Как лечат детей-психопатов (окончание)⁠⁠

Пост в Лигу психотерапии.

Первая часть здесь

Колдуэлл и ван Рибройк отследили путь 248 юных отступников после их освобождения. 147 из них освободились из обычного коррекционного учреждения, а 101 (более сложные, психопатические случаи) — из Мендоты. Спустя 4,5 года мальчики из Мендоты совершили гораздо меньше повторных преступлений (64% против 97%) и гораздо меньше преступлений, связанных с насилием (36% против 60%). Что поражает больше всего, так это то, что юные преступники из обычных коррекционных учреждений убили 16 человек, а мальчики из Мендоты — ни одного.

«Мы думали, что как только они выйдут за дверь, они продержатся максимум неделю-другую, и вновь совершат что-нибудь», говорит Колдуэлл. «А затем пришли результаты, демонстрирующие, что ничего подобного не происходит. Мы даже подумали, что в результатах ошибка». В течение двух лет они пытались найти ошибки или альтернативное объяснение, но в конце концов пришли к выводу, что результаты реальны.

Теперь они пытаются решить следующий вопрос: может ли программа лечения Мендоты изменять не только поведение подростков, но и их мозг? Исследователи настроены оптимистично, отчасти потому, что часть мозга, ответственная за принятие решений, продолжает развиваться примерно до 25 лет. По словам Кента Киля, программа похожа на тягание весов, только в нейронном плане. «Если вы тренируете свою лимбическую систему, то ее характеристики улучшаются».

Чтобы протестировать это утверждение, Киль и сотрудники Мендоты теперь просят 300 резидентов центра пройти мобильное сканирование мозга. Сканер регистрирует форму и размер ключевых областей мозга у ребят, а также его реакцию на тесты импульсивности, принятия решений и другиз качеств, присущих психопатии. Мозг каждого пациента будет просканировать до, во время и по окончанию программы, обеспечивая исследователей данными о том, отражается ли исправленное поведение на функционировании мозга.

Никто не ждет от выпускников Мендоты развития полноценной эмпатии или сердечности. «Они не могут из Джокера взять и превратиться в мистера Роджерса (проповедник, автор песен и телеведущий, снимался в детском телесериале — прим. ред. «Лампы»)», смеется Колдуэлл. Но они могут развить осознанную совесть, интеллектуальное осознание того, что жизнь может приносить больше удовлетворения, если они будут подчиняться правилам.

«Мы будем счастливы, если они просто не будут преступать закон», говорит ван Рибройк. «В нашем мире это огромное достижение».

Многие ли из них смогут придерживаться этого курса в течение всей жизни? Колдуэлл и ван Рибройк не имеют ни малейшего понятия. Они не имеют контактов с бывшими пациентами — такова политика, требующая, чтобы сотрудники и пациенты придерживались определенных рамок. Но иногда выпускники пишут или звонят, сообщая о своем прогрессе. Среди людей, оставивших подобные отзывы, особо выделяется 37-летний Карл.

Карл (не настоящее имя) отправил ван Рибройку электронное письмо с благодарностью в 2013 году. Если не считать одного приговора за вооруженное нападение, после Мендоты он в течение 10 лет не попадал ни в какие переделки и открыл свой бизнес — похоронный дом неподалеку от Лос-Анджелеса. Его успех особо значителен, поскольку его случай был одним из трудных — он был мальчиком из хорошей семьи, рожденным причинять насилие.

Карл родился в маленьком городке в Висконсине. Средний ребенок компьютерного программиста и учителя, «он получился злобным», вспоминает его отец в разговоре по телефону. Его акты насилия начались с малого — ударил мальчика в детском саду, но быстро обострились — оторвал голову любимому плюшевому мишке, порезал шины на родительском авто, разводил костры, убил хомяка своей сестры.

Его сестра вспоминает, как Карл, когда ему было 8, раскручивал кошку, держа ее за хвост, все быстрее и быстрее, а затем отпустил. «Я слышала, как она ударилась о стену, а Карл лишь засмеялся».

Оглядываясь назад, даже Карл озадачен своей детской яростью. «Я помню, как сильно укусил маму, у нее шла кровь, она плакала. Я помню, что был очень счастлив этим, меня переполняла радость, я чувствовал полное удовлетворение», говорит он мне по телефону.

«Не то, чтобы меня кто-то бил и я пытался ответить. Это было странное, необъяснимое чувство ненависти».

