Истории о театральных ляпах
Московский академический Малый театр. На сцене блещет великая актриса Мария Ермолова.
По ходу пьесы за кулисами звучит выстрел это - застрелился муж героини. На сцену вбегает актёр Александр Южин. Ермолова в страшном волнении обращается к нему:
- Кто стрелял?
Южин, не переведя дыхания, вместо "Ваш муж!" выпаливает:
- Вах мух!…
Ермолова повторяет в ужасе:
- Мох мух?... и падает без чувств.
Сцена того же Малого театра. На ней шёл спектакль с участием двух корифеев: Михаила Царёва и Александры Яблочкиной.
Оба великих актёра были уже в преклонном возрасте. Диалог между ними должен был звучать так:
Яблочкина: – Кашу маслом не испортишь.
И ответ Царёва: – Смотря каким маслом...
Но у стариков получилось так:
Яблочкина: – Машу каслом не испортишь.
Ответ Царёва не заставил себя ждать, он ответил с ходу:
- Смотря каким каслом...
Зрители упали под сиденья. А вот артисты даже не поняли – что они сморозили. Что поделаешь, возраст... А актёры они были, действительно, величайшие.
До Октябрьской революции в петербургском Александринском театре играл знаменитый актёр Василий Пантелеймонович Далматов.
Кстати, он родился в балканской Далмации и был по национальности сербом. Ну, наверное, сербу простителен следующий словесный ляп.
Однажды, во время спектакля Далматов совершенно запутался в словах своей роли. Вместо фразы "Подай перо и чернила" он сказал:
- Подай перна и черна…, тьфу…, чернила и пернила…, о господи…, черно и перно... . Да дайте же мне, наконец, то, чем пишут!
Гомерический смех в зрительном зале заглушил последнюю реплику актёра.
В 1967 году на сцене московского театра «Современник» ставилась пьеса драматурга Михаила Шатрова (настоящая фамилия у которого была Маршак) под названием «Большевики».
Она была посвящена очень круглой дате – 50-летнему юбилею Великой Октябрьской Революции.
Действие пьесы разворачивалось во время заседания Совнаркома в день, когда было совершено вооружённое покушение на Ленина. По ходу пьесы народные комиссары должны решить – быть или не быть «красному террору».
Это была очень пафосная постановка! Были случаи, когда в конце спектакля зрительный зал вставал и дружно пел «Интернационал». Так что, сами понимаете, «Большевики» – вещь серьёзная и к шуткам не допустимая.
Но однажды, во время этого спектакля произошёл большой конфуз, за который в те годы могли очень сурово наказать.
Актёр Евгений Евстигнеев вышел от только что раненного Ленина в зал, где заседали большевистские комиссары, и вместо фразы:
"У Ленина лоб жёлтый, восковой..." сообщил:
- У Ленина... жоп жёлтый!...
После этого спектакль надолго остановился. Потому что легендарные народные комиссары расползлись за кулисы и от судорожного смеха не могли возвращаться на сцену.
Однажды армянский актёр Ваграм Папазян приехал в небольшой провинциальный театр – играть Отелло. Выдали ему там в качестве Дездемоны молоденькую дебютанку.
Неопытная актриса, естественно, жутко волновалась, голос её дрожал, но зритель этого не замечал.
Потому как Дездемона по сценарию должна дрожать и волноваться.
И вот пьеса подошла к жестокой сцене её убиения-удушения. На сцене стояла такая вся из себя целомудренная кровать под балдахином.
Но смущённая и трепетная дебютантка легла за этим балдахином ногами не в ту сторону. Перепутала от нервов.
Подошёл свирепый мавр к кровати, откинул балдахин – а там торчат Дездемоньи ноги. Торчат и трепещут от страха.
Призадумался Отелло, глядя на них, величественно закрыл полог балдахина и двинулся к другому концу кровати – там точно должна быть шея, которую надо душить.
В этот момент несчастная Дездемона сообразила, что лежит не в том направлении, и быстренько перелегла.
Открыл Отелло балдахин с другой стороны, а там... ОПЯТЬ НОГИ!
После этого продолжать печальную трагедию было уже невозможно.
О неожиданном новаторском ходе. Эту историю рассказал оперный тенор, актёр театра, кино и эстрады Вячеслав Войнаровский.
В одном театре давали оперу "Евгений Онегин". Приближалась сцена дуэли. Помощник режиссёра вдруг обнаружил, что за кулисами нет техника-шумовика, который должен был озвучить бутафорский выстрел дуэльного пистолета.
Куда он пропал – неизвестно! То ли покурить вышел, то ли у него живот прихватило...
А выстрел-то уже на подходе, звучали последние слова арии! Помреж понял, что бутафоров уже не дозовёшься, и нашёл выход.
У стены стояла какая-то палка, весьма похожая на черенок от лопаты. Помреж схватил её и решил ударить по лакированному столику, стоящему в кулисах. По его прикидкам звук должен был получиться мощным, хлёстким, близко похожим на выстрел.
Важно было не прозевать нужный момент – жахнуть одновременно с артистом на сцене.
Поэтому всё внимание помрежа было приковано к Онегину. Тот поднял свой старинный пистолет, нажал на курок и помреж со всей дури ударил черенком по ни в чём не повинному столику...
Помреж не заметил одного: рядом со столиком висела штора, а за той шторой стоял и внимал высокому искусству рабочий сцены, который в задумчивости упёрся рукой в тот самый столик...
Бутафорский выстрел пришелся точно по ладони простого труженика театра...
А теперь давайте мысленно перенесёмся в зрительный зал. На сцене – дуэль. Из оркестровой ямы звучит печальная и тревожная музыка. Её напряжение всё возрастает! Онегин поднимает руку с пистолетом… и тут вместо выстрела звучит глухой удар, вслед за которым раздаётся семиэтажный мат…
Сражённый не пулей, а русским матом, Ленский упал на сцену под звуки очень необычного, ядрёного такого, витиеватого аккомпанемента.
Что самое удивительное в этой истории - публика не возмущалась и даже не обиделась! Она решила, что это такой свежий новаторский режиссёрский ход...
