Из воспоминаний деда о войне⁠⁠

В конце 80-х мой дед, как сейчас принято говорить, интервьюировался у своего земляка. В последствии земляк напишет книгу о своей малой родине - селе Кислово Быковского района Волгоградской области.

Отрывок из главы "Директор кисловской школы ОЛЕЙНИКОВ ПЕТР ДМИТРИЕВИЧ (1922 – 1993 г.г.)" этой книги привожу.

Вот и первый трудовой отпуск 1941 года. 15 июня я выехал в Сталинград, купил себе красивые и блестящие ботинки, первый в жизни костюм, даже галстук. Два дня я гостил у родственников в Сталинграде. Знакомился с городом, ходил в кинотеатр, ел мороженое, покупал подарки сестрёнкам и родственникам. Словом отдыхал. Городская жизнь мне не очень понравилась, слишком суетно и жарко.

21 июня я купил билет на местный пароход в каюте третьего класса под напутствие родственников уехал домой, в Кислово.

Вечером прогуливался по верхней палубе в новеньком костюме, с галстуком. Я частенько поглядывал на себя в огромные зеркала, установленных в больших проходах с одного борта на другой. Вокруг были нарядно одетые красивые женщины, солидные мужчины, работал ресторан, играла музыка. За бортом мимо медленно двигались белые плёсы, обрамлённые тёмной зеленью, кое-где одинокий рыбачёк, видно, оставшийся на ночёвку, жёг небольшой костерок, готовя нехитрый рыбацкий ужин и дымом отпугивая наседающих комаров. А на другой стороне Волги сменяли друг друга обрывистые берега и маленькие речушки в глубоких заросших большими дубами балках. Разбегающиеся от носа парохода волны бежали к берегам, а два пенистых следа от пароходных колёс, ещё долго виднелись далеко позади за кормой. Иногда пароход давал гудок, приветствуя встречное судно, а рулевой с бокового мостика флажком давал отмашку, указывая с какой стороны должен проходить встречный транспорт. Матросы на нижней палубе перекатывали большие деревянные бочки с одного борта на другой, выравнивая крен парохода в ожидании боковой волны встречного парохода.

Бакенщики уже на своих весельных лодках плавали от бакена к бакену, зажигая на них керосиновые лампы, обозначая пароходам фарватер реки в ночной темноте.

Полная, пока ещё бледная Луна появилась высоко в вечернем небе, вот-вот появятся первые звёздочки.

Вот оно счастье! Я – учитель, о чём мечтал с детства, работа в школе, есть свой класс с двумя десятками учеников, мечтающих быть похожими на меня. В душе был уверен, жизнь прекрасна, всё у меня в жизни идёт так, как надо.

Впереди более месяца отпуска. Впереди месяц общения со своими сестрёнками и младшим братом. В новеньком чемодане лежат для всех подарки. Там меня ждут, там мне будут очень рады.

Вскоре под мерное шлёпанье пароходных колес я спал в каюте спокойным сном счастливого человека.

Утром проснулся всё под то же мерное шлёпанье колёсных плиц о воду, но в каюте из восьми человек был один только я. Оделся, вышел на палубу. Мне показалось, что я не на том пароходе, на котором был вчера. Сегодня чувствовалось какое-то нервное движение, женщины, держа в руках платочки, всхлипывали, кое-где слышался женский плач в голос, громкие мужские разговоры. Предчувствие чего-то тревожного охватило меня.

Один высокий, лысоватый мужчина уверенным голосом говорил, что война долго продолжаться не будет, армия у нас сильная, и мы очень скоро разобьём фашистов. Вначале мне показалось, что идут обычные для того времени разговоры о войне. У меня и мысли не возникло о наступившей войне. Я увидел знакомую женщину по каюте и спросил у неё, в чём дело?

- Война, Петя, война, будь она неладна.

- Какая война? С кем?

- Немцы сегодня рано утром напали на нашу страну, - и она, достав из рукава, приложила маленький кружевной платочек к покрасневшим глазам. Немного помолчав, продолжила:

- Мой муж военный отправил меня погостевать к родителям в Камышин, но думаю сегодня же возвращаться домой в Сталинград. Боюсь, что его часть отправят на фронт, и я не смогу его проводить.

Хорошее отпускное настроение улетучилось, в душе поселилась тревога, неопределённость. Я вчера был отпускником мирного времени, всё было ясно. А сегодня уже идёт война, и я не знаю, что мне делать, возвращаться назад в свой район, где я приписан в военкомате, или продолжать отпуск?