Его поведение заботило и страшило родителей. «Он рос и все становилось только хуже», вспоминает его отец. «Позже, когда он стал подростком и его посадили в тюрьму, я обрадовался. Мы знали, где он и что он в безопасности — у нас будто камень с души свалился».

К тому времени, как Карл попал в Лечебный центр для подростков в Мендоте, ему исполнилось 15 лет, у него за плечами была психиатрическая больница, интернат, коррекционные центры. Его личное дело в полиции имело 18 обвинений, в том числе вооруженное ограбление, три «преступления против личности», одно из которых отправило пострадавшего в больницу. Исправительное учреждение для подростков в Линкольн Хиллс отправило его в Мендоту, после того, как он совершил более 100 нарушений режима менее, чем за 4 месяца. В чек-листе юношеской психопатии у него отмечено 38 из 40 пунктов, на пять пунктов больше, чем в среднем у пациентов Мендоты, считавшихся одними из самых опасных юношей в штате.

Начало жизни в Мендоте у Карла не было гладким: неделями он третировал персонал, раскидывал фекалии по камере, кричал по ночам, отказывался принимать душ, провел больше времени взаперти, чем снаружи. Затем медленно, но его психология начала меняться. Невозмутимое спокойствие персонала ослабило его защиту. «Эти люди были как зомби», вспоминает Карл со смехом. «Можно было ударить их в лицо, а они ничего тебе не делали».

Он начал говорить на сеансах терапии и на занятиях. Он перестал огрызаться и успокоился. Он наладил первые реальные взаимоотношения в своей жизни. «Учителя, няни, персонал — все казались пропитаны этой идеей, что могут изменить нас», говорит он. «Типа, что-то хорошее может выйти из нас. Говорили, что у нас есть потенциал».

После двух сроков в Мендоте, его отпустили как раз перед 18-летием. Он женился, а в 20 его арестовали за избиение офицера полиции. В тюрьме он написал суицидальную записку, соорудил петлю, за эту попытку его посадили в одиночную камеру под присмотром. Находясь там, он начал читать Библию и поститься, а затем, по его словам, «произошло какое-то мощное изменение». Карл стал верить в бога. Карл признает, что его жизнь далека от христианского идеала. Но он посещает церковь каждую неделю и благодарит Мендоту за путь, приведший его к обретению веры. В 2003 году его выпустили, его брак распался, он переехал из Висконсина в Калифорнию и открыл там свой похоронный дом.

Карл жизнерадостно признает, что ему нравится похоронный бизнес. В детстве, говорит Карл, «я восхищался ножами, резанием и убийствами, так что это безобидный способ выразить свое болезненное любопытство. Я считаю, что высшая степень болезненного любопытства делает из людей серийных убийц. У меня то же влечение. Только в очень умеренном плане».

Конечно, его профессия требует эмпатии. Карл говорит, что приучил себя выказывать сочувствие своим горюющим клиентам, и получается весьма естественно. Его сестра согласна, что он совершил большой эмоциональный прогресс. «Я видела, как он общается с семьями, он невероятен. Он проявляет глубокое сочувствие и подставляет им свое плечо», говорит она. «И это не укладывается в рамки моего представления о нем. Я в замешательстве. Правда ли это? Действительно ли он им сочувствует? Или это все подделка? Осознает ли он это?».

После разговора с Карлом, я начинаю видеть в нем отличную историю успеха. «Без Мендоты и Иисуса я бы стал Мэнсоном, Банди, Дамером или Берковицем». Конечно, его увлечение немного жутковато. Но тем не менее, он вновь женился, стал отцом обожаемого им годовалого сына, его бизнес процветает. После нашего разговора по телефону, я решаю встретиться с ним лично. Я хочу лично засвидетельствовать его перерождение.

В ночь перед вылетом в Лос-Анджелес я получаю истеричное письмо от жены Карла. Карл в полиции. Его жена говорит мне, что Карл считает себя полигамным — он пригласил одну из своих подружек к себе домой (женщина отрицает, что у них с Карлом были романтические отношения). Они играли с ребенком, когда вернулась жена. Она пришла в ярость и забрала ребенка. Карл схватил ее за волосы, вырвал ребенка и отобрал телефон, чтобы она не звонила в полицию. Она дозвонилась до них из соседского дома. В итоге, ему предъявлено три обвинения — избиение супруги, запугивание свидетеля, пренебрежение родительскими обязанностями. Ставший хорошим психопат теперь сел в тюрьму.

