Игра в классиков
Есть у дяди Миши Веллера прелюбопытнейшая лекция - "Русская классика, как апокриф", ниже представлен вольный ее пересказ, для тех, кто пропустил.
Почему никто не любит учиться? Потому что скучно. Давайте немного раскрасим классиков обычными человеческими чертами. До иконических портретов в хрестоматиях они были просто людьми. Талантливыми, но людьми, со своими пороками и слабостями.
Итак, Толстой. Выкиньте из головы образ босого благообразного старца за плугом, все было немного не так.
В молодости Лёвушка был ужасно жизнерадостным молодым человеком, учиться не любил, из универа вылетел. Бабы, пьянки, лошади. Не хочешь учиться — добро пожаловать в армию. Благо, война на Кавказе. Воякой Толстой был отчаянным, он обожал всё это мужское, даже мужланское.
А потом Крым. А потом «Севастопольские рассказы». Ахнули все. Лев сроду письма домой не написал, говорил - и то не очень, а тут такое…
У Некрасова (тогдашнего редактора журнала «Современник»), конечно, восторг. Зовут Лёву в журнал. И вот среди всей этой писательско-интеллигентской публики появляется боевой офицер Толстой. Заваливается в сапожищах на диван, щиплет машинисток за жопы, курит вонючий табак и отпускает солёные шуточки. Бедняге Тургеневу проходу не давал, все дразнил, что у него «демократические ляжки». А потом даже на дуэль вызвал.
Дело было так: редактор, Некрасов, был игрок. Перед написанием чего-то эпичного, садился на пару суток играть. Это называлось «размотать нервы». Как-то, заигравшись, продул тургеневский гонорар. Тургенев - скандалить.
А Некрасов с Толстым сдружились очень. Толстой за друга обиделся и позвал Тургенева на дуэль. Битва титанов, спешите видеть. Как Лев Николаич поссорился с Иваном Сергеичем за бабки. Почему об этом ни в одном учебнике не пишут? Тургенев струсил и быстренько ретировался за границу. В гробу он видал этих солдафонов.
А про Лермонтова почему нигде нет: «Сам же бедный Лермонтов был невелик ростом, какой-то немного скособоченный, туловище имел плоское и широкое, ноги короткие и кривые, лысеть стал где-то лет с двадцати пяти. В свои неполные двадцать семь уже сильно оплешивел». Вот вам и красавец с Кавказа.
А про педофила-Достоевского знают только упоротые филологи, но помалкивают. К нему в баньку водили малолетних девочек, а он потом, обливаясь слезами, ездил по друзьям каяться, какая скотина… Писал чудовищно. Язык неошкуренный, неловкий. Федор Михалыч вечно в долгах был, и аванс уже проигран, и сроки все прошли, а роман - вынь да положь. Вот и клепал при мутной свечке торопливо, чтобы успеть до срока. Какой там стиль, какая вычитка. Сдал - и слава богу.
А какая первостатейная скотина был Некрасов — это просто поискать.
Приехал в Петербург, деньги быстро кончились. Денег нет, мужское обаяние есть — не пропадет! Выходит на улицу, встречает девушку и натурально начинает с ней жить на ее средства. Девушка - модистка и что-то там поднакопить успела. А Некрасов молод. Он любит красиво одеваться, плотно обедать и играть в карты. Она спонсирует. Деньги кончаются. Некрасов сваливает…
Дама горюет какое-то время, потом решает, что лучше денежки, чем мужчины, расширяет клиентуру и копит на свой домик. И вот прилично уже наскирдовала, и угадайте, кто появился на пороге, весь в белом? И кто немедленно испарился снова, потратив все накопления работящей девушки? Правильно, певец народных страданий.
Кстати говоря, а ведь крепостных-то своих господин Некрасов не отпустил. Писал и плакал, плакал и писал.
А какую эпопею он устроил с госпожой Панаевой… Авдотья была женой господина Панаева, возродителя «Современника». Тот позвал Некрасова возрождать, значит, совместно. А Некрасов смотрел не столько на журнал, сколько на красавицу-Авдотью. Как-то повел ее на лодке кататься и стал требовать взаимности. Прямо в лодке. Скромная Дуня послала поэта нафиг. Поэт сказал: «Утоплюсь!», опрокинул лодку и стал тонуть. Некрасова вытащили, подсушили, дали вёсла – греби к берегу. Некрасов в тине, Дуня в слезах, но непреклонна. Он ее опять склоняет к незаконному сожительству и снова сигает за борт. Тут дама не устояла...
А Лев наш Николаевич на старости лет шибко в целомудрие ударился. Бывало, соберет крестьян и давай им втирать, зачем, мол, столько детей, коль прокормить не можете? Ну, трое-четверо, и будет! Дальше капусту есть и богу молиться. Мужики смотрят на графа, как на юродивого и идут в баню с девками.
А потом и старость подкралась незаметно, переведя стрелки навечно в полшестого. Тут еще и жена Софья стала налево косить лиловым глазом, так он сразу «Крейцерову сонату» и сочинил, про целомудрие и воздержание, как до скопчества не дошёл, ума не приложу…
Зато в первую брачную ночь Лев Николаич не придумал ничего умнее, как рассказать невинной Софье Андреевне все подробности своей бурной учебной и солдатской биографии. Начать брак с чистого листа, так сказать. Софьюшка в отвращении рыдала до пяти утра, как они потом 13 детей народили – загадка.
Когда жизнь молодой матери после пятых родов была под угрозой и доктор предупредил Льва Николаича, что детишек больше может и не быть, тот воскликнул: "Помилуйте, да зачем она тогда мне нужна?".
Не было тогда кому на лицо сесть великим мужам, ох, не было...