Пароход уже подходил к Быково, мне нужно было сходить, ведь в Кислово тогда ещё пристани не было. Тридцать километров пешком и я буду дома. Я уже стоял с чемоданчиком в проходе ожидая подачи трапа, когда ко мне подошёл Мытрусь с большим зембелем в руках, поздоровался со мной, а я его даже и не узнал. Он был значительно старше меня и жил на Песках, на противоположной стороне села.

- О-о, здорово Петро. А ты чего цэ в Быково сходишь, не жалко тоби ботиночек, они он яки у тебя новэньки, тай ще й блестящи?

- А что, в Кисловке пристань поставили?

- Та ни-и, Кисляны сходят в Антиповки, а там с рыбаками на лодке переправляются в Раздолье. А уж от Раздолья до Кисловки рукой подать, всего семь километров. Так это же не тридцать. К обеду будем дома, а если сойдёшь в Быково, то доберёшься не раньше вечера, с разбитыми ботинками. Так что присоединяйся к нам, во-он наши Кисляны стоят.

Только теперь я стал узнавать своих земляков. Лица их так же были угрюмыми, страшная новость уже наложила на них свою печать. Среди них с вещами стояла Катя Соколова, она жила на нашей улице недалеко от нас. Оказывается она только что закончила Дубовское педучилище и то же ехала домой отдыхать перед учебным годом.

Пришлось идти к помощнику капитана выправлять билет до Антиповки.

К обеду я был дома. Что тут творилось невозможно описать однозначно. Радость от приезда брата после двухгодового отсутствия омрачилась пришедшей страшной бедой. Плач стоял не только в нашем доме, а в каждом доме села. Все понимали, что германец воин сильный. Война не будет лёгкой и скоротечной, она коснётся всех семей, крути не крути, а надо затягивать потуже пояса.

Уже 23 июля военкоматы стали призывать в армию. Я не знаю, что мне делать, ведь я состою на воинском учёте в Кумылженском райвоенкомате, и перед отъездом в отпуск я отмечался там с указанием адреса, где буду находиться в отпуске. Там же расписался, что по первому зову я должен немедленно явиться в военкомат. Мне должны прислать вызов или повестку сюда в Кислово. Но ведь идёт война, страшная неразбериха повсюду, почта и телефон перегружены.

Какой же отпуск, какой же отдых, если идёт война, немцы уже захватывают город за городом, бомбят города и сёла.

Прожив у сестры неделю, стал собираться в обратный путь, на место своей работы. На десятый день я выехал пароходом к себе на работу. Я не узнал парохода, как будто это совсем не он. Весь он был забит спешащими куда-то людьми с большими багажами, зембелями, мешками. Тех отдыхающих, нарядно одетых женщин, мужчин в костюмах, любовавшихся природой, уже не было. Не было и музыки на верхней палубе, ресторан не работал, был занят какими-то ящиками, у которых сидел военный человек.

По пути на Ярскую зашёл в военкомат, а там столпотворение, в то время призывали сразу двадцать возрастов с 19 до 40 лет. Коридоры забиты, весь двор был полным, призывники стояли, сидели, а кто и лежал прямо на земле, ожидая вызова. На крыльцо выходит сержант и выкрикивает осипшим голосом очередную фамилию.

- Младший сержант Конюхов.

- Я, - и из толпы к крыльцу пробирается Конюхов, становится внизу перед крыльцом с котомкой у ног.

- Рядовой Небигайло, - ответа нет.

- Небигайло,- повторяет кто-то в толпе.

- Рядовой Небигай…, - уже громче кричит сержант, и голос его застряёт в горле.

- Тутечки я, тутечки.

- Не тутечки, а отвечай по уставу, рядовой Небигайло.

- Я, - уже по военному отвечает Небигайло и становится рядом с Конюховым в строй.

- Рядовой Лаптев.

- Я.

- Рядовой Парфенов.

- Я.

- Рядовой Непогодин.

-Я.

Перед сержантом стоит строй очередной пятёрки на приём к начальнику по личному составу.

- Справа по одному в кабинет номер два шагом марш, - он закрывает папку и уходит за ними внутрь здания.

Позади строя стоит, сидит, гудит гражданская толпа, а на крыльцо заходит пятёрка уже военных людей, хоть и в гражданской одежде.

