другой базе данных, в которой приведены физические последствия генетических мутаций у людей с редкими заболеваниями. Кармель и Гохман рассуждали, что снижение экспрессии генов, вызванное метилированием ДНК, было примерно аналогично эффектам, которые приводят к мутациям, вызывающим болезни.

Неандертальское сравнение

Прежде чем применить данный метод к денисовцам, команда Кармеля и Гохмана проверила, может ли он успешно предсказать анатомию неандертальцев, известную из сотен окаменелостей.

Кармел объясняет, что прогнозы относительно внешнего вида, сделанные с использованием этого подхода, являются качественными и относительными. «Я могу сказать вам, что пальцы длиннее, но я не могу сказать, насколько длиннее, на 2 миллиметра или больше», — говорит он.

Команда обнаружила 33 черты неандертальца, которые можно было бы предсказать из моделей метилирования. Результаты точно предсказали 29 из этих признаков, например, у них были более широкие черты лица и более плоские головы по сравнению с современными людьми. Но это неверно указывало на то, что углубления между переломанными костями черепа, известные как швы, были шире у людей.

Затем исследователи применили эту технику к денисовцам. Они пришли к выводу, что эти гоминины имели много общих черт с неандертальцами, такие как их низкие лбы и широкие грудные клетки, но выявили некоторые различия, включая более широкие челюсти и черепа. Хотя невозможно понять, насколько точна их картина, пусть даже некоторые прогнозы подтверждаются свидетельствами останков денисовцев.

Наиболее характерная черта окаменелостей денисовцев — гигантские коренные зубы. Хотя исследователи не смогли прийти к таким выводам о зубах через указанный выше метод — поскольку молярного размера не было в базе данных, которую они использовали — они действительно определили, что у денисовцев были длинные зубные дуги, — потенциальная адаптация для больших зубов.

Нижняя челюсть 160 000-летней давности с Тибетского плато совпала с прогнозами Гохмана и Кармела по трём из четырёх признаков. И кусок черепа из пещеры Денисова, который Виола представил на собраниях (но еще не описал в статье), предполагает, что у группы были широкие головы — что соответствует эпигенетической реконструкции. Однако реконструкция кончика пальца денисовца, опубликованная в этом месяце [3] , предполагает, что их пальцы были тонкими, как у людей, — в отличие от толстых неандертальцевидных пальцев. [3]

«Я думаю, что общая картина верна, а на индивидуальном уровне — тут возможно многое», — говорит Виола. Хотя на него произвели впечатление прогнозы, он не уверен, как они помогут определить, как на самом деле выглядели денисовцы. Потенциальное нахождение денисовских костей считается событием настолько маловероятным, что большинство из найденных костей уже проверены на ДНК или белок — в настоящее время единственный способ «связаться» с вымершей группой.

«Это абсолютно правильный подход», — говорит Манолис Келлис, вычислительный биолог из Массачусетского технологического института в Кембридже, который работает с эпигенетическими данными, — «Авторы делают хорошую работу по учету неопределенностей, которые влияют на их прогнозы», — добавляет он, и заканчивает на мысли о том, что полученные результаты достаточно надежны.

«В будущем ученые могут использовать эпигенетику для восстановления анатомии гомининов, известных по фрагментарным окаменелостям или, возможно, можно будет сделать даже анализ ДНК из грязи», — говорит Понт Скоглунд, популяционный генетик из Института Фрэнсиса Крика в Лондоне. Он так же считает, что этот подход мог бы быть наиболее полезным для прогнозирования таких черт, как поведение, которые чаще всего нельзя понять, изучив окаменелость.

ИСТОЧНИК

doi: 10.1038 / d41586-019-02820-0

Сергей Гачин: И как часто они пересекались? Или вообще буквально пограничные территории у них были?

