К юбилею Февральской революции: Черчилль о Николае II.
Ни к одной стране судьба не была так жестока, как к России. Её корабль пошёл ко дну, когда гавань была в виду. Она уже перетерпела бурю, когда все обрушилось. Все жертвы были уже принесены, вся работа завершена. Отчаяние и измена овладели властью, когда задача была уже выполнена.
Долгие отступления окончились; снарядный голод побеждён; вооружение притекало широким потоком; более сильная, более многочисленная, лучше снабжённая армия сторожила огромный фронт; тыловые сборные пункты были переполнены людьми. Алексеев руководил армией и Колчак — флотом. Кроме того — никаких трудных действий больше не требовалось: оставаться на посту; тяжёлым грузом давить на широко растянувшиеся германские линии; удерживать, не проявляя особой активности, слабеющие силы противника на своём фронте; иными словами – держаться; вот все, что стояло между Россией и плодами общей победы. Людендорф, обозревая события 1916, говорит:
«Россия изобрела сильный новый тип подразделений: дивизии были сокращены до двенадцати батальонов, батареи до шести орудий; новые дивизии были сформированы из избыточных четвёртых батальонов и восьмых орудий каждой батареи. Реорганизация привела к значительному усилению».
Это означает, что Российская империя подготовила к кампании 1917 более крупную и лучше оснащённую армию, чем ту, с которой она вступила в войну. В марте Царь был на престоле; Российская империя и русская армия держались, фронт был обеспечен и победа бесспорна.
Согласно поверхностной моде нашего времени, царский строй принято трактовать как слепую, прогнившую, ни на что не способную тиранию. Но разбор тридцати месяцев войны с Германией и Австрией должен бы исправить эти легковесные представления. Силу Российской империи мы можем измерить по ударам, которые она вытерпела, по бедствиям, которые она пережила, по неисчерпаемым силам, которые она развила, и по восстановлению сил, на которое она оказалась способна. В управлении государствами, когда творятся великие события, вождь нации, кто бы он ни был, осуждается за неудачи и прославляется за успехи. Дело не в том, кто проделывал работу, кто начёртывал план борьбы: порицание или хвала за исход довлеют тому, на ком авторитет верховной ответственности.
Почему не оценивать Николая II такою мерой? Бремя последних решений лежало на нем. На вершине, где события превосходят разумение человека, где все неисповедимо, давать ответы приходилось ему. Стрелкою компаса был он. Воевать или не воевать? Наступать или отступать? Идти вправо или влево? Согласиться на демократизацию или держаться твёрдо? Уйти или устоять? Вот – поля сражений Николая II. Почему не воздать ему за это честь? Самоотверженный порыв русских армий, спасший Париж в 1914; преодоление мучительного безснарядного отступления; медленное восстановление сил; брусиловские победы; вступление России в кампанию 1917 непобедимой, более сильной, чем когда-либо; разве во всем этом не было его доли? Несмотря на ошибки большие и страшные, тот строй, который в нем воплощался, которым он руководил, которому своими личными свойствами он придавал жизненную искру — к этому моменту выиграл войну для России.
Вот его сейчас сразят. Вмешивается тёмная рука, сначала облечённая безумием. Царь сходит со сцены. Его и всех его любящих предают на страдание и смерть. Его усилия преуменьшают; его действия осуждают; его память порочат… Остановитесь и скажите: а кто же другой оказался пригодным? В людях талантливых и смелых; людях честолюбивых и гордых духом; отважных и властных – недостатка не было. Но никто не сумел ответить на те несколько простых вопросов, от которых зависела жизнь и слава России. Держа победу уже в руках, она пала на землю, заживо, как дрений Ирод, пожираемая червями. Но не напрасны были её отважные подвиги. Смертельно раненый гигант успел, из последних сил, передать факел на восток, через океан, новому Титану, пребывавшему в сомнениях, который теперь восстал и начал тяжело-вооружаться. Российская империя пала 16 марта; 6 апреля США вступили в войну.
Источник: Churchill W. The World Crisis, 1911-1918. NY., 2005. — PP. 689-690.
Оригинальный текст:
Surely to no nation has Fate been more malignant than to Russia. Her ship went down in sight of port. She had actually weathered the storm when all was cast away. Every sacrifice had been made; the toil was achieved. Despair and Treachery usurped command at the very moment when the task was done.
The long retreats were ended; the munition famine was broken; arms were pouring in; stronger, larger, better equipped armies guarded the immense front; the depots overflowed with sturdy men. Alexeieff directed the Army and Koltchak the Fleet. Moreover, no difficult action was now required: to remain in presence: to lean with heavy weight upon the far-stretched Teutonic line: to hold without exceptional activity the weakened hostile forces on her front: in a word, to endure—that was all that stood between Russia and the fruits of general victory. Says Ludendorff, surveying the scene at the close of 1916:
«Russia, in particular, produced very strong new formations, divisions were reduced to twelve battalions, the batteries to six guns; new divisions were formed out of the surplus fourth battalions and the seventh and eighth guns of each battery. This reorganization made a great increase of strength.»
It meant in fact that the Russian Empire marshalled for the campaign of'1917 a far larger and better equipped army than that with which she had started the war. In March the Czar was on his throne; the Russian Empire and people stood, the front was safe, and victory certain.
It is the shallow fashion of these times to dismiss the Czarist regime as a purblind, corrupt, incompetent tyranny. But a survey of its thirty months' war with Germany and Austria should correct these loose impressions and expose the dominant facts. We may measure the strength of the Russian Empire by the battering it had endured, by the disasters it had survived, by the inexhaustible forces it had developed, and by the recovery it had made. In the Governments of States, when great events are afoot, the leader of the nation, whoever he be, is held accountable for failure and vindicated by success. No matter who wrought the toil, who planned the struggle, to the supreme responsible authority belongs the blame or credit for the result.
Why should this stern test be denied to Nicholas II? He had made many mistakes, what ruler had not? He was neither a great captain nor a great prince. He was only a true, simple man of average ability, of merciful disposition, upheld in all his daily life by his faith in God. But the brunt of supreme decisions centred upon him. At the summit where all problems are reduced to Yea or Nay, where events transcend the faculties of men and where all is inscrutable, he had to give the answers. His was the function of the compass-needle. War or no war? Advance or retreat? Right or left? Democratize or hold fir? Quit or persevere? These were the battlefields of Nicholas II. Why should he reap no honour from them? The devoted onset of the Russian armies which saved Paris in 1914; the mastered agony of the munitionless retreat; the slowly regathered forces; the victories of Brusiloff; the Russian entry upon the campaign of 1917, unconquered, stronger than ever; has he no share in these? In spite of errors vast and terrible, the regime he personified, over which he presided, to which his personal character gave the vital spark, had at this moment won the war for Russia.
He is about to be struck down. A dark hand, gloved at first in folly, now intervenes. Exit Czar. Deliver him and all he loved to wounds and death. Belittle his efforts, asperse his conduct, insult his memory; but pause then to tell us who else was found capable. Who-or what could guide the Russian State? Men gifted and daring; men ambitious and fierce; spirits audacious and commanding —of these there was no lack. But none could answer the few plain questions on which the life and fame of Russia turned. With victory in her grasp she fell upon the earth, devoured alive, like Herod of old, by worms. But not in vain her valiant deeds. The giant mortally stricken had just time, with dying strength, to pass the torch eastward across the ocean to a new Titan long sunk in doubt who now arose and began ponderously to arm. The Russian Empire fell on March 16; on April 6 the United States entered the war.
Источник: https://books.google.ru/books?id=6l6Fgnz8fXIC&redir_esc=y