Кое-как пробился к военкому (он немного знал меня), и он буквально обрушился на меня:

- Кто тебя вызывал? Почему сам явился? Нужен был бы – тебя вызвали, а сейчас марш домой и жди своей очереди, видишь, не до тебя сейчас. Езжай в свою Ярскую и без нашего разрешения никуда, слышишь, ни-ку-да не выезжай.

Что ж, делать нечего, я поехал в «свою Ярскую-1».

Близилась середина июля, до начала школьных занятий было ещё далеко, мне делать было нечего, и я пошёл работать в колхоз на уборку урожая.

Стали прибывать эвакуированные, рассказывали ужасы об эвакуации, о положении в прифронтовой зоне. Постоянные бомбёжки городов, сел, железнодорожных станций и идущих составов. Заброска немецких десантов в тыл нашей армии, появились диверсанты. Наша армия всё отступала и отступала. Начало меняться представление о войне, куда-то отступила уверенность о том, что разобьём агрессора на его же территории, о скоротечности военных действий и скором окончании войны. А фашисты всё захватывали города, территории нашей страны.

Мне исполнилось девятнадцать лет, и я ещё раз ездил с колхозной попуткой в военкомат, и опять ни с чем вернулся.

- Жди, надо будет, сами вызовем.

В середине августа меня вызвали в РайОНО, заведующий РайОНО, сообщил мне, что меня ещё не скоро призовут в армию, и вручил мне приказ о моём назначении заведующим начальной школы в село Сарычи. Там неделю назад уже старенькая заведующая школой умерла.

Мне очень неохота было переезжать в другую школу, оставлять своих учеников, да и с учителями я уже сдружился.

- Пётр Дмитриевич, ты сам знаешь, время военное, надо работать на победу там, где ты необходим для страны. Это приказ.

С 25 августа я был в Сарычах, принял школу, там работала ещё одна учительница Лида Степаненко, она окончила наш техникум двумя годами раньше меня.

А положение на фронтах тяжёлое. К нам беспрерывно прибывают эвакуированные, пригоняют скот, везут сельхозтехнику. Мы размещаем, устраиваем, организуем питание, жильё. Из двух классных комнат одну отдали под жильё, сами стали заниматься в три смены.

В свободное от занятий время работали в колхозе, косили всякую траву, резали ветки, камыш на корм скоту. Была уже поздняя осень, наступала зима, больно было смотреть на голодный скот, помещений так же не хватало. На ночь скотина ложится под забором или плетнём, а к утру самостоятельно встать не может.

Стали ходить слухи о фашистских десантах. Организовали молодёжный отряд по борьбе с диверсантами, дали каждому охотничье ружьё, а командиру - председателю сельсовета – настоящий наган. Но ни десанта, ни диверсантов мы так и не увидели.

Я ещё два раза обращался в военкомат с просьбой о призыве, на что военком меня выгнал, и сказал, что в следующий раз посадит в милиции на трое суток.

Наконец 16 декабря 1941 года я получил повестку из РВК о явке на призыв 17 декабря. Провожать меня из родственников было некому, вещей особых у меня так же не было, новый костюм я ещё в Кислово оставил.

Председатель колхоза выписал мне со склада продуктов в счёт оплаты моего труда в колхозе. Я принёс домой в мешке 2 килограмма сухарей, 5 килограмм муки, 3 килограмм мяса, 1 килограмм сухих яблок. Моя квартирная хозяйка за ночь напекла пышек, сварила мясо и сложила всё это в заплечный мешок.

Утром подъехали пароконные сани, простился с хозяйкой с Лидой Степаненко, которой и сдал школу, сел в сани на солому… и в путь. Так началась моя служба.

К 9 часам 17 декабря 1941 года я уже стоял на том же дворе в военкомате. Призывников было всё так же много, примерно моего возраста. Все мы оказались учителями, агрономами, зоотехниками, медицинскими и ветеринарными фельдшерами со всего района. В десять часов нас построили, сделали перекличку. Затем военком вызвал меня из строя, перед всеми вручил мне огромный пакет с нашими личными делами и назначил меня старшим по команде. В команде было 17 человек местных и 13 человек из эвакуированных.

После уже в кабинете военком дал мне подробный инструктаж двухдневного движения команды. Конечным пунктом был посёлок Перелазовский, где формируется инженерная бригада. К вечеру завтрашнего дня команду и пакет я должен сдать в штаб бригады. Следовать мы должны на конных повозках через Серафимович (это в 60 км. от Кумылги), там я должен отметиться в военкомате и нас разместят на ночлег.