Станислав Дробышевский: По-разному, опять же. Местами они, очевидно, смешивались вообще, вплоть до брачных связей. Где-то они обменивались технологиями, причём в обе стороны: и неандертальцы сапиенсам что-то передали, типа наконечников, и сапиенсы неандертальцам. Где-то жили, допустим, по двум берегам реки. Наилучшим [образом] это изучено в Испании: там есть такая граница Эбро, где на севере, придя по берегу Средиземного моря, по Европе, жили уже кроманьонцы, а южнее этой реки — Эбро — жили неандертальцы, и они там тысяч десять лет друг на друга любовались на разных берегах. Граница Эбро — это самая такая изученная ситуация, но в принципе такое могло быть и на Кавказе, и где-нибудь в Южной Европе, много где. Когда в Костёнках 36 тысяч лет назад уже жили кроманьонцы, где-нибудь в Брянской области ещё тусовались последние неандертальцы. Это в принципе не очень рядом, но для охотников-собирателей это полная фигня прошагать там тысячу километров туда-сюда. И где-то они пересекались по-любому.

Сергей Гачин: То есть характер их отношений был скорее дружественным, чем воинственным?

Станислав Дробышевский: Этого мы не знаем просто, честно говоря, потому что у нас доказательств этому нет. Но судя по тому, что были метисы, значит, иногда было более чем дружественное отношение. Судя по тому, что какое-то культурное влияние в обе стороны было, значит, была возможность перенять. А что значит "перенять". Охотник-собиратель же не просто посмотрел и сделал так же, нужно научиться, то есть он должен увидеть технологическую цепочку изготовления наконечника такого-то типа, чтобы его повторить. Это значит, он должен или пожить вместе с неандертальцами, или потусоваться с ними какое-то время, или вырасти вместе с ними. Это довольно много времени требует. Другое дело, сколько таких контактов было, честно говоря, мы не знаем. Наверняка периодически они и резали друг друга, и ели, и гоняли, но, как показывает практика по современным охотникам-собирателям, большей частью жили просто параллельно. То есть: «Мы знаем, что вон там за горой сидят какие-то чуваки, потому что видим, как там дым поднимается периодически. И поэтому мы туда не пойдём, нафиг надо. Потому что там уже место занято, а нам и здесь места хватает. А вот там за три горы ещё дым поднимается, туда мы тоже не пойдём. А пойдём мы вон туда, потому что там нет никого, дым оттуда не поднимается». Примерно так они и существовали. И далеко не факт, что они часто друг друга видели, потому что если ближайший сосед живёт за сто километров через какие-нибудь там леса и степи, то как бы вообще его увидеть, и нафиг это надо. Как только охотник-собиратель видит следы пребывания конкурента, он тупо туда не пойдёт. Зачем, что он там забыл? А вдруг он злой и меня проткнёт копьём. Без него я прекрасно проживу, он мне нафиг не нужен вообще-то. Так что самый интерес это либо торговля чем-то уникальным, но не факт, что у них там было что-то такое уникальное, ради чего стоило бы [в лепёшку] разбиваться, либо опять же брачные связи. Потому что с древнейших времён наверняка и неандертальцы, и кроманьонцы прекрасно знали про вред близкородственного скрещивания, что будет что-то не так, будут какие-то уродства и всё такое. И поэтому, насколько это сейчас известно, они старались заключать браки с как можно более отличающимися людьми, а как можно более отличающийся неандерталец для кроманьонца это самое то. И с точки зрения неандертальца в обратную сторону работает. Так что тут брачный интерес наверняка у них был, и мы знаем, что он реализовывался.

Сергей Гачин: Неандертальцы так или иначе вымерли, можно ли назвать причиной вымирания именно сапиенсов?

Станислав Дробышевский: Нельзя. Это вещи, скорее всего, связанные, но нельзя сказать, что кроманьонцы прямо-таки истребили неандертальцев. Они просто демографически победили: они чаще рождались, они, наверное, чуть подольше жили (хотя тоже вопрос, честно говоря), и просто лучше осваивали ресурсы, поэтому просто численностью задавили. Неандертальцам новым взяться было неоткуда, потому что они все жили в Европе, а кроманьонцам было откуда ещё новым взяться, потому что они всё время лезли из Африки безостановочно. И всё. Но это тоже не "вдруг", как можете догадаться: пять тысяч лет — как от нас до неолита. И их уже и нет.

Сергей Гачин: Некоторые виды Homo жили достаточно изолированно от сапиенсов — в Австралии были находки каких-то людей, которые могли овладеть орудийной деятельностью. Могли ли эти виды потенциально дожить до некоего временного периода, когда бы они смогли образовать уже собственные государства, и потом слиться/контактировать с сапиенсами?