Я все равно лечу в Лос-Анджелес, наивно полагая, что его выпустят под залог после слушания. В полдевятого утра мы встречаемся с его женой в суде и начинается долгое ожидание. Она на 12 лет моложе Карла, миниатюрная женщина с длинными черными волосами и усталостью, которая заметна лишь когда она смотрит на своего сына. Она встретила Карла через сервис интернет-знакомств два года назад, когда приезжала в Лос-Анджелес, и после романа, длившегося пару месяцев, переехала в Калифорнию, чтобы выйти за него замуж. Теперь она сидит в суде, поглядывая за сыном и отвечая на звонки клиентов похоронного дома.

«Я так устала от этой драмы», говорит она, пока в очередной раз звонит телефон.

Трудно быть замужем за таким мужчиной, как Карл. Жена говорит, что он смешной и очаровательный, он хороший слушатель, но порой он теряет интерес в своем похоронном бизнесе и оставляет все дела на ней. Приводит домой других женщин и занимается с ними сексом, даже когда она дома. И хотя он еще серьезно не бил ее, он давал ей пощечины.

«Он просил прощения, но я не знаю, был ли он расстроен этим», говорит она.

«То есть вы думали, чувствует ли он раскаяние?»

«Если честно, я сейчас в таком состоянии, когда мне уже все равно. Я просто хочу, чтобы я и мой сын были в безопасности».

Наконец, после трех часов дня, Карл появляется в суде, в наручниках, в оранжевой робе. Он машет нам двумя руками и одаривает беззаботной улыбкой, которая тает, когда он слышит, что его не выпустят сегодня под залог, несмотря на его признание вины. Он останется в тюрьме еще на три недели.

Карл звонит мне на следующий день, после того, как его отпустили. «Я не должен был заводить подружку и жену одновременно», говорит он мне с нехарактерным для него раскаянием. Он настаивает, что хочет сохранить семью, что назначенные судом занятия по предотвращению домашнего насилия помогут ему. Он выглядит искренним.

Когда я описываю последние новости из жизни Карла Майклу Колдуэллу и Грегу ван Рибройку, они издают понимающий смешок. «Это считается хорошим развитием событий для парня из Мендоты», говорит Колдуэлл. «Он никогда полностью не приспособится к жизни, но пока ему удается оставаться преимущественно в рамках закона. Даже этот проступок — это же не вооруженное ограбление и не стрельба по людям».

Его сестра оценивает успехи брата подобным же образом. «Этому парню выпали самые паршивые карты из колоды. Кто заслуживает такой жизни? То, что он не безумный лунатик, не получил пожизненный срок, не умер — это просто чудо».

Я спрашиваю Карла, трудно ли играть по правилам, быть просто нормальным. «По шкале от 1 до 10, насколько это трудно для меня? Я бы сказал 8. Потому что 8 — это трудно, очень трудно».

Мне начинает нравиться Карл: у него живой интеллект, готовность признавать свои ошибки, желание быть хорошим. Искренен ли он или пытается манипулировать мной? Является ли случай Карла доказательством, что психопатию можно обуздать, или это доказательство того, что черты психопата настолько глубоко укоренены, что от них невозможно избавиться? Я не знаю.

В центре Сан-Маркос у Саманты новые штаны для йоги, но они принесли ей мало радости. Через несколько часов, мама уедет в аэропорт и улетит в Айдахо. Саманта жует кусок пиццы и предлагает посмотреть фильм на ноутбуке Джен. Она выглядит расстроенной, но больше возвращением к скучной рутине, чем отъездом матери.

Саманта прижимается к маме, пока они смотрят фильм «Большой и добрый великан», эта 11-летняя девочка, способная проткнуть учителю ладонь карандашом при малейшей провокации.

Наблюдая за ними в темнеющей комнате, я в сотый раз раздумываю о непостоянной природе добра и зла. Если мозг Саманты рожден бессердечным, если она не может выражать эмпатию или чувствовать раскаяние из-за недостатка в мозге, можно ли сказать, что она злая? «Дети не могут ничего с этим поделать», говорит Адриан Рейн. «Дети не вырастают с желанием стать психопатом или серийным убийцей. Они хотят стать бейсболистом или футболистом. Это не выбор».

И все же, говорит Рейн, даже если мы не называем их злыми, мы должны пытаться отвести их от злых деяний. Это ежедневная борьба, посев семян эмоций, которые так естественны — сочувствие, забота, раскаяние — в каменистую почву бессердечного мозга. Саманта живет в Сан-Маркосе уже больше двух лет, где сотрудники пытаются сформировать ее поведение с помощью регулярной терапии и сходной с Мендотой программой ограниченных и быстрых наказаний и системы призов и привилегий — конфеток, карточек с покемонами, поздний отбой по выходным.