Так всё и было, только когда я собирал свою команду утром в Серафимовиче, я недосчитался двоих призывников из эвакуированных с Украины. Я немного испугался, предполагая, что за них придётся отвечать мне, как старшему по команде. Военком меня успокоил, сказав, что они никуда не денутся, пойдут следующей командой. Записал их фамилии и отправил нас дальше в путь. В Перелазовский мы прибыли уже поздно ночью. Вручил в штабе пакет и нас старшина развел по квартирам на ночёвку у жителей. В каждом доме было битком набито постояльцев. Крики, ругань, но всё же разместились.

Утром мы были уже у штаба бригады, я пересчитал свою команду и снова не хватает теперь ещё одного призывника. Майор приказал мне построить команду прямо в помещении клуба, бывшей церкви. Когда уже построились в клубе, влетает наш потерянный призывник и бегом в строй. Оказывается он встретил своего родственника и загостился у него. Майор посмотрел на меня, а я сказал, что это наш недостающий. Он сделал перекличку, вызвал лейтенанта и представил его как нашего командира роты.

Нас разместили в переоборудованном под казарму коровнике, там уже было много людей и почти все они были пока ещё в гражданской одежде. Вначале нас определили в сапёры, до обеда нас разделили по отделениям, меня назначили командиром первого отделения. Мы начали учиться рыть окопы противотанковые рвы, грызли кайлом мёрзлую землю, а рядом с нами занимались минёры. Их командир узнав, что мы все со среднетехническим образованием предложил нам сходить к начальнику штаба, к тому самому майору и попроситься в минёры. Если в штабе разрешат, то он готов взять нас к себе в роту минёров. Я и мой знакомый по Кумылге учитель, его назначили командиром второго отделения, набрались смелости и пошли в штаб бригады, были мы ещё в гражданской одежде, поэтому и попали к заместителю командира бригады по политчасти. Он внимательно нас выслушал и сказал:

- Да, негоже образованную молодёжь так неэффективно использовать. С лопатой работать у нас хватает и малограмотных.

Он записал наши фамилии, количество человек в нашей прибывшей из Кумылги команде.

- Решение по вашему вопросы вам завтра сообщат, а сейчас возвращайтесь в свою роту.

На следующий день, 22 декабря, после подъёма всю нашу команду перевели в роту минёров, которая располагалась недалеко в землянках. Так мы стали сапёрами-минёрами. Забегая вперёд скажу, что мл. лейтенант, наш командир взвода Георгий Иванович Крюков инженер – строитель из Киева закончил войну майором, командиром этого же батальона. И я с ним прошёл всю войну до Победы, хороший, строгий, но душевный был человек.

Началась учёба. Мы изучали минно-подрывное дело. Сначала страшно было даже смотреть на мину – ведь в ней пять килограмм тола, рванёт – ничего не останется. Но постепенно привыкли брать с собой, работать с капсюлями – детонаторами, бикфордовым шнуром, детонирующим устройством. Учились снаряжать и разряжать мины, взрывать их. Нас давно уже обмундировали и мы уже становились настоящими солдатами.

Вскоре нашему 1448 отдельному минно-подрывному батальону вручили знамя, и мы стали боевой частью Красной Армии.

Днём мы изучали минное дело, а по ночам несли охрану своей части. Наш первый взвод первой роты нёс охрану склада взрывчатых веществ. На пост выделяли тулуп, валенки, конечно же, винтовку с магазином боевых патронов. Стоишь в ночь: ветер, снег, темно, плохо видно, а тут ещё разные слухи о диверсантах. Ну, просто жуть.

Однажды стоял на посту в 4 часа ночи, самое тяжёлое время, глаза слипаются, спать хочется. Вдруг краем глаза увидел, что в метрах 15 – 20 что-то шевельнулось, затем вроде как прыгнуло в мою сторону. Не долго думая, я, забыв, что надо спросить «стой, кто идёт», потом выстрелить в воздух, а уж потом стрелять прицельно, я сразу прицелился и выстрелил, тут же и второй раз, и опять прицельно.

На выстрелы прибежали бойцы из караульного помещения.

- Почему стрелял?

- Кажется диверсант вон там.

Нигде ничего не видно, пошли в ту сторону, оказалось, что я убил волка. Как я в него попал и сейчас не знаю, но война тогда нагнала много волков, как будто, они в эвакуацию бежали от войны.