Станислав Дробышевский: В Австралии и сейчас эти сапиенсы живут — австралийские аборигены. Это не какое-то параллельное человечество, это всё те же самые люди, сапиенсы. Может быть, речь идёт о хоббитах, которые на Флоресе сидели в Индонезии?

Сергей Гачин: Да-да, в Индонезии, простите.

Станислав Дробышевский: У них была орудийная деятельность, но не было, видимо, огня. И они были, конечно, какие-то очень странные. Таких изолированных каких-то групп этих хоббитов известно как минимум три, на самом деле, видимо, гораздо больше было, в Индии неизвестно кто сидел. Их было много. Чисто гипотетически, они могли бы дойти до любой стадии, им ничего потенциально не мешало, если наши предки стали, то и они могли. Другое дело, что у них не было никаких стимулов для этой самой культурной эволюции: они сидели на островах, и как бы зашибись там, нормально. Зачем? В эволюции нет какого-то закона, который бы заставлял людей становиться разумными, создавать цивилизации и так далее. Даже если посмотреть на современное человечество, цивилизация, в настоящем смысле этого слова, была создана считанное количество раз, очень немного: на Ближнем Востоке, Северной Африке, в Китае и в Америке, может, два раза. И всё, собственно. Может, я чего пропустил, Индия там какая-нибудь, но Индия, скорее всего, с Ближнего Востока того же самого приехала. То есть не так много, пусть я ещё штуки три забыл, но в любом случае на двух руках можно пересчитать. Все остальные группы человечества (а это 90% территорий, даже больше) не стремились ни к какой цивилизации, они как были охотниками-собирателями, часть из них и сейчас такие же, в общем-то. Вернуться в это состояние очень несложно на самом деле, легко и непринуждённо всё это происходит. Поэтому все вот эти хоббиты, экзотические всякие чуваки на островах, могли бы в таком режиме существовать неопределённое время, а могли бы ещё больше деградировать, "превратиться обратно в обезьян" и залезть на дерево, что Homo naledi, в общем-то, и сделали. Если бы не было сапиенсов, никто не сказал, что те же неандертальцы или денисовцы не создали бы цивилизацию.

Сергей Гачин: То есть изоляция хоббитов скорее вредила развитию именно в сторону цивилизации.

Станислав Дробышевский: Им она не вредила, им от этого было зашибись хорошо. Цивилизации тоже не вредила, потому что цивилизации у них не было. Она не способствовала развитию цивилизации, вот так вот. То есть вред — это когда уже что-то есть, и есть вариант поломать, а там нечего было ломать. Но мозгов у них стало меньше: было килограмм, стало четыреста грамм. Опять же, что значит "вред". В биологии, в антропологии в частности, нет оценочной характеристики, нету хорошо/плохо, если они жили, прекрасно себя чувствовали, миллион лет сидели на этом острове. "Плохо" стало в тот момент, когда рядом появились сапиенсы — гораздо более продвинутые, прошаренные, крутые. И тогда состояние хоббитов стало не очень удачным, да, и они кончились на этом месте. Но это не значит, что наше состояние идеальное. На данный момент да, мы завоевали всё, мы доминируем, мы считаемся самыми крутыми. А через миллион лет, может быть, появятся, я уж не знаю там откуда, ещё какой-то мегавид, который сапиенсов сотрёт с лица земли, и потомки там этих крутых чуваков будут говорить: «А ещё там были какие-то отстойные сапиенсы, они там научились только ракеты посылать, самолёты поднимать в воздух, на большее их не хватило. Потом они погрязли в телефончиках, в идиотских играх и в сериальчиках, на этом цивилизация вся загнулась». «Идиоты, — скажут они. — А мы-ы-ы сделали...», и дальше будет перечисление того, что мы сейчас и придумать не можем, потому что мы недоделанные сапиенсы.

Сергей Гачин: Вероятность развития сценария «Планеты обезьян». Что некий вирус сделает нас глупее, и другой вид взойдёт на интеллектуальную вершину.