Джен и Дэнни уже заметили первые ростки эмпатии. Саманта подружилась с девочкой и недавно успокаивала ее после того, как уволился ее соцработник. Они обнаружили следы самосознания и раскаяния: Саманта знает, что ее мысли о причинении вреда другим неправильны, она пытается подавлять их. Но когнитивный тренинг не всегда справляется с порывами задушить раздражающего одноклассника, что она попыталась сделать лишь вчера. «Это просто нарастает, а затем я чувствую, что должна взять и задушить его. Я не могу сдержаться», объясняет Саманта.

Это изматывает как Саманту, так и окружающих ее людей. Позже я спрашиваю Джен, есть ли у Саманты положительные качества, за которые ее можно любить и прощать ей все это. «Не все же так плохо?» спрашиваю я. Она медлит с ответом. «Или плохо?».

«Не все так плохо», наконец отвечает Джен. «Она милая и может быть смешной и приятной». Она хорошо играет в настольные игры, у нее невероятное воображение, а ее братья и сестры говорят, что скучают по ней. Но настроение Саманты может резко измениться. «Все дело в том, что ее крайности чересчур экстремальные. Ты всегда ждешь, что что-то случится».

Дэнни говорит, что они рассчитывают на то, что ее эгоизм возьмет верх над импульсивностью. «Наша надежда в том, что она разовьет в себе умственное понимание того, что ее поведение должно соответствовать, если она хочет наслаждаться какими-либо вещами». Из-за того, что ей рано поставили диагноз, они надеются, что юный, развивающийся мозг Саманты сможет взрастить в себе нравственные и этические принципы. А такие родители как Джен и Дэнни помогут ей в этом — исследователи полагают, что теплая семейная атмосфера и ответственные родители могут помочь бессердечному ребенку с возрастом стать менее равнодушным.

С другой стороны, как сказал им нью-йоркский психиатр, факт того, что ее симптомы проявились так рано и так остро, может сигнализировать о том, что ее бессердечие настолько глубоко укоренилось в ней, что мало что поможет избавиться от него.

Родители Саманты пытаются не думать о том, что было бы, если бы они не удочерили ее. Даже Саманта спрашивала их, не сожалеют ли они об этом. «Она спросила, хотели ли мы ее», вспоминает Джен. «Настоящий ответ на это такой: мы не знали, насколько высокие требования она предъявит нам. У нас не было ни малейшего представления. Не знаем, поступили бы мы так же, если бы нам пришлось удочерить ее сейчас. Но мы ответили ей, что она всегда была нашей».

Джен и Дэнни планируют привезти Саманту домой этим летом — планы, которые вселяют в семью некоторую тревогу. Они предприняли несколько предупреждающих мер, например, установили сигнализацию на дверь спальни Саманты. Старшие дети больше и сильнее ее, но семье все равно придется следить за детьми 5 и 7 лет. И все же, они верят, что Саманта готова вернуться, поскольку в Сан-Маркосе она совершила большой прогресс. Они хотят вернуть ее домой, дать еще один шанс.

Но даже если Саманта в 11 лет сможет вернуться к нормальной жизни дома, что ждет ее в будущем? «Хочу ли, чтобы у такого ребенка были водительские права?», спрашивает себя Джен. Пойдет ли она на свидания? Она достаточно умна для того, чтобы пойти в колледж, но сможет ли она войти в сложное социальное общество, не став для него угрозой? Сможет ли она создать устойчивые романтические отношения, не говоря уже о том, чтобы влюбиться и выйти замуж?

Джен и Дэнни переосмыслили понятие успеха для Саманты — теперь они просто хотят, чтобы она не загремела в тюрьму.

И все же, они любят Саманту. «Она наша, и мы хотим растить наших детей вместе», говорит Джен. Саманта провела в различных лечебных учреждениях почти 5 лет, почти половину всей своей жизни. Они не смогут вечно держать ее в учреждениях. Она должна научиться общаться с миром, лучше раньше, чем позже. «Я верю, что есть надежда», говорит Джен. «Самое трудное в том, что от этого никогда не избавиться. Это родительство с большими ставками. И если мы проиграем, то проиграем по-крупному».

Автор: Барбара Брэдли Хагерти, The Atlantic.

Оригинал статьи

https://www.theatlantic.com/magazine/archive/2017/06/when-yo...

Перевод на русский язык взят отсюда

https://lampa.live/2017/05/22/when-your-child-is-a-psycho/

БМ ругался на некоторые картинки