Наша ускоренная учёба подошла к концу, на фронте срочно требовалось разминирование больших площадей. Доучиваться будем в деле.

29 декабря 1941 года наш батальон подняли по тревоге в 4 часов утра, уже был готов завтрак для нас, а в 5 часов забрав все свои немудреные солдатские пожитки, с развёрнутым знаменем батальон пешим строем выступил в поход. Приказано к 8 часам вечера быть на станции Суровикино, это в 65 километрах.

Провожали нас очень трогательно, особенно взволнованно говорила одна девушка из РК ВЛКСМ. Говорила с трибуны уверенно, красиво, а у самой слёзы из глаз катятся.

В походе нашему отделению, как самому лучшему поручили нести и охранять знамя батальона. До станции Суровикино дошли уже затемно, усталость страшная. Нас сразу разместили в вагоны, и что приятно поразило, так это то, что в вагонах были нары с соломой, топились печки, было тепло. Мы валились с ног, как снопы, едва добравшись до нар. К нашему приходу в одном из вагонов был готов ужин. Ходят, зовут на ужин, но все отказываются, двигаться уже не было сил. Тогда появились женщины, стали собирать у нас котелки и приносить ужин прямо в вагон. Но некоторые солдаты не могли даже подняться поесть, такая была усталость.

Не знаю, когда тронулся эшелон, куда нас везли, но только проснулся я ночью от холода. Поезд шёл, мерно отстукивая на стыках, было ещё темно и очень холодно. Дневальный уснул возле печки, печка потухла. Я оттащил дневального на нары, он даже и не шевельнулся. Растопил печку, стало теплее, кое-кто из солдат стал просыпаться. Поезд стал тормозить и совсем остановился. В вагон вошёл командир нашего взвода и предупредил, что скоро будем выгружаться. Поезд снова тронулся, у печки меня сменили, и я уснул на нарах. Разбудил стук в дверь, поезд стоял, на улице было уже светло. Мы стояли у Сталинградского вокзала. Город и вокзал военного времени было не узнать, людей мало, чувствовалась какая-то напряжённость, суровая настороженность. Потом поступила команда повзводно идти с котелками на завтрак к третьему вагону. Перед обедом наш состав подхватил паровоз, и мы опять стали дремать под мерный стук колёс. Почти без остановок проскочили станции Арчада, Себряково, Филоново. Стало ясно, что двигаемся в сторону Москвы. Днём 31 декабря прибыли на Красную Пресню. Нас сразу же повели в баню, выдали свежее бельё, а потом накормили в столовой. Вечером снова двинулись, теперь на запад. Ночью поступила команда разгружаться. Выгрузились. Кругом всё разбито, одни печные трубы стоят, нет ни одного целого дома. Наш комвзвода сказал, что выгрузились в Волоколамске и дал команду приготовиться к маршу.

Построились. Верхом на лошади строй объехал командир батальона интендант 3-го ранга Майоров. Он нас поздравил с новым 1942 годом и прибытием на фронт. Но мы не слышали ни стрельбы, ни разрывов, потому что фашистов отогнали уже далеко от Москвы. Поставил задачу к утру совершить марш-бросок в 30 километров и прибыть на место назначения.

Двинулись. Зима 1941-1942 годов была суровой, снега под Москвой было очень много. Дороги чистили и по сторонам от дороги были горы снега, мы шли как по тоннелю. Ночью двигались по дороге не только мы, навстречу шли машины с ранеными, нас обгоняли машины накрытые брезентом с характерными очертаниями – так мы впервые увидели знаменитые наши «Катюши».

Стало веселее идти нам, в стороне от дороги была масса разбитой немецкой техники. Здесь были пушки, танки, машины и очень много трупов немцев. Сначала на них было жутко смотреть – ведь убит человек, да ещё лежат в самых страшных позах, с открытыми глазами, перекошенными лицами, ртами, но потом привыкли и уже не обращали внимания. Оказывается, человек привыкает ко всему.

К утру, мы были на месте будущей дислокации батальона. В деревне, где расположился наш взвод, дома не были разрушены, как в Волоколамске, мы жили в домах вместе с хозяевами. Моё отделение в 12 человек разместилось на окраине в довольно большом доме. Хозяева приняли нас радушно. Ведь нам предстояло разминировать вокруг деревни минные поля, а на них уже подрывались местные жители.

Источник: http://www.protema.ru/blog/item/98-oleynikov-p-d-1