Станислав Дробышевский: Мы и без всякого вируса становимся глупее, очевидно, вирус тут не нужен совершенно. И примеров деградации обществ и так хватает в самом разном виде: и в биологическом, если про хоббитов говорить, и в культурно-социальном, миллион примеров есть. Деградировать нам никто не запретит, наша задача как раз этого не сделать всеми силами. Как это сделать, до сих пор никто не знает, то есть что надо сделать, чтобы человечество перестало деградировать, непонятно. Тем более что на конкретном маленьком уровне вроде деградации-то и нет, что, у нас красивые здания, волшебные пузырящиеся напитки и дым пускающие, красивые столики, камеры, которые снимают, микрофончики — всё есть. Жратвы полно, тепло, хорошо, самолёты летают, что ещё надо. И вроде как не деградация, мы не с каменными орудиями бегаем, в перспективе всё это у нас держится исключительно на гипер-растрате ресурсов безумной, а они не бесконечны. И это не стабильная система, поэтому она отстойная и рано или поздно рухнет. И как сделать, чтобы она не рухнула, и всё-таки развитие было ещё и дальше, чтобы у нас ещё мозги наросли, этого никто не знает. Пока люди не могут договориться даже в пределах одной страны, и то там начинается разделение на партии, я не знаю, две очереди в магазине могут друг с другом конкурировать уже, что говорить. Так что, как сделать, чтобы всем было хорошо — это великий философский вопрос, все его пытались решить, никто ещё не сделал.

Как бы сделать, чтобы появился конкурент, может ли он возникнуть, это большой вопрос, потому что откуда бы он взялся. Сейчас люди захватили все экологические ниши, какие только можно, включая экологические ниши, я не знаю, плесневых грибов. Где бы этот конкурент мог вылупиться, нету возможности ему появиться.

Сергей Гачин: Ещё и незамеченным от нас.

Станислав Дробышевский: У нас планета маленькая, и мы всю уже заняли. Ладно бы это было миллион лет назад, на острове, на другом континенте кто-нибудь там появился бы. Ну, а сейчас люди захватили всё. Поэтому или мы его сами выведем себе как бы на известное место. Но когда мы исчезнем, появится большой шанс у других существ, других приматов, в первую очередь, каких-то пресловутых енотов, волков, медведей, ещё кого-нибудь, которые чисто гипотетически могли бы эволюционировать до кого-то разумного. Но опять же, нет никакого великого закона, который бы заставлял их эволюционировать в этом направлении. Они миллионы лет были енотами и волками, и в таком режиме могут существовать ещё миллионы лет спокойно до вымирания.

Сергей Гачин: В некоторых фэнтезийных вселенных на одной планете прекрасно сосуществуют города гномов, эльфов, людей — совершенно разные живые существа, которые прошли миллионы лет отдельной эволюции. По вашему мнению такое вообще в принципе возможно, чтобы несколько разумных видов доросли до такого уровня цивилизации?

Станислав Дробышевский: Ну, собственно, у нас такой шанс и был, когда как раз были неандертальцы, сапиенсы, денисовцы и всякие хоббиты, и вот этот вот шанс мы продолбали, просто задавив всех. Пусть не нарочно и не с войной, но по факту. Есть великий экологический закон: два вида с очень похожей экологической нишей, с одинаковыми экологическими требованиями, не уживаются. Один из них чисто автоматически, математически просто вытесняет другой. Не потому что он там злой, или что-то ему сильно надо, больше всех, просто это математика рождаемости и смертности. Поэтому такая ситуация уже была, только она была не в уровне средневековья, а в уровне каменного века. И были разные виды, да. Они там были все с копьями, с луками местами даже, может быть, вряд ли, но с копьями точно. И... наши победили. А так чтобы это развилось до уровня металлургии, сложных государств и так далее — что-то крайне сомнительно. То есть они должны для этого в начале появиться сильно независимо, потом столкнуться и в таком режиме очень недолго существовать, а потом всё равно один кто-то их всех задавит. Или у них должна быть какая-то мегаспециализация, но мы такие конкуренты всем, опять же, какая ещё может быть специализация. Мы конкурируем с крысами, с комарами, блин, что ещё-то. Какие гномы-эльфы, чем уж они так отличны от нас, чтобы они долго существовали параллельно, и, даже при невозможности скрещиваться, чтобы они тоже тратили ресурсы, а мы им это дали делать, хрена с два. Или они нас вытеснят, или мы. Опять же, даже без учёта, что кто-то хочет вытеснить. Он может и не хотеть, а просто он тупо больше детей рожает и всё. И через пять тысяч лет, или даже меньше, конкурентов не останется.

Сергей Гачин: Спасибо.

===================

Источники:

SciTeam

Наука | SciTeam

Прочитав и посмотрев этот бред, я просто офигел. Кто в это верит? Поэтому давайте разбираться:

Да черт побери! Что тут разбирать?? Тут сразу понятно, что это фейк, потому что нет ни анатомии, ничего. Херня полная!

Но давайте найдем все же аргументы. Куда надо смотреть в поисках ретуши? На окружение.

Смотрим на кусты слева: все поплыло. Что у нее творится с пряжкой и ремнем, вообще не могу понять. Ощущение, что это нарисовано. Пуговицы меняют размер - делали "пластику". Посмотрите на линии пола и вагонки: они кривые - опять все поплыло. И самое интересное обведено синим. Разного размера руки. Почему? Потому что левая рука(ее левая) была на очень неудобном фоне. Ее никак бы не удалось ужать.

Тут то же самое. Ни о какой анатомии я уже не заикаюсь. Если присмотреться к местам, обведенным красным, увидите поплывшие пиксели.

Тут самое вкусное. Отражение все спалило)))

Еще добавлю своих ощущений: мне кажется, что лицо на фотографиях либо подставлялось позже, либо с ним делалось что-то непонятное. Оно как маска. Могу предположить, что лицо убиралось совсем, делалась пластика волос, шеи, а потом лицо снова накладывалось. Я такого подхода не видел к ретуши, если честно.

Картинки с этой девушкой уже были, но пост несколько иного характера.

Считается, что жизнь у неандертальцев была крайне тяжелой и опасной. Это мнение основано на многочисленных патологиях и следах травм, обнаруженных на неандертальских костях (рис. 1). Высокий травматизм связывают либо с общей суровостью жизни кочевых охотников, либо с более конкретными причинами: частыми конфликтами, неумением сдерживать буйный нрав, примитивными и опасными методами охоты (считается, что неандертальцы не использовали метательного оружия и нередко сходились с крупными зверями врукопашную).

В основе этих гипотез лежит убежденность антропологов в том, что уровень травматизма у неандертальцев был значительно выше, чем у сапиенсов. Однако серьезных попыток обосновать это утверждение при помощи корректной статистики было не так уж много. При этом неандертальцев часто сравнивали не с палеолитическими популяциями сапиенсов, а с более поздними и даже современными (T. D. Berger, E. Trinkaus, 1995. Patterns of Trauma among the Neandertals). Кроме того, во многих исследованиях рассматривалось лишь численное соотношение травм разных частей тела (головы, шеи, туловища, конечностей), а нетравмированные индивиды при этом вообще не учитывались. Такой подход помогает понять особенности жизни древних людей, но мало что говорит об общем уровне травматизма.

Антропологи из Тюбингенского университета (Германия) попытались восполнить это упущение, составив по литературным данным полную сводку всей имеющейся информации по черепам и отдельным черепным костям неандертальцев и палеолитических сапиенсов. При этом учитывались все кости: как травмированные, так и неповрежденные. Исследователи сосредоточились на черепных травмах по двум причинам. Во-первых, травмы черепа обычно оставляют следы на всю жизнь, тогда как на костях посткраниального скелета следы повреждений могут сглаживаться со временем. Во-вторых, именно черепные травмы часто рассматриваются как главный аргумент в пользу агрессивности неандертальцев или рукопашных стычек с крупными зверями.

Рисунок 2 дает представление об объеме проанализированного материала. Учитывались черепные кости взрослых (умерших в возрасте не менее 12 лет) индивидов, живших от примерно 80 до 20 тысяч лет назад. Полный список учтенных образцов, всех замеченных у них черепных травм, а также литературных источников приведен в дополнительных материалах к обсуждаемой статье.

Рис. 2. Местонахождения неандертальцев (синие треугольники) и верхнепалеолитических сапиенсов (красные кружки), учтенные в обсуждаемой статье. Для каждого местонахождения в скобках указано число образцов (индивидов) и «скелетных элементов», то есть отдельных крупных черепных костей. Считается, что полный череп состоит из 14 «скелетных элементов». Изображение из обсуждаемой статьи в Nature

Расчеты проводились двумя способами: на уровне индивидов и на уровне отдельных «скелетных элементов» или черепных костей. Авторы условно поделили череп на 14 «скелетных элементов», соответствующих главным черепным костям: лобной, затылочной, левой теменной, правой теменной и т. д. Это разумно, потому что от одних индивидов до нас дошли целые или почти целые черепа, а от других — лишь фрагменты. Понятно, что отдельная затылочная кость без следов травм и целый нетравмированный череп несут разное количество информации о травматизме, и это необходимо учитывать.

В общей сложности получившийся массив данных включает 114 неандертальцев (из них с травмами черепа были у 9, или 7,9%) и 90 верхнепалеолитических сапиенсов (из них травмированных 12, или 13,3%); неандертальских «скелетных элементов» всего 295 (из них со следами травм 14, или 4,7%), кроманьонских — 541 (из них с травмами — 25, или 4,6%). Казалось бы, эти цифры говорят сами за себя: сразу видно, что у неандертальцев частота встречаемости черепных травм не выше, чем у сапиенсов. Но первое впечатление может быть обманчивым. Например, не исключено, что всё дело в худшей сохранности неандертальских костей. Ведь почти все они — более древние, чем кости кроманьонцев. Поэтому авторы обрушили на собранные данные всю мощь современных статистических методов.

Для каждого образца учитывались следующие параметры:

1) Наличие или отсутствие следов травмы (авторы не пытались классифицировать травмы по степени тяжести, ограничившись бинарной классификацией: травма есть или травмы нет);

2) Видовая принадлежность (неандерталец или сапиенс);

3) Сохранность (каждая кость была отнесена к одной из четырех групп по степени сохранности: сохранилось менее 25% кости, 25–50%, 50–75%, более 75%);

4) Возраст смерти: всех индивидов поделили на «молодых» (не доживших до 30 лет), «старых» и с неопределимым возрастом;

5) Пол (мужской, женский или неизвестный);

6) Географический регион.

Статистический анализ данных проводился при помощи обобщенных линейных смешанных моделей (см. Generalized linear mixed model). Всего было рассмотрено 8 разных моделей, учитывающих данные на уровне индивидов или скелетных элементов, включающих разные наборы параметров и либо учитывающих, либо не учитывающих образцы, информация по которым неполна. Это позволило оценить связь травматизма с разными факторами по отдельности и в различных комбинациях.

Достоверных различий по общей частоте встречаемости черепных травм у неандертальцев и сапиенсов обнаружить не удалось, несмотря на все ухищрения. Это главный результат исследования: вопреки распространенной точке зрения, общий уровень травматизма у двух видов палеолитических охотников-собирателей оказался практически одинаковым. Это ставит под сомнение идею о том, что жизнь у неандертальцев была более суровой и опасной, чем у пришедших им на смену верхнепалеолитических сапиенсов.

У обоих видов черепные травмы намного чаще встречаются у мужчин, чем у женщин. Это согласуется с имеющимися представлениями о поведенческих и психологических различиях между полами: предполагается, что мужчины больше времени посвящали опасным видам деятельности, таким как охота на крупных животных или драки с сородичами.

Также выявилась достоверная связь между сохранностью костей и частотой встречаемости травм: чем лучше сохранилась кость, тем больше шансов, что на ней обнаружатся следы травмы. На это не удается списать отсутствие различий по уровню травматизма между видами, но из этого следует, что при оценке травматизма обязательно нужно учитывать фактор сохранности.

Единственное достоверное различие между неандертальцами и сапиенсами, которое авторам удалось обнаружить, связано с возрастным распределением черепных травм. Оказалось, что у неандертальцев, умерших молодыми (в возрасте от 12 до 30 лет), черепные травмы встречаются чаще, чем у переваливших за 30-летний рубеж. У сапиенсов прослеживается обратная тенденция (рис. 3). При интерпретации этого факта нужно учитывать, что, судя по имеющимся признакам заживления, большинство травм в изученной выборке не были непосредственной причиной смерти. Некоторые из них могли быть получены задолго до смерти: известно, что следы сколько-нибудь серьезных черепных травм обычно сохраняются на всю жизнь (и после того, как рана зажила, уже невозможно определить, когда она была получена). Поэтому в принципе можно ожидать, что следы травм будут постепенно накапливаться с возрастом. С этой точки зрения картина, наблюдаемая у сапиенсов, выглядит более естественной, чем то, что мы видим у неандертальцев. Обнаруженная закономерность может говорить о том, что неандертальцы чаще, чем сапиенсы, получали травмы в юности и реже — в зрелом возрасте. Или же уровень травматизма был сходным в обоих возрастах, однако травмированные в юности неандертальцы имели меньше шансов дожить до 30 лет по сравнению с травмированными молодыми сапиенсами. О причинах всего этого можно пока лишь гадать.

Рис. 3. Доля «скелетных элементов» со следами травм у «молодых» (young) и «старых» (old) неандертальцев (NEA) и верхнепалеолитических сапиенсов (UPH), без учета образцов неопределенного пола или возраста. Рисунок из обсуждаемой статьи в Nature

Данное исследование отличается от предыдущих рекордным объемом выборки и скрупулезностью статистического анализа. Но всё же, по-видимому, нельзя утверждать, что оно полностью перечеркивает все прежние рассуждения о суровой жизни неандертальцев. Во-первых, претензия авторов на полноту охвата имеющегося материала не вполне соответствует реальности. Например, в выборку почему-то не попали неандертальцы из испанской пещеры Эль-Сидрон (см.: Неандертальцы жили маленькими группами и ели друг друга, «Элементы», 13.01.2011), хотя там есть и нижние челюсти, и фрагменты нейрокраниумов (черепных коробок). Во-вторых, не учитывался характер травм и степень их тяжести. В-третьих, у неандертальцев (как, впрочем, и у сапиенсов), помимо черепных травм, описано множество других патологий, которые в данной работе не рассматривались. Есть и другие указания на то, что неандертальская жизнь была крайне тяжелой. Например, недавно появились новые данные о том, в каких нелегких условиях росли неандертальские дети (T. M. Smith et al., 2018. Wintertime stress, nursing, and lead exposure in Neanderthal children). Так что «миф» о суровой неандертальской жизни рано объявлять развенчанным.

Источник: Judith Beier, Nils Anthes, Joachim Wahl, Katerina Harvati. Similar cranial trauma prevalence among Neanderthals and Upper Palaeolithic modern humans // Nature. Published: 14 November 2018. DOI: 10.1038/s41586-018-0696-8.

См. также:

Л. Б. Вишняцкий, 2014. Вооруженное насилие в палеолите.

Александр Марков

http://elementy.ru/novosti_nauki/433365/Cherepnye_travmy_u_n...

Чтобы понять, зачем неандертальцы придавали деревянным палкам необычную форму и обугливали их, ученые проанализировали деревянные орудия современных охотников-собирателей, а также экземпляры из этнологических коллекций, собранных в Африке, Америке и Австралии. Оказалось, что деревянные палки-копалки, которые используют африканские народы хадза и бушмены, похожи на неандертальские орудия, найденные в Италии. Они сделаны из самого твердого дерева, доступного в данной местности; с одного края у них закругленная «рукоятка», с другого — тупой конец. Хадза делают орудия длиной 1,35 метра; после каждого поиска палка на несколько сантиметров стачивается, а когда она укорачивается до 80 сантиметров, ее выбрасывают. Хадза и австралийские аборигены при изготовлении деревянных орудий обжигают верхний слой древесины, а потом соскребают его. Поэтому авторы статьи пришли к выводу, что неандертальцы тоже могли использовать огонь для получения деревянных орудий. Об этом свидетельствовали царапины и порезы на обугленных местах. И так же, как и современные охотники-собиратели, неандертальцы могли использовать деревянные орудия как палки-копалки при поиске съедобных растений или для охоты на мелких норных животных.

Также ученые провели эксперимент и сами сделали палку-копалку из самшита с помощью каменных скребков и ножей, морфологически похожих на те, что были найдены на стоянке в Италии, и огня. По словам исследователей, им понадобилось обжигать куски древесины, чтобы легче снять кору и убрать небольшие сучки.

Ранее археологи предположили, что неандертальцы владели примитивными стоматологическими технологиями. Об этом свидетельствовали следы прижизненной обработки зубов заостренными предметами.

Источник: Екатерина Русакова, N